Командующий армией генерал-полковник С.А. Красовский расценил предложение подчиненного как заманчивое. После обсуждения деталей предстоящей работы ложного аэродрома он приказал выделить в распоряжение Лукьянова самолет для разведки действовавшего немецкого аэродрома в Бреслау. Затем в Нойкирх направилась специальная группа из четырнадцати человек во главе со старшим лейтенантом Голышевым, которая постаралась превратить его в точную копию Гандау (Бреслау-Западный).
Далее работа аэродрома-двойника была организована следующим образом. Ежедневно с наступлением темноты в воздух поднимался По-2, чей экипаж определял, какой световой знак использует противник для маркировки Гандау ночью. Как только самолет-разведчик возвращался, в Нойкирхе выставлялся точно такой же знак, который и должен был ввести в заблуждение экипажи «Юнкерсов».
В определенной мере эта хитрость удалась. Хоть немецкие пилоты по большей части по-прежнему продолжали сбрасывать грузовые контейнеры на парашютах над Гандау, некоторые из них в темноте все же порой разгружались и над Нойкирхом. Всего в марте-апреле на аэродром-двойник, по советским данным, были сброшены 149 тонн различных грузов. Там же по ошибке приземлились пять транспортных самолетов и четыре грузовых планера.
Гарнизон окруженной «крепости» тоже пытался помешать русским, в меру своих сил, прервать работу «воздушного моста». Майор Эгмонд Урбатис, командовавший крепостной артиллерией Бреслау, потом рассказывал: «В начале марта противник стал использовать огромное количество прожекторов для создания помех самолетам, которые должны были приземляться на аэродром Гандау. Мы насчитали их около пятидесяти штук.
Наш дивизион артиллерийско-инструментальной разведки, который по моему требованию прибыл в середине марта в Бреслау, установил точное местоположение прожекторов. Теперь мы могли вполне успешно вести по ним огонь из зенитных орудий. После этого мы стали наблюдать перебои в работе прожекторов.
Из перехваченных радиограмм мы узнали, что многие прожектора погасли не без нашей помощи. Уже три дня спустя русские отвезли все прожектора на расстояние где-то в 6 километров, а потому приземлению наших самолетов более ничто не мешало. Можно было говорить об успехе зенитной артиллерии и ее реальной помощи снабжению Бреслау по воздуху».
Одновременно и сами люфтваффе пытались извне защитить свой «воздушный мост». Одним из способов было нанесение ударов по позициям советских войск вокруг осажденной «крепости», и прежде всего по местам расположения зенитных батарей. К примеру, 5 марта такое задание выполняли 14 штурмовиков FW-190F из I./SG4. Эта группа под командованием майора Фритца Шрётера базировалась тогда на аэродроме Просснитц, в 175 километрах южнее Бреслау.
Довольно быстро советскому командованию стало ясно, что имевшихся зениток и прожекторов из 71-й зенад, а также аэродрома-двойника мало, чтобы помешать транспортным самолетам люфтваффе продолжать по ночам летать к окруженному городу. Попытка привлечь для этого ночные истребители A-20G-1 из 56-й авиадивизии истребителей дальнего действия (АД ИДД) полковника Б.В. Бицкого также не привела к существенным успехам. С середины марта и до мая они выполнили 246 ночных боевых вылетов в район Бреслау. В 68 случаях они смогли обнаружить цель, из них 15 раз – визуально в лучах прожекторов, 11 раз – по командам с земли по данным РЛС П-3 и с последующим использованием «Гнейс-2» и еще 8 раз – при свободном поиске с помощью бортового радара. Остальные 34 раза обнаружение происходило визуально в лунном свете. При этом «ночники» только в 13 случаях атаковали противника, но успеха добились лишь два экипажа. На счету капитана Казнова были два Не-111, а на счету лейтенанта Шестерикова – десантный планер.
В середине марта советскому командованию стало ясно, что, несмотря на все предпринятые меры, сил 71-й зенад не хватает для обеспечения эффективной воздушной блокады Бреслау. Поэтому было решено пойти простым путем – просто увеличить количество зениток, и все. Начиная с 13 марта к выполнению этой задачи были привлечены части 10-го корпуса ПВО страны под командованием генерал-майора артиллерии П.Г. Слепченко.
Он был значительно мощнее сменяемой им дивизии. В его составе насчитывалось 640 зенитных орудий, 380 зенитных пулеметов и 150 зенитных прожекторов. Штабу корпуса оперативно подчинялась 310-я иад ПВО полковника А.Т. Костенко, имевшая около 115 боевых самолетов. Позднее 10-й корпус усилили частями 78-й и 88-й дивизий ПВО. С 1 по 16 апреля ему передали пять зенитных артиллерийских полков, шесть отдельных зенитно-артиллерийских дивизионов и другие части.
Прибывающие в район Бреслау батареи 10-го корпуса размещались таким образом, чтобы обеспечить, с одной стороны, создание плотного кольца зенитного огня вокруг «крепости» для недопущения ее снабжения по воздуху, а с другой – благоприятные условия для ведения огня по наземному противнику. Поэтому их огневые позиции располагались в 2,5–3 километрах от линии фронта, а иногда непосредственно в расположении стрелковых подразделений, для ведения огня прямой наводкой по наземным целям.
Экипажи транспортных самолетов люфтваффе сразу же на своей шкуре, причем в буквальном смысле, ощутили значительное усиление советского зенитного кольца вокруг Бреслау. Один из бортрадистов Ju-52 после войны рассказывал: «ПВО русских была на удивление мощной. Наши самолеты-разведчики насчитали около 90 средних и тяжелых батарей зенитной артиллерии и не менее 100 прожекторов, которые были сосредоточены близ Бреслау. Количество русских истребителей, действовавших ночью, установить сложно. Вначале наши потери не были большими.
Но все изменилось в середине марта. Наша эскадрилья, насчитывавшая десять экипажей и машин, только во второй половине марта потеряла четыре экипажа и пять машин. Одному экипажу удалось спастись. Наши товарищи смогли выпрыгнуть из горящей машины, после чего приземлились на парашютах на территорию близ Нейса, которая контролировалась нашими войсками.
Сослуживцы, которые участвовали в снабжении Сталинграда по воздуху, заявляли, что ПВО русских под Бреслау была много мощнее. Посадка на аэродром Гандау была затруднена еще тем обстоятельством, что передовые части русских располагались буквально в полукилометре от взлетно-посадочной полосы. Как только мы приближались, нас начинали слепить прожекторами и обстреливать из пулеметов. Кроме того, русские, только заслышав шум моторов, начинали обстреливать территорию аэродрома из минометов…
При посадке и вылете с Гандау мы видели зарево бушевавших в городе пожаров. По дороге назад мы сбрасывали листовки, написанные по-русски. Радиообмен между «землей» и Бреслау, который был необходим в условиях ночных полетов, существенно затруднялся вражескими радиостанциями. В итоге мы нередко промахивались мимо города, сразу же попадая под зенитный огонь противника».
В таких условиях не все немецкие самолеты могли приземлиться в Гандау. Так, 15 марта из 55 машин, направленных туда, лишь половина села на аэродроме, остальные из-за сильного заградительного огня советских зениток не смогли зайти на посадку[129].
Снижение числа самолетов, приземлявшихся в «крепости», влияло не только на объем доставляемых грузов, но и оказывало сильное влияние на моральный дух ее гарнизона. Дело было в том, что каждый Ju-52 на обратном пути брал на борт раненых. По приказу генерал-лейтенанта Нихоффа из двенадцати развернутых в городе госпиталей по «воздушному мосту» эвакуировали только тех, чье выздоровление не предполагалось в течение двух ближайших месяцев.
Обер-фельдфебель санитарной службы Валь, отвечавший за вывоз раненых, вспоминал: «Для ночной транспортировки раненых с аэродрома Гандау их максимальное количество располагали в прилегающих зданиях и бараках. Мы доставляли раненых к аэродрому в предельно короткие сроки. По телефону постоянно уточнялось количество «сидячих» и «лежачих» раненых в переполненных госпиталях… Перевозка раненых осуществлялась не только на санитарных машинах, но и на автобусах. Все делалось для того, чтобы они как можно скорее отправлялись в путь.
Тех, кто не умещался в самолете, размещали в окрестном бараке, а потому не надо было ожидать санитарную машину, чтобы вернуть их обратно в госпиталь. Но после того как барак был разрушен попаданием советской бомбы (к счастью, на тот момент в нем не было людей), раненые стали размещаться в здании интерната для слепых.
Сколько вывозилось раненых, во многом зависело от летчика. Обычно в самолет помещались не более 28 человек, хотя один из летчиков как-то умудрился вывезти из Бреслау 32 раненых… Ни один из «Юнкерсов» не возвращался пустым»[130].
