Если верить Фошу, Френч ответил, что если его обессиленным войскам прикажут продолжить бой, ему «ничего не останется, кроме как подняться и быть убитым вместе со всем I корпусом». Вполне возможно, что градус драматизма этого заявления был повышен в передаче. Так это или нет, Фош ответил: «Вы должны говорить не о смерти, а о победе», — имея в виду, конечно, свое обычное лекарство. «Я буду наносить удары направо и налево». Он пообещал, что на рассвете шесть батальонов 32-й дивизии — на самом деле на два меньше, чем он обещал в полночь — начнут контратаку на правом фланге I корпуса, а часть корпуса Дюбуа начнет контрнаступление на левом.
После этого Фош сел и набросал проект приказа:
«Чрезвычайно важно, чтобы не было предпринято никакого отступления, и с этой целью следует окопаться, где бы вы ни находились. Это не отменяет организации тыловых позиций, которые должны присоединиться в Зоннебеке к нашему IX корпусу. Но любое движение, произведенное в тылу значительным количеством войск, приведет к удару неприятеля и понятному беспорядку среди отступающих войск. Это непременно нужно предотвратить…»
Он передал эту бумагу Френчу со словами: «Ну вот, если бы я был на вашем месте, этот приказ я бы отправил Хейгу».
Во влиянии Фоша на Френча есть один нюанс. Это отражено в записке, которую Френч тотчас направил Хейгу вместе с меморандумом Фоша.
«Крайне важно удержать местность, в которой вы сейчас находитесь. Мне нет нужды говорить об этом, поскольку я знаю, что вы сделаете все, что только в человеческих силах. Я посмотрю, возможно ли отправить вам больше подкреплений, как только доберусь до штаб-квартиры. Я также наконец договорился с Фошем о том, какую роль нам предстоит сыграть в будущем».
Но нет никаких доказательств практического влияния Фоша на боевую обстановку в тот момент. Контратака ворчестерцев спасла положение до того, как состоялась беседа Фоша и Френча. И еще до того, как их приказы достигли Хейга, он обустроил новую линию сопротивления. Из соображений тактической безопасности он решил выпрямить передовые позиции 1-й дивизии, выведя их на линию позади Гелювельта, в то время как 2-я дивизия должна была оставаться на существующей линии. Поскольку давление врага прекратились, сказанное Фошем лишь подтвердило то, что уже произошло. Мы можем восхищаться духом, который вдохновил эту знаменитую записку — но не можем рассматривать ее как имеющую решающее материальное и историческое значение.
Следующие десять дней линия Хейга оставалась без изменений и непоколебимой, за исключением незначительного отвода его правого фланга 5 ноября в соответствии с передачей французских войск на этот фланг.
1 ноября основные усилия немцев снова были направлены на фланг выступа, на его южный угол. На этот раз они попытались атаковать под покровом темноты, уже в час ночи, и этот эксперимент был вознагражден захватом хребта Мессин. Внутренний выступ линии Алленби было углублен больше чем на милю. Но прибытие 32-й французской дивизии вскоре после рассвета ослабило напряжение, хотя ее контратака не смогла вернуть утраченных позиций. Другая французская «атака» на левом фланге Хейга также не добилась ощутимого прогресса, но она все равно способствовала удержанию врага от того, чтобы, в свою очередь, начать нападение.
Фош писал: «Сражение продолжается. Мне кажется, стало спокойнее. Постоянно прибывает все больше войск. Через несколько дней мы сможем возобновить атаки в полную силу».
2 ноября французскую атаку, задачей которой было уменьшить Мессинский выступ, опередило немецкое нападение, в результате чего французы отошли назад и был потерян Витсхаэте, а «язык» несколько увеличился. Но большая часть французской 39-й дивизии и половина кавалерийского корпуса Конно, переброшенные с юга, ослабили напряжение; одновременно была высажена 43-я дивизия. Французы взяли на себя большую часть линии Алленби. Таким образом, с этого момента они удерживали две трети линии фронта, образованной Ипрским выступом и Мессинской дугой, оставив усталые и перемешавшиеся подразделения под командованием Хейга в центральных секторах. Более всего пострадала 7-я дивизия, в которой численность пехоты уменьшилась с 12 300 человек до 2400 — жалкой одной пятой части ее первоначальной мощи.
В течение следующих нескольких дней Фош продолжал свои атаки — без успеха. Хотя нападения, проведенные 1 и 2 ноября, своей смелостью охладили наступательный пыл противника, эти последние атаки не оказали морального эффекта, способного компенсировать отсутствие видимого прогресса. Поскольку немецкое командование тянуло время, пробуя на зуб линию союзников в других местах, немцы смогли подтянуть еще шесть дивизий для возобновления усилий. При этом участки главного удара должны были последовательно закрываться вовнутрь, как пара клещей. Отказавшись вначале от попыток углубить Мессинскую дугу, немцы собирались разместить позиции напротив двух углов выступа.
Тем временем Фош и д’Юрбаль своей безрассудной настойчивостью в проведении неудачных локальных атак играли на руку врагу. Продолжение этого самоизнурительного порыва можно проследить в опасном откате, который произошел 6 ноября в южном углу под новым давлением немцев — которое предваряло их окончательный удар. Возле Сен-Элои серая волна подступила на две мили к Ипру, окружив тыл англичан, которые удерживали «нос» выступа. Хейг предупредил своего начальника, что для того, чтобы не оказаться отрезанными, ему придется отступить к линии, проходящей через сам Ипр. Однако Фош заверил Хейга, что завтрашней атакой он вернет утраченные позиции. В 9:30 утра 7-го он прислал сообщение, что французская линия восстановлена. Но на самом деле ничего не было сделано. Люди Фоша слишком выбились из сил, чтобы выполнять приказы. И когда в конце концов их принудили к наступлению, оно, естественно, не удалось, таким образом сделав невозможным удаление угрожающего клина, врезавшегося во фланг выступа.
8 ноября Хейг вместе с Френчем отправился на встречу с Фошем в Касселе, и обнаружил, что тот по-прежнему жизнерадостен и уверен в себе. Но именно двусмысленность его поведения, а не его заверения удержали их от выполнения своих намерений отступить на более прямую и безопасную линию. Таким образом, будучи неспособным получить удовлетворение и не желая покидать своих союзников на произвол судьбы, Хейг вынужденно держался как мог, выскабливая человеческую шпатлевку из одной трещины, чтобы залатать другую. К счастью, в следующие два дня в британском секторе было сравнительно тихо, хотя тишина эта и была обманчива. У французов все обстояло иначе.
10 ноября противник нанес тяжелый удар по северному углу выступа у самого Диксмюда. Удар был отбит, французы воспользовались естественной линией канала Изера, через который отступил их левый фланг. Более существенный результат состоял в том, чтобы убедить французское командование, что их собственные позиции к северу от Ипра являются местом, выбранным противником для приложения решающих усилий. Туда было направлено столько резервов, сколько французы могли себе позволить за счет и без того ослабленного южного угла.
Но этот удар по северному углу задумывался немцами как одновременный с ударом по Гелювельту и южному углу (вплоть до канала Комин). Для этого удара был привлечен свежий корпус под командованием Плеттенберга, включавший в себя дивизию прусской гвардии и ряд других отборных дивизий. Поскольку Плеттенберг еще не был готов, левый удар пока отложили.
11-го числа в сером ноябрьском тумане началась атака, подготовленная самой тяжелой бомбардировкой из имевших место с начала войны. Но все позиции, кроме двух участков, были удержаны. Один из этих участков располагался фактически в углу вбитого клина, в районе высоты впоследствии получившей известность как «Холм 60». Французский отряд, защищавший этот участок, обратился за помощью к французским и британским корпусам с обеих сторон от него, но никто не смог выделить резервов. Лишь «всегда готовый» Дюбуа еще раз послал свой единственный резерв, и с его помощью линия была восстановлена.
Другое и более глубокое вклинение противника произошло в британской линии точно к северу от дороги на Менен. Здесь 1-я немецкая гвардейская бригада прорвала слабый фронт 1-й британской Гвардейской бригады — странное историческое совпадение, даже если в последней бригаде уцелели остатки только одного гвардейского батальона. Но прусские гвардейцы, заплутав в лесу, не смогли воспользоваться своим успехом и были отброшены фланговой контратакой. В этом бою ведущую роль сыграл 52-й легкий пехотный полк, как это было и во время отражения последнего штурма императорской гвардии при Ватерлоо.
Хотя этот удар был тяжелее, чем атака 31 октября, ситуация уже не была настолько критической — возможно, в значительной степени потому, что удар произвел меньшее впечатление на командование в тылу. С провалом этого удара 11 ноября — дата пророческая, символичная — кризис под Ипром наконец миновал. Даже пребывая в здравом рассудке, немецкое высшее командование все еще могло решиться на мощные атаки, прежде чем признало бы свое поражение. Но люди, которые были призваны выполнять его приказы, были уже не в состоянии проявлять усердие и не были склонны вдохновляться настолько безнадежными перспективами. Таким образом, конвульсивные атаки, что продолжались в течение следующей недели, главным образом направленные против фронта Дюбуа, были всего лишь затихающими вспышками грозы, уходящей прочь. Помощь I корпусу, которой так долго добивался Хейг и в которой Фош отказал со словом «невозможно», теперь была оказана, а французы на некоторое время захватили весь выступ.
