30 июня, совершив утомительнейший переход, кавалерия М. М. Голицына настигла у Переволочны шведов, но «пригласить» короля к царю уже не смогла. Карл с кучкой приближенных, драбантов – охраной и с Мазепой переправился на правый берег Днепра, и нерасторопный генерал Волконский с драгунами уже не смог его догнать, чем был очень недоволен прибывший к Переволочне Петр. Он приехал тогда, когда шведские войска уже сдались. Этот удивительный факт, когда 16-тысячная армия сложила оружие перед девятитысячным отрядом кавалерии, не дает покоя историкам многих поколений. По-видимому, на подобное решение командующего Левенгаупта, имевшего от короля указ отступать в сторону Крыма, повлияло немало неблагоприятных факторов: трехдневное бегство по голой степи, недостаток боеприпасов, продовольствия, отсутствие средств для переправы через двухкилометровой ширины Днепр и, наконец, общая деморализация и апатия войск, потерпевших полное поражение и поэтому легко поддавшихся на военную хитрость Голицына, издали демонстрировавшего противнику «пехоту» из спешенных наездников и «конницу» из лошадей.
Вообще, и в сражении, и после него шведы допустили массу ошибок, стали жертвой избранной ими стратегии и тактики в этой войне. Петр, как он ни был упоен победой, напряженно думал над обстоятельствами битвы и причинами поражения такого сильного противника, как шведский король. Левенгаупт вспоминает, что после капитуляции его пригласили на обед, он сидел за одним столом с царем, и тот его расспрашивал о различных эпизодах войны, в том числе о Риге, которую, как стало потом известно, Петр хотел осаждать в ближайшее время. Но потом «он больше ничего не спрашивал о Риге, но спросил, почему мы с армией столь далеко углубились, не прикрыв тыла? и почему наш король не держал военного совета? с какой целью шел он под Полтаву? почему мы атаковали русских в том месте, где наше положение было наиболее тяжелым? почему в деле мы не использовали пушек? почему после первого натиска мы отступили влево и столь долго стояли на месте? и почему пехота и кавалерия не встретились на сходящихся направлениях? Мы не могли ответить на эти вопросы более того, что знали, ведь с нами ни о чем не советовались, тогда он посмотрел на графа Головкина и господина Шафирова, который переводил его речь на немецкий, сказав, что он весьма удивлен, как это генералы ничего не знают…». Только анализируя эти вопросы, военные историки, исходя из известного выражения Пушкина «следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная», могли бы многое понять. Но даже и непрофессионалу ясно, что Петр поступал бы иначе, предпринимая такой поход и вступая в такое сражение. Но человек не может знать своей судьбы, и прошло лишь два года, как Петр, оказавшись на Пруте в тяжелейшем положении, повторил многие ошибки своего противника.
А пока победители подсчитывали трофеи. Кроме почти 19 тысяч пленных на поле боя было подобрано много оружия, знамен. Свыше девяти тысяч шведов были похоронены под Полтавой.
Потери русских, если верить «Журналу», были сравнительно незначительны – 1345 убитых и 3290 раненых. Петр был в восторге от победы, которую, верный присущему ему чувству реализма, назвал в цитируемом письме «зело превеликой и нечаемой викторией».
И еще один вопрос: чтобы было бы, если бы Полтавское сражение было проиграно армией Петра? Некоторые свидетельства с несомненностью говорят, что он в случае катастрофы намеревался продолжить борьбу. Возможно, он во имя этого готов был временно оставить Прибалтику. Так нужно интерпретировать письмо Петра Ф. М. Апраксину из Лебедина 3 декабря 1708 года, в котором он писал, что судьба генерального сражения в руках Бога и «хто ведает, кому счастье будет?». А далее он дает распоряжение о полках, находившихся в Прибалтике: «…того ради для всякаго случая удобно я рассудил: сим полкам всем быть к Москве (которое место полдороге меж нами и Питербурхом), и потом увидим, куды удобнее к весне оных поворотить, ибо здесь в генваре все окажется», то есть произойдет генеральная битва.
Перелом: от Полтавы до Гангута
В истории России XVIII века, пожалуй, ни одна военная победа не принесла столь богатые плоды, как Полтавская. Петр сумел оптимально использовать победу на Украине, перехватив инициативу – и военную, и дипломатическую. В первые послеполтавские дни он сформулировал и начал решать несколько важнейших задач, одной из которых было восстановление Северного союза. Прежде всего следовало вернуть трон Августу и изгнать из Польши Станислава. 8 июля 1709 года Петр послал Августу письмо, в котором призвал его начать активные действия «без потеряния времени» и обещал уже в середине июля выступить в Польшу «для совершения наших общих интересов». Оперативность поразительная! Она была основана на четкой оценке обстановки, а также на том, что армия действительно не была обескровлена в ходе Полтавского сражения и могла после отдыха идти прямо в Польшу, что и было сделано.
Но, прежде чем отправиться в Польшу, царь попытался по горячим следам договориться о мире со шведами. Генерал И. А. Мейерфельд и плененный под Полтавой королевский секретарь И. Цедергельм повезли в Стокгольм новые условия Петра: царь готов заключить мир, если Швеция уступит России Ингрию, Карелию и передаст ей Выборг. Петр предлагал шведам принять это предложение России, пока в войну не ввязались, воспользовавшись ослаблением Швеции после Полтавы, ее прежние противники —
Дания и Саксония. В обращении Петра к шведскому народу было сказано так: «Названному секретарю тогда же было разъяснено, как были раздражены шведами их величества короли Польши и Дании и что они, вне всякого сомнения, не преминули бы отомстить, почему, напротив, – если бы был налажен добрый мир – нельзя было бы упустить время для приступа к делу до того, как упомянутые державы вошли бы с нами в союз и соединились с нами. Мы, конечно, надеялись, что вышеупомянутый король (Карл. – Е.А.), ввиду всему миру известного несчастного положения своего, признает умеренность и скромность наших требований и будет склонен проявить подобную же христианскую и искреннюю склонность к миру с нами… Но как мало отзвука со стороны короля и шведского Сената получили эти наши достохвальные замыслы!»
В этом отрывке пропагандистской листовки нет ни слова лжи. Петр был в тот момент действительно готов поступиться интересами своих неверных союзников ради заключения мира с попавшим в затруднение королем на вполне приемлемых для сторон условиях. Дипломатический расчет был точен, и Петр был уверен в успехе. 13 августа 1709 года он писал Ф. М. Апраксину: «…секретарь королевской Цедергельм о всем том послан от нас в Стакгольм чрез Ригу, которой конечное привезет решение. Також чаю, что за нынешним случаем (Полтавской победой. – Е. А), с помощию Божиею учиненным сами станут за нами ходить».
Однако, упоенный победой, Петр на время забыл, с кем имеет дело. Карл, сидя в это время под Бендерами, «ходить» ни за кем не хотел и отказался от всяких переговоров с Петром, заявив даже, что он соберет вторую армию вместо погибшей под Полтавой. Узнав об этом, Петр и подписал процитированное выше воззвание к шведскому народу, предрекая ему неизбежные в будущем несчастья, после чего выехал в Польшу на свидание с Августом.
Петр, может быть как никто другой, понял роль Полтавы как переломного события в истории этой войны. После Полтавы у него окончательно оформилась генеральная идея, концепция дальнейшего хода войны. Суть ее состояла в намерении покончить с существованием Шведской империи, разделить ее владения между возможными в этой ситуации союзниками с условием сохранения при этом решающей роли России. В наказе князю Б. И. Куракину, 23 октября 1709 года отправлявшемуся в германское курфюршество Ганновер на переговоры с курфюрстом Георгом-Людвигом, была выражена, может быть, не совсем ясная по форме, но четкая по содержанию мысль о судьбе Шведской империи после Полтавы:
«И ежели они (ганноверцы. – Е.А.) по правости своей интерес гораздо разсмотрят, то им сей ближней сосед, король шведцкой, ради Бремена и Фердена (владения шведов в Северной Германии: города Бремен и Верден. – Е. А.), всегда может быть опасен, ибо их шведское ненасытие к разпространению своей власти уже всем соседем со убытком их известно. И понеже его царское величество, как для своей собственной пользы, так и для протчих с шведом соседственных областей безопаствия причину имеет, по получении такой счастливой виктории против короля шведцкого мыслит, как бы мог и напередки силу его тако обуздать, дабы в прежних и надлежащих своих терминах мог быть содержан, как Российскому, так и Римскому империю и иным соседственным не мог вредить, как прежде чинил».
И далее, по плану Петра, к союзу необходимо подключить прусского короля, который должен был действовать вместе с польским и датским королями, «а шведцкие силы в Лифляндах и Финляндах будут от его царского величества войск развращение иметь, а в Шонине (Сконе. – Е.А.) и Норвегии – от датцкого. Итако могут они то дело лехко и вскоре при помощи Божий окончать и, получа всяк свое намерение, принудить шведа к миру. А к содержанию своих завоеванных мест могут они в предбудущее время учинить гарантийной трактат».
