У Матфея (27:24–27) мы прочтем такой рассказ, очень неосторожно оставленный безымянными писцами IV века, поскольку он еще раз показывает особую форму доходов, которые обычно получали Иисус и зелоты:
«Когда же пришли они в Капернаум, то подошли к Петру собиратели дидрахм[97] и сказали: Учитель ваш не даст ли дидрахмы? Он говорит: да. И когда пошел он в дом, то Иисус, предупредив его, сказал: как тебе кажется, Симон? цари земные с кого берут пошлины или подати? с сынов ли своих, или с посторонних? Петр говорит Ему: с посторонних. Иисус сказал ему: итак, сыны свободны; но, чтобы нам не соблазнить их, пойди на море, брось уду, и первую рыбу, которая попадется, возьми; и, открыв у ней рот, найдешь статер[98]; возьми его и отдай им за себя и за Меня» (Матф., 17:24–27).
Вот уж чудо так чудо, и изрядное. Однако в качестве воплощенного бога Иисус мог бы просто щелкнуть пальцами, чтобы в них появился нужный статер. Он мог бы просто сказать Симону Петру: «Сунь руку в свой пояс и найдешь монету, которой заплатишь за обоих нас пошлину…» Ничего такого он не сделал. У Симона, вместе с которым они бродили по Галилее, заранее запасена за поясом удочка с наживкой. С какой — не говорится. И после поимки рыбы, немедля, в ту же секунду, Иисус материализует у ней во рту, на расстоянии, нужный статер, чтобы заплатить пошлину. Лучше некуда! Мы никогда не узнаем, давно ли рыба плавала с этой монетой во рту, подобрав ее неведомо где и неведомо когда и храня все время, пока наконец не попалась на крючок Симона Петра. Что и позволило ей умереть с открытым ртом вне родной стихии. Нам так и не объяснят, как она могла ухватить крючок, не выпустив при этом монеты. Ведь для наивных людей, падких на чудеса, все замечательно. Только истина проще. А также гнуснее и открывает нам настоящее лицо исторического Иисуса, без маски.
Когда умирает римский папа, ударом булавы ломают его перстень, называемый «перстнем рыбака». А для его преемника вырезают новый.
Этот обряд установлен в честь фразы Иисуса: «Идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков» (Матф., 4:19). На самом деле тем, к кому она была обращена, в частности Симону, не предстояло сильно менять свою профессию. Ведь Симон, как и его сын Иуда, тоже носил прозвище Искариот (Иоан., 6:71), а также Barjonna (Иоан., 21:15), (см. с. 88–89). То есть оба наших убийцы и грабителя были вполне готовы действовать под высоким руководством одного из сыновей «царей земных». Ведь следовало бы договориться: Иисус — сын царя небесного или одного из царей земных? Противопоставление очевидно. В своих прежних преступлениях Симон искренне признается: «Выйди от меня, Господи! потому что я человек грешный» (Лук., 5:8).
То есть рыба из этих эпизодов — то же самое, что «голубь» современного арго. Действительно, когда это рыбу извлекали из родной стихии, чтобы обеспечить ей духовное будущее? Выловленную рыбу ждала неизбежная судьба: сначала ее чистили (отнимали одежду), потом потрошили (отнимали деньги) и, наконец, варили или даже жарили ради пропитания того, кто ее поймал. Современного «голубя» точно так же «ощипывают», «потрошат», «варят». Читателям, не знакомым со значением этих специальных терминов, поможет словарь арго.
Так вот, на «перстне рыбака», атрибуте преемника Симона Петра, изображен именно последний, забрасывающий сеть. Опять-таки символы красноречивы. Рыбу извлекают из воды не ради ее блага, а только в интересах рыбака, и она заранее «поджарена».
Теперь истолкуем описанный выше евангельский эпизод. Иисус называет себя «сыном царей земных», отказывается платить подать и, наоборот, претендует на то, чтобы ее получать. После этого проблема, которую поставил перед ним мытарь из Капернаума, решается очень просто. Симон спустится к озеру, найдет там «голубя», простите, «рыбу», в данном случае кого-нибудь, и заберет у него сумму, которая требуется для входа в Капернаум. Это очень просто — к делам такого рода Симон привычен. Левую руку он протянет понятным жестом за четырьмя дидрахмами либо статером, стоившим столько же, а правой слегка приоткроет спрятанную под плащом сикку, страшный палестинский кинжал, давший сикариям их название. Так, не отказываясь от принадлежности к «сынам царей земных», Иисус и Симон войдут в Капернаум, не развязав кошелька.
Бесспорное доказательство, что речь идет о грабеже прохожего, а не о сотворении чуда, состоит в том, что добычу статера не берет на себя сам Иисус.
Воплощенный бог мог бы сделать так, чтобы монета появилась внезапно, из ничего, как делает фокусник. Незачем всякие сложности, удочка, крючок, наживка, рыба и т. д. И однако совершил операцию не Иисус. Почему? Да потому, что он слишком маленького роста, стар, слаб и т. д. и не произведет нужного впечатления на жертву. И это дело возьмет на себя Симон, «скала», «крутой». Потому что рост у него достаточен, чтобы запугать жертву, и он привычен.
И это вполне доказывает, что речь не идет об обычной «рыбе». К тому же есть еще одно, последнее замечание, которое подтвердит обоснованность этой точки зрения.
Известна латинская аббревиатура ICHTYS, передающая латинскими буквами греческую монограмму титула Христа и содержащая первые буквы слов: Iesous Christos Theou Uios Soter (Иисус Христос, Сын Божий, Спаситель).
И та же латинская аббревиатура ICHTYS (по-гречески ikhthus — рыба) откроет нам хитрый прием, который использовали безымянные писцы IV века, чтобы замаскировать неприглядную правду в эпизоде со статером в рыбе.
Известно, что Иисус делил людей на две очень разные категории. Есть овцы, то есть «хорошие», свои (Матф., 15:24 и 25:32–33; Иоан., 10:2). Их ставят на правую сторону, и им уготовано вечное блаженство. И есть козлы (Матф., 25:32–33), то есть «плохие», противники. Их ставят слева, и их ждут вечные муки…
И теперь мы подошли к настоящему значению латинского слова ICHTYS. Потому что фонетически оно эквивалентно древнееврейскому ish-thyss (алеф-йод-шин и тав-йод-шин), дословно означающему «человек-козел». Эти «люди-козлы» почти век и будут неизменно жертвами зелотов, как показал Иосиф Флавий в «Иудейской войне» и в «Иудейских древностях».
Тем не менее мы не можем обойти молчанием другую гипотезу, касающуюся мнимого чуда со статером в рыбе. Известно, что в древней Палестине (особенно в Декаполисе), помимо еврейского этноса, жило множество греков. И погребальные традиции требовали, чтобы их мертвецы отправлялись в иной мир с монетой, оболом, в зубах, что позволило бы им заплатить Харону, перевозчику мертвых, который переправит их через Стикс и избавит от перспективы бесконечного блуждания в промежуточном «мире».
Такой монетой был самое меньшее обол, греческая монета небольшого достоинства. Но, очевидно, богатые семьи в уста своим покойникам клали более дорогие монеты.
Возникает вопрос: может быть, человек-козел был просто трупом, положенным в морг до окончательного захоронения или кремации, и это у него Симон Петр украл монету? У кого хватает смелости грабить живых, тот не побоится обобрать и мертвого.
Еще один эпизод из того времени, пересказанный Иосифом Флавием, подтвердит все вышесказанное. В его «Иудейских древностях», в двадцатой книге, мы прочтем историю, которая якобы произошла в 63 году.
«Узнав о смерти Феста, император послал в Иудею наместником Альбина. Около того же времени царь (Агриппа) лишил Иосифа, первосвященника, сана и назначил преемником ему Анана, сына Анана же. Последний, именно Анан-старший, был очень счастлив; у него было пять сыновей, которые все стали первосвященниками после того, как он очень продолжительное время занимал это высокое место. Такое счастье не выпадало на долю ни одного из наших первосвященников. Анан же младший, о назначении которого мы только что упомянули, имел крутой и весьма неспокойный характер; он принадлежал к партии саддукеев, которые, как мы уже говорили, отличались в судах особой жестокостью. Будучи таким человеком, Анан полагал, что вследствие смерти Феста и неприбытия пока еще Альбина наступил удобный момент (для удовлетворения своей суровости). Поэтому он собрал синедрион и представил ему Иакова, брата Иисуса, именуемого Христом, равно как нескольких других лиц, обвинил их в нарушении законов[99] и приговорил к побитию камнями. Однако все усерднейшие и лучшие законоведы[100], бывшие (тогда) в городе, отнеслись к этому постановлению неприязненно. Они тайно послали к царю с просьбой запретить Анану подобные мероприятия на будущее время и указали на то, что и теперь он поступил неправильно. Некоторые из них даже выехали навстречу Альбину, ехавшему из Александрии, и объяснили ему, что Анан не имел права, помимо его разрешения, созывать синедрион. Альбин разделил их мнение на этот счет и написал Анану гневное письмо с угрозой наказать его. Ввиду этого царь Агриппа лишил Анана первосвященства уже три месяца спустя после его назначения и поставил на его место Иисуса, сына Дамнея.
