Непрерывно нараставшие волнения крестьян и поражение царизма в Крымской войне привели в движение и дворянско-помещичий лагерь. Понимание невозможности сохранить в неизменном виде свое господство в это время глубоко проникает во все слои правящего класса России. В период Крымской войны и после ее окончания среди помещиков и чиновников все чаще начинают раздаваться голоса о необходимости в кратчайший срок покончить с крепостным правом и провести некоторые другие преобразования. Об этом заговорили даже те, кто ранее выступал за незыблемость самодержавно-крепостнических устоев России. Ярким примером в данном случае может служить известный историк М.П. Погодин, являвшийся В 1830–1840 гг. одним из идеологов теории официальной народности. В середине 50-х гг. от пропаганды этой теории он переходит к резкой критике внутренней и внешней политики правительства. В своих «Историко-политических письмах», написанных в период Крымской войны, Погодин приходит к выводу, что Россия переживает «ужасное состояние», что жить и управлять по-старому дальше нельзя, так как это грозит большой опасностью[337]. А опасность шла от крестьян, реальная угроза всеобщего восстания которых стала ощущаться с особой остротой. По свидетельству современников, «страх из-за неповиновения крестьян царил тогда всюду – в столицах и в самых отдаленных закоулках… Крестьянские бунты грезились во сне и наяву»[338].
В середине 50-х гг. XIX в. о необходимости отмены крепостного права стали поговаривать даже в придворных кругах. «Хорошо, что вы заключили мир, – сказал Александру II вернувшийся из Крыма князь М.Д. Горчаков, – больше воевать мы были бы не в силах. Мир даст нам возможность заняться внутренними делами, и этим должно воспользоваться. Первое дело – нужно освободить крестьян, потому что здесь узел всяких зол»[339].
Однако нельзя представлять себе дело таким образом, что все дворяне или, по крайней мере, большинство их уже осознало необходимость отмены крепостного права. Напротив, в массе своей они боялись всякого «колебания устоев», страшились перемен и надеялись палаческим способом отстоять старый порядок.
Одним из влиятельных столпов крепостнического лагеря являлся бывший главнокомандующий русской армией в Крыму светлейший князь А.С. Меншиков, который соглашался освободить крестьян не иначе, как с рассрочкой на 70 лет. Столь же заядлым крепостником в среде высшего чиновничества был московский генерал-губернатор граф Закревский, утверждавший, что отмена крепостного права приведет к крушению всего самодержавного строя в России. «Разве может держаться купол, – говорил он, – когда столбы, на которых он основан, будут уронены»[340]. Тем не менее и в центре, и на местах в это время существовали уже многочисленные сторонники буржуазных преобразований. В январе 1855 г. К.Д. Кавелин писал историку М.П. Погодину: «Даже английский клуб, эта помойная яма барства российского, не слишком враждебно говорит о предстоящей неизбежной развязке крестьянского вопроса»[341].
В середине 1850-х гг. особенно большое возбуждение наблюдалось в среде российских либералов, которые всем ходом экономического развития страны оказались вовлеченными в орбиту капиталистических отношений. В многочисленных рукописных записках, которые ходили по всей России, либералы выражали резкое недовольство внутренней и внешней политикой царского правительства и настаивали на необходимости скорейшего проведения реформ. Однако либералы, выступая против крепостного права и некоторых других безобразных сторон тогдашней российской действительности, хотели преобразовать Россию мирным путем. Они крайне отрицательно относились ко всяким насильственным средствам борьбы. Либералы смертельно боялись движения народных масс и в связи с этим стремились побудить правительство как можно скорее провести ряд реформ сверху.
Страх либералов перед народным движением и стремление их предотвратить революцию частичными уступками сверху – все это особенна ярко отразилось в «Записках» славянофила А.И. Кошелева. «Мы не столько стоим за предоставление людям свободы, – писал он, – сколько против того, чтобы люди у нас ее выхватили; и для того именно, чтобы они ее у нас не выхватили, мы настаиваем на том, чтоб приняты были решительные меры к прекращению крепостного состояния»[342]. «Боже сохрани, – подчеркивал в другом месте названный автор, – если явится какой-нибудь Пугачев: кровь польется рекою»; тогда не только дворяне, «но и само правительство не будет в состоянии защитить себя ни войсками, ни крепостями. Это обстоятельство так важно, что его одного достаточно, чтоб убедиться в необходимости всячески ускорить уничтожение крепостного состояния, как вернейшего и опаснейшего орудия в руках всякого, кто вздумает восстать против существующего строя»[343].
После Крымской войны положение царизма и помещиков в России стало особенно шатким. В стране явно начала складываться революционная ситуация.
Классическое определение революционной ситуации дал В.И. Ленин в работе «Крах II Интернационала». Характеризуя революционную ситуацию, В.И. Ленин выделил три ее главные признака: «1) Невозможность для господствующих классов сохранить в неизменном виде свое господство; тот или иной кризис «верхов», кризис политики господствующего класса, создающий трещину, в которою прорывается недовольство и возмущение угнетенных классов. Для наступления революции писал В.И. Ленин, – обычно бывает недостаточно, чтобы «низы не хотели», а требуется еще, чтобы «верхи не могли» жить по-старому. 2) Обострение, выше обычного, нужды и бедствий угнетенных классов. З) Значительное повышение, в силу указанных причин, активности масс, в «мирную» эпоху дающих себя грабить спокойно, а в бурные времена, привлекаемых, как всей обстановкой кризиса, так и самими «верхами», к самостоятельному историческому выступлению»[344].
К исходу 50-х гг. XIX все отмеченные Лениным признаки революционной ситуации, т. е. кризис «верхов», обострение, выше обычного, нужды и страданий крепостных масс и значительное повышение их активности, проявлявшейся в нараставших волнениях, в России были налицо. В такой обстановке самодержавное правительство и его ближайшее аристократически-чиновничье окружение, дабы предупредить революцию взрыв снизу, оказалось вынужденным приступить к подготовке крестьянской реформы.
Нужно подчеркнуть, что Александр II субъективно был далек от каких-либо реформаторских тенденций и настроений, от стремления что-либо изменить в той политической системе, которую он унаследовал от своего отца Николая I. Когда, например, в августе 1855 г. с поста министра внутренних дел был уволен Д.Г. Бибиков, то назначенный на его место С.С. Ланской своим циркуляром заявил, что государь император Александр II поручил ему «ненарушимо охранять права, венценосными его предками дарованные дворянству»[345]. Александр II являлся одним из самых убежденных почитателей николаевской системы и никогда не пытался стать по отношению к этой системе на критическую точку зрения. Напротив, по мере того как Николай I расширял его участие в разных государственных делах, он все более заявлял себя сторонником господствовавших в стране самодержавно-крепостнических порядков. К сказанному необходимо еще добавить, что по отношению к крестьянскому вопросу Александр II был даже реакционнее Николая. Во всех секретных комитетах, которые создавались во второй четверти XIX в., он неизменно поддерживал помещичьи права и интересы. Однако сложившаяся в стране напряженная обстановка заставила его нарушить волю обожаемого им родителя, завещавшего сохранение «во всем существующего порядка без малейшего изменения»[346]. Вопреки своим субъективным убеждениям он вынужден был начать ломку изживших себя феодально-крепостнических отношений, так как понял, что одними военно-полицейскими мерами и частичными уступками уже нельзя остановить назревавший революционный кризис. На повестку, дня необходимо было поставить основной жизненный вопрос государства – отмену крепостного права.
Первые туманные намеки правительства Александра II о его намерении покончить с крепостным правом содержатся в манифесте от 19 марта 1856 г., изданного в связи с подписанием Парижского мирного договора. «При помощи небесного Промысла, всегда благодеющего России, – говорилось в манифесте, – да утверждается и совершенствуется, ее внутреннее благоустройство; правда и милость да царствуют в судах ее; да развивается повсюду и с новою силою стремление к просвещению и всякой полезной деятельности, и каждый под сенью законов для всех равно справедливых, всем равно покровительствующих, да наслаждается в мире трудами плодов невинных»[347].
Вскоре после этого Александр II отправился в Москву, где генерал-губернатор граф Закревский попросил его успокоить московских помещиков, встревоженных распространившимися слухами о будто бы готовящемся в столице освобождении крестьян. 30 марта того же года царь выступил на собрании уездных предводителей дворянства Московской губернии и в своей речи оказался вынужденным открыто заявить: «Я узнал, господа, что между вами разнеслись слухи о намерении моем уничтожить крепостное право. В отвращение разных неосновательных толков па предмету столь важному, я считаю нужным объявить вам, что я не имею намерения сделать эта теперь. Но, конечно, господа, сами вы знаете, что существующий порядок владения душами не может оставаться неизменным. Лучше отменить крепостное право сверху, нежели дожидаться того времени, когда оно само собой начнет отменяться снизу. Прошу вас, господа, подумать о том, как бы привести это в исполнение. Передайте мои слова дворянству для соображения»[348].
