Легасов в воспоминаниях абсолютно прав: мы во всем ориентировались только на мнения специалистов. Но был вопрос, который предстояло решить именно нам. Мне. На стол легла крупномасштабная карта, на которой нанесена была неровная, уродливая клякса — Зона опасного радиоактивного поражения, откуда следовало эвакуировать жителей. Если ткнуть иглой циркуля в точку с надписью «Чернобыль» и провести окружность радиусом в 30 километров, то самые длинные и тонкие «языки» Зоны уперлись бы в нее. Правда, в очерченном круге оставались и не попавшие в Зону места, где уровень радиации, по представленной информации, позволял жить…
Все ждали решения. Ошибиться нельзя было.
— Эвакуировать людей будем из тридцатикилометровой зоны.
— Из всей? — переспросил кто-то.
До этого спорили, предлагали: давайте не станем торопиться, еще раз уточним границы Зоны. Их же все-таки с некоторым запасом определяли. К тому же вертолетная радиационная разведка — а иной там нельзя было провести — не самая точная.
Всегда любил поговорку: семь раз отмерь… Увы, но в тот момент она не подходила к ситуации. Времени не оставалось семь раз отмерять, следовало торопиться. Экономить, выгадывать на эвакуации, на здоровье людей — этого я ни понять, ни принять не мог. Лучше перестраховаться, а то как бы потом не просто дороже, а хуже для людей не вышло…
— Из всей! — решительно подвел я черту. — И начинать немедленно.
Когда спустя несколько часов мы возвращались в Киев, навстречу нам шли в Зону сотни пустых автобусов: казалось, что вся дорога от Чернобыля до Киева была ими занята. В Зоне должны были обезлюдеть 186 населенных пунктов.
Щербина уехал днем позже. Он к тому времени схватил солидную в сумме дозу радиации. Потом он еще не раз прилетит сюда, вплоть до 89-го летать станет, еще добавит к той черной сумме новые рентгены… Не они ли в итоге сократили ему жизнь?
В Зоне остался так называемый сменный состав Комиссии. А возглавляли ее по очереди, после Щербины, Силаев, затем Воронин, Маслюков, Гусев, Ведерников, Толстых, украинцы Масол, Мостовой… Если кого запамятовал, не обессудьте.
Когда к осени 86-го радиационная обстановка стабилизировалась, да и работы в Зоне вошли в организованное русло, сменные «дежурства» прекратились.
В 89-м у Чернобыля уже «дежурили» все, кому, как говорится, не лень было, кто хотел на общенародной беде сделать себе громкое политическое имя. Легион их — «дежурных», соревнующихся в недетской игре под названием «Кто громче крикнет»…
А в те первые дни даже журналисты, прорвавшиеся в Зону, писали о трагедии в основном как лишь о прискорбном происшествии. Оно, как считали многие, закончится достаточно благополучно. Они, к сожалению, ошиблись. Стоит ли их винить?. Или по новейшей привычке будем призывать к ответу партократов, которые изо всех сил скрывали от народа горькую правду?
Даже бывший выдающийся партократ, а потом вовремя обрядившийся в демократические одежды Шеварднадзе в своих мемуарах бросает камни в коллег, членов ПБ. Из-за их косности-де он не мог сразу же, в первые дни катастрофы, доложить все о ней миру. Он, по-видимому, в те дни это все знал, в отличие от нас, тех, кто каждый час, каждый день по крупинкам собирал данные, анализировал их, делал выводы.
Удивляться такому заявлению не приходится. Этот человек прошел все мыслимые и немыслимые ступеньки восхождения «наверх», он действительно ас высшего пилотажа — от всенародного демонстрирования поцелуев с немощным Брежневым на съезде до хаоса и людской крови в своей родной Грузии. Он всегда ведь прав!
Недавно мне стало известно, что едва не «зарубили» на выборах в Российской академии наук Юрия Антониевича Израэля лишь потому, что он в то время был председателем Госкомгидромета и, дескать, скрывал от начальства истинное радиационное состояние. И в такие игры играют более чем взрослые дяди? Да если бы он даже захотел это сделать (непонятно, зачем?), ничего не получилось бы. Перепроверка всех радиационных данных проводилась военными, геологами, атомщиками и т. д. Возьмите, уважаемые господа сомневающиеся, карты радиационной обстановки по каждому дню — и вы убедитесь в этом. Думаю, что они сохранились в Генштабе. И именно на основании таких проверенных и перепроверенных данных и принимались необходимые решения как в Центре, так и в пострадавших республиках.
Я, например, даже не думал, что «тете Клаве» из далекого сибирского села было необходимо иметь данные о радиации в бэрах в какой-нибудь белорусской деревне. Мне о том и думать тогда было некогда. У меня в голове другая «тетя Клава» занозой сидела. Тысячи их надо было везти из Зоны, поселить более-менее сносно, одеть, накормить, помочь наладить жизнь заново.
Не надо также забывать, что был всего лишь май 86-го. О такой хитрой штуке, как «гласность», еще никто и не слыхивал, хотя, кстати, этот термин был принят на вооружение еще в Февральскую революцию 17-го года.
Впоследствии было немало нареканий по поводу того, что данные о радиационной обстановке в той или иной местности, в конкретном населенном пункте доводились только до руководства этих республик, а не публиковались в дальневосточной, например, печати. Мне говорят: была бы гласность, сколько жизней можно было бы спасти, сколько людского здоровья сберечь! Я в ответ удивляюсь: это как? А так, говорят, что мощное общественное мнение сильно повлияло бы на всяких начальников, чтоб они вертелись побыстрее и поэффективнее. Узнавшие же о всенародной беде добровольцы рванулись бы на помощь Чернобылю со всех концов державы.
Не могу с этим согласиться. От добровольцев в те дни отбоя не было. Шли тысячи писем с просьбой направить их на работу в Зоне. Разве под пистолетом приехали в Чернобыль шахтеры и строители, энергетики и мелиораторы, физики и геологи? Да возможно ли всех перечесть?! Кто заставил участника Отечественной войны и «афганца» генерала Валентина Ивановича Варенникова и других генералов, офицеров и солдат глотать зараженную пыль? Не отсутствие гласности, а беда человеческая толкнула их туда в ущерб своему здоровью.
Лишь спустя год-два о Чернобыле заговорили в печати всерьез и много, хотя и с «перебором», с откровенным враньем. Начали создаваться многочисленные общественные фонды в помощь чернобыльцам, а народные депутаты всех мастей с разных трибун на всю телевизионную аудиторию страны стали в голос кричать о том, что жить нельзя не только в тридцатикилометровой Зоне, но и в трехсоткилометровой. Цитата из «Откровений Иоанна Богослова» про звезду Полынь стала известной как бы впервые, поскольку к месту понадобилась публицисту…
Да остановимся! Это о челябинской ядерной катастрофе в давних и молчаливых 50-х не только страна, но и мы, соседи в Свердловске, ничего не знали. Чернобыль, к счастью, никогда не был тайной. А потом, когда его совсем открыли настежь… Разве хватает врачей-добровольцев, да и не добровольцев — просто врачей в районных детских больницах где-нибудь в белорусских Хойниках рядом с Зоной? Разве в суверенных государствах теперь стало больше домов, квартир, рабочих мест для беженцев-чернобыльцев? Разве нынешняя гласность остановила разворовывание выделяемых Правительством России средств для пострадавших?
Нет, одна только гласность ничего сама решить не может. Одна она только, извините, голосит. А дело делают те, кто хочет и может его делать, кричи не кричи… Да, мы в тот год о Чернобыле не кричали. Может, зря. Может, надо было и впрямь в голос: народная беда во все века криком исходила, пока кричащие не уставали и не брались за топоры да пилы — отстроить то, что порушено.
Сейчас оглядываюсь назад, соображаю: что же было не сделано? Да много чего — не перечислить! А что было не исполнено из того, что непременно, в первейшую очередь исполнить надо было? Не могу вспомнить: все было сделано! Перечислю очень коротко, длиннее незачем, о Чернобыле нынче тома написаны.
Погасить пожар в реакторе… Сделано уже 10 мая. Вертолетчики забрасывали мешки со свинцом точно в горящее жерло, работали снайперски, бесчисленные тонны металла ушли в огонь, да его много и было — эшелоны пришли вовремя.
Академик Велихов прогнозировал опасность проникновения расплавленных продуктов горения в грунт, а следом и в грунтовые воды. Шахтеры-добровольцы всего за сорок пять дней вместе со своим министром Михаилом Ивановичем Щадовым проложили подземный ход под основание блока и отрыли под ним огромное пространство для заполнения бетоном и сооружения охлаждающей системы. К счастью, это не понадобилось. Но разве я имею право счесть работу шахтеров лишней? Никогда!
Возникла уже не теоретически прогнозируемая, но абсолютно реальная опасность смыва летними и осенними дождями, а впоследствии и весенним паводком радиоактивной пыли с поверхностного слоя земли во множество речек, речушек и, главное, в Припять, а за ней — и в Днепр. Проклинаемый всеми Минводхоз с одним из своих руководителей П.А. Полад-Заде (именно его в 89-м «зарубили» народные депутаты на должность министра) в кратчайшие сроки представил прямо-таки невероятный по филигранности план обваловки всех водных артерий огромного района. И вместе с армией осуществил его! Было выстроено 130 больших и малых дамб на территории в 1,5 тысячи квадратных километров. Припять и Днепр остались чистыми.
