В 1939 г. в Англии не думали о Дюнкерке, а планировали вторжение в Норвегию и операцию «Катерин». В ходе последней английская эскадра в составе четырех линкоров типа «Роял Соверен» и других кораблей должна была войти в Балтийское море и навести страх на проклятых «бошей». Надо ли приводить дальнейшие примеры уровня мышления западных военных теоретиков?
А почему Сталин не мог, подобно западным теоретикам, предположить, что война на Западе по образцу Первой мировой будет носить позиционный характер, благо, французы на весь мир раструбили о неприступности линии Мажино. Таким образом, через два-три года позиционной войны противники были бы измотаны, а Красная армия, не сделав ни одного выстрела, могла бы диктовать свои условия. Кому могло хоть в страшном сне привидеться, что армии Польши, Франции, Англии, Голландии, Бельгии, Норвегии, Греции и другие не только разбегутся перед немцами, но и галантно отдадут им в полной целости и сохранности все вооружение, а заводы всей Европы, включая «нейтральную» Швецию, начнут работать на Третий рейх?
Подписав договор с Германией, Молотов одним росчерком пера покончил с боевыми действиями на Дальнем Востоке. В секретной телеграмме временного поверенного в делах СССР в Японии Н.И. Генералова, отправленной из Токио в Москву 24 сентября 1939 г., говорилось: «Известие о заключении пакта о ненападении между СССР и Германией произвело здесь ошеломляющее впечатление, приведя в явную растерянность особенно военщину и фашистский лагерь. Вчера и сегодня происходил непрерывный обмен визитами, и этот факт оживленно обсуждался членами правительства, двора и тайного совета».
Спору нет, поражение японцев у реки Халхин-Гол оказало нужное действие. Но результат этого поражения стал бы катастрофой для, скажем, польской или финской армии, но для Японской империи это была просто неудачная операция, а попросту говоря, булавочный укол. И именно договор с Германией положил конец необъявленной войне на Дальнем Востоке. Замечу, что кроме крупных сражений на озере Хасан и на реке Халхин-Гол на советско-маньчжурской границе с 1937-го по сентябрь 1939 г. периодически происходили боевые столкновения. А вот после подписания договора и вплоть до 8 августа 1945 г. на границе стало относительно тихо.
Скрытое мобилизационное развертывание польских войск было начато еще 23 марта 1939 г., то есть почти за полгода до германского вторжения. В основу этих мероприятий был положен мобилизационный план «W» от апреля 1938 г., предусматривавший скрытую мобилизацию в мирное время. 13—18 августа польское командование объявило о мобилизации еще девяти соединений, а с 23 августа началась скрытая мобилизация основных сил. 26 августа начались перегруппировки войск, предусмотренные планом стратегического развертывания. В этот день был получен приказ о выдвижении отмобилизованных соединений в намеченные районы сосредоточения. 30 августа был дан приказ армиям и оперативным группам первого эшелона о занятии исходного положения.
Однако из-за безалаберности польских генералов мобилизационный план был выполнен к утру 1 сентября 1939 г. лишь на 60%. В первые же дни сентября численность польской армии была доведена примерно до 3,5 млн. человек. Приводимые же в различных источниках цифры в 840 тысяч человек и т.д. занижены и не учитывают вспомогательных частей, а главное, мобилизованных резервистов.
Мобилизация германской армии началась гораздо позже — 25 августа 1939 г. Процитирую авторитетное справочное издание «Сухопутная армия Германии 1933—1943»: «Начатая 25 августа 1939 г. скрытая мобилизация вооруженных сил по варианту “х” в основном не коснулась экономики. Было воспрещено лишь проведение таких мер, которые могли бы осложнить ее мобилизацию в будущем, хотя, как показала действительность, это распоряжение практически было невыполнимо. Частичные мероприятия, проведение которых было предписано 25 августа военно-промышленным штабом ОКВ [Главным штабом вооруженных сил] военно-промышленным инспекциям, были направлены на быстрое повышение производственной мощности отдельных предприятии военной промышленности. Однако общий план развертывания производства на случай войны не вступил в силу. Лишь в части, касавшейся военно-морского флота, началась реализация целого ряда мероприятий, предусматривавшихся упомянутым планом»{62}.
Польские и советские историки утверждали, что в качестве повода к нападению на Польшу немцы использовали провокацию в пограничном городке Глейвиц. Там сотрудники Гестапо, переодетые в польскую униформу, напали на германскую радиостанцию, убили одного из сотрудников и выдали в эфир антигерманские воззвания.
Лично я ничего нового об этом инциденте не скажу, поскольку не занимался разбором аргументов ни одной из сторон.
Но на следующий день, 1 сентября, выступая в Рейхстаге, Гитлер объявил о 14 (!) инцидентах на польско-германской границе. Риторический вопрос, если все они были тоже провокациями, почему о них не пишут польские историки? Ведь согласитесь, 14 провокаций — это куда посерьезнее одной.
Вот неполный список инцидентов:
— 24 августа 1939 г.: Самолет «Люфтганза», тип Ju86 D-AMYO, под командованием капитана Ньюмана был сбит на расстоянии 5 или 6 км от немецкого побережья.
— 25 августа: Доклад Государственной полиции в Элбенге, Восточная Пруссия. В результате поджога злоумышленниками из Польши было полностью уничтожено здание лесничества Diedrichswalde в графстве Мариенвердер.
— 25 августа: Вторгшимися польскими военными был полностью взорван мост на территории Германии.
— 30 августа: Государственная полиция в Бреслау доложила, что польскими кавалеристами был застрелен немецкий фермер, работавший в поле, и над территорией Германии огнем противовоздушной артиллерии с территории Польши был сбит немецкий самолет.
— 30 августа: В Кракове был застрелен немецкий консул. Убийцей был польский еврей.
Замечу, что сбитие пассажирского самолета над морем или убийство консула куда больший повод к войне, чем захват радиостанции в провинциальном городке.
Между прочим, наши либералы обвиняют Сталина в том, что он в 1940 г. запретил открывать огонь по германским (военным, не пассажирским) самолетам, пролетавшим над территорией СССР.
Когда 31 августа 1939 г. польский посол Липский, постоянно курсирующий между Берлином, Лондоном и Варшавой и с нетерпением ожидаемый в Берлине, в 18 час 30 мин появился в приемной министра иностранных дел Риббентропа, тот спросил его: «Вы обладаете полномочиями вести переговоры по немецким предложениям?» Получив отрицательный ответ, Риббентроп прервал аудиенцию.
Глава 10.
Красная армия освобождает Западную Белоруссию
Начну с интересного вопроса, что думало польское руководство о реакции СССР на начало польско-германской войны?
Польский посол в Москве Гжибовский осенью 1938 г. писал Беку: «О стабилизации отношений [в СССР] не может быть и речи. Более или менее серьезный вооруженный конфликт, думаю, не по силам России».
В 1939 г. Бек говорил дипломату Старженьскому: «Не думаю, чтобы в течение долгих лет нам что-либо угрожало со стороны нашего восточного соседа. Он слишком слаб, чтобы по собственной инициативе начать военные действия. Ни одно государство не выдержит того, чтобы каждые несколько лет расстреливать свои военные и политические кадры. У нас с Россией договор о ненападении и этого нам достаточно»{63}.
Заместитель Бека вице-министр Я. Шембек в инструкции для польских дипломатических представительств 5 мая 1939 г. писал: «В случае вооруженного конфликта в Европе Советы постараются избежать ситуации, когда они с самого начала окажутся непосредственно втянуты в конфликт всеми своими силами, и попытаются сохранить максимум неиспользованных сил на критический момент войны»{64}.
Польский историк Марек Корнат, доцент кафедры истории тоталитарных систем писал: «Убежденность польских политиков и дипломатов в нейтралитете СССР в надвигающейся войне сопровождалась интересным предположением. Оно основывалось на том, что если разразится Вторая мировая война (а это не считали предрешенным вплоть до 23 августа), то она будет иметь вид длительного европейского конфликта, имеющего, как и Первая мировая война, несколько этапов. В такой обстановке предполагалось, что в интересах Советского Союза будет сохранить нейтралитет на начальном этапе грядущей войны, чтобы сэкономить силы для заключительного этапа. Из этого следовал вывод, что в начале европейской войны Польша может рассчитывать на нейтралитет СССР и на сохранении статус-кво на всей восточной границе»{65}.
1 сентября 1939 г. германские войска вступили на польскую территорию. Британский премьер Невиль Чемберлен два дня колебался и лишь утром 3 сентября объявил в Палате общин, что Англия находится с 11 часов утра 3 сентября в состоянии войны с Германией. «Палата общин, — заметил английский историк Тэйлор, — силой навязала войну колебавшемуся английскому правительству». В тот же день, в 17 часов, объявила войну и Франция.
