Возможность того, что матриархат был базисом социальной организации у некоторых протославянских племен и в особенности антских родов, не следует сбрасывать со счета. Если это так, то относительно независимое положение женщины Киевской Руси может быть объяснено, по крайней мере частично, как последствия подобной традиции. Возможно, не случайно, что в наиболее раннем варианте «Русской правды» среди родственников, которые имеют право – и должны – отомстить за убийство соплеменника, «сын сестры» упоминается вместе с «сыном брата».
В целом же древнерусский род, по описанию «Русской правды» и иных источников, принадлежал с очевидностью к патриархальному типу. В то же время, однако, женщине гарантировались определенные права. Начнем с вергельда – символа социальной ценности человека того времени: женщина имела вергельд, но в количественном выражении штраф за ее убийство равнялся лишь половине выплачиваемого за убийство мужчины, принадлежащего к среднему классу, – двадцать гривен вместо сорока135.
Женщина, даже замужняя, имела право обладать собственностью на свое имя. Следуя византийскому примеру, русское гражданское законодательство признавало как приданое, в смысле денег, которые женщина приносит своему мужу в браке, так и «предбрачные подарки», то есть дарение мужчиной собственности своей невесте. В русском языке используется два различных термина, а именно: приданое – в первом смысле и вено – во втором. Кроме этого замужняя женщина могла иметь любую другую собственность, завещанную ей родителями или приобретенную ею. Обычным источником дохода женщины, включая замужнюю, были результаты ее рукоделия. Согласно так называемому «Церковному уложению» Ярослава Мудрого, мужчина, крадущий пеньку или лен, выращенный его женой, или же любое белье и ткани, изготовленные ею, подвергался штрафу. По «Русской правде» после смерти своего мужа, если он умирал первым, жена имела права на оставленную ей собственность и на иную собственность, которой он мог обладать. Более того, вдова признавалась главой семьи, если были дети, и ей доверялось управление имением ее покойного мужа. Когда дети достигали совершеннолетия, каждый имел право потребовать свою часть имения, но если они поступали таким образом, то должны были отдать определенную часть владения своей матери до конца ее дней (пожиток). Говоря о детях, следует отметить, что дочери наследовали имущество вместе с сыновьями, за исключением семей смердов.
Вслед за обращением Руси в христианство брак и семейная жизнь были поставлены под защиту и наблюдение церкви. И вновь в киевский период права женщин не были забыты. Согласно процитированному «Церковному уложению», муж подвергался штрафу в случае прелюбодеяния. Права дочери были также защищены, по крайней мере до определенной степени. Если родители принуждали свою дочь к браку против ее воли и она совершала самоубийство, они считались ответственными за ее смерть.
В более широком плане христианство затронуло отношение русского общества к женщине двояким образом. С одной стороны, христианская доктрина – по крайней мере в ее византийской интерпретации – полагала женщину ответственной, через Еву, за первородный грех. В кратком обзоре библейской истории, которая, согласно «Повести временных лет», преподавалась Владимиру греческими миссионерами, объяснялось, что «через жену была первоначальная победа дьявола, из‐за жены первоначально был изгнан Адам из рая».
С другой стороны, одним из главных моментов византийского христианства было почитание Богоматери, Святой девственницы, которая защитила женское начало, дав жизнь Спасителю, а отсюда и имя «Мать Бога» или буквально – «Богоматерь». Как объяснялось Владимиру греческим миссионером, «через жену воплотился Бог и повелел войти в рай верным».
Итак, доктрина церкви и унижала, и возвеличивала женщину. Аскетическое монашество видело в женщине главный источник искушения мужчины. Для монахов и тех, кто находился под их влиянием, женщина была «дьявольским сосудом», а не чем‐либо иным. При этом церковь, включая тех же монахов, распространяла почитание Богородицы на русской земле, и не только женщины, но также и мужчины возносили к ней постоянные молитвы.
Можно спорить, позитивные или негативные аспекты христианской доктрины относительно женщины оставили более глубокое впечатление в русской душе. Однако кажется правдоподобным, что русская женщина в конечном итоге выиграла больше, нежели потеряла.
С появлением печенегов в конце десятого века и еще более с вторжением половцев в середине одиннадцатого века степи закрываются для славянского земледелия. Лишь в промежуточной лесостепной зоне и в северном пограничье степей земля еще могла постоянно возделываться. Это пограничье русские князья старались защитить от вторжения кочевников фортификационными линиями, которые зачастую не представляли непреодолимого барьера для половцев, но по крайней мере обеспечивали некоторую безопасность русскому населению. За границами этой фортификационной линии ни один земледелец не пытался организовать какое‐либо хозяйство, и немногие русские проникали за нее; исключение составляли солдаты в походах или военнопленные половцев.
В определенном смысле степь может быть уподоблена морю. С достаточными силами она могла быть блокирована, но ни для русских, ни для половцев невозможно было контролировать или охранять каждую ее часть. Половецкая орда совершала ежегодные объезды степи, люди следовали за их пасущимися конями и скотом; пространство вблизи палаток кочевников было закрыто для любого постороннего, но вся остальная степь была ничейной землей, по крайней мере периодически.
Это было – поле древнерусских эпических поэм, сцена героических деяний Ильи Муромца и других русских легендарных богатырей, а также фактически происходивших сражений – подвигов тысяч реальных русских воинов – победоносных, подобных Владимиру Мономаху, или же побежденных, подобных новгород-северскому Игорю. Покрытые ковылем и богатые животной жизнью, но также и половецкими лучниками, степи отпугивали слабых и имели притягательную силу для искателей приключений. Это поэтически и сжато описано в «Слове о полку Игореве» в конце двенадцатого века и едва ли менее поэтично, но более утонченно в «Тарасе Бульбе» Н. В. Гоголя семь столетий спустя.
В течение пятнадцатого и шестнадцатого столетий эта ничейная земля стала местом обитания украинских и русских казаков, в конце концов организовавшихся в сильные военные общины – «войска», среди которых запорожское (выше днепровских порогов) и донское войска (последнее в регионе Нижнего Дона) были двумя наиболее важными.
В киевский период аналогичная община была основана на Нижнем Днепре. Ее члены были известны как бродники136. Термин бродник должен ассоциироваться с глаголом бродити, изначальное значение которого в древнерусском – «переходить вброд»; отсюда слово брод – место перехода по воде. С экономической точки зрения целью хождения вброд является ловля рыбы сетью. Итак, бродник означает «рыбак».
Бродники жили за границами как Киевского государства, так и сообщества половцев, хотя, возможно, временами они признавали власть некоторых половецких ханов как временное политическое орудие. Об организации их общины мало известно. Она могла появиться как ассоциация рыболовов и позднее приобрела некоторые военные черты. Предположительно подобные общины существовали также в регионах Нижнего Днестра и Дуная.
Выбор бродниками рек может отчасти объясняться тем фактом, что реки предоставляли им обильную пищу, и частично тем элементом защиты, который они давали им против кочевников. В своих походах армии кочевников старались следовать водоразделам.
11. Национальные меньшинства
С незапамятных времен протославянские и антские племена жили в контакте с иными национальными группами. Ни разу до киевского периода славяне не колонизировали всю территорию Западной Евразии, и даже в киевский период русские не смогли заселить всю политически подчиненную им территорию. Более того, «русские» девятого и десятого веков сами представляют этнически смешанную группу вследствие присутствия шведского элемента.
Тем не менее новые ватаги скандинавских воинов, нанимаемые время от времени русскими князьями, постоянно увеличивали скандинавский элемент; их поток иссяк лишь в конце одиннадцатого столетия. Некоторые из варягов оставались на Руси лишь временно и должны, таким образом, рассматриваться скорее как чужаки, нежели как национальные меньшинства. Другие, поселившиеся на Руси постоянно, последовали по стопам древнешведского племени русь и быстро растворились в славянском море. Итак, хотя в Киевской Руси было значительное количество людей скандинавского происхождения, никакого национального меньшинства они никогда не составляли.
