Итак, согласно определению БСЭ, монголо-татарское иго держалось на трех столпах: во-первых, это выдача ярлыков на княжение и контроль за княжеской администрацией представителями золотоордынского хана, в том числе баскаками; во-вторых, это выплата в пользу Золотой Орды значительной суммы налоговых сборов; и в-третьих, это военные репрессии (походы и набеги) в отношении непокорных князей.
Почти полтора столетия Залесская Русь смирялась перед золотоордынскими ханами, только изредка выступая против особо невыносимых утеснений. Как правило, эти выступления были не сознательными и подготовленными актами сопротивления чужеземному порабощению, а лишь реакцией на сложившиеся обстоятельства. Исключением можно считать выступление великого князя владимирского Андрея Ярославича, который предпочел «бегати нежели царямъ служите», да и то с большой натяжкой. Все последующие великие князья, и прежде всего потомки Александра Ярославича Невского, предпочли именно «служить», а не «бегать». Взамен они получили золотоордынскую санкцию на власть в своих наследственных уделах — при условии полной покорности. И надо сказать, это их устраивало. Пик верноподданничества пришелся на княжение Ивана Даниловича Калиты. (Правда, на годы правления Ивана Даниловича и некоторое время после его смерти приходиться и т.н. «тишина великая», когда за 40 лет (с 1328 по 1367 г.) было отмечено лишь два локальных набега на русские пограничные земли.)
Однако по положению своему русские князья отнюдь не были «государями» своей земли. И если в отношении с соседями (свеями, немцами, литовцами) у русских князей были развязаны руки — они могли торговать с ними, воевать с ними, заключать договоры, — то в отношениях с золотоордынскими ханами изначально была заложена кричащая неравноправность. И отношения эти могут быть названы «вассальными» только в кавычках. Если в Европе отношения между сеньором и вассалом определялись договором и скреплялись определенной церемонией — оммажем[75], то ханы даже и близко не считали русских князей за ровню: русским князьям ничего не обещали, ни в чем им не клялись и, соответственно, никаких договоров с ними не подписывали. Даже выданный ярлык, по своей сути, был не свидетельством наследственных прав того или иного Рюриковича на свою законную «отчину», а ханской милостью, прихотью. Российский историк В.В. Похлебкин писал: «…общий характер бесписьменных, юридически не фиксируемых и односторонне неравноправных русско-ордынских отношений коренным образом менял всю систему представлений у многих поколений русских государственных мужей о международных внешнеполитических постулатах и нормах. Русские князья оказывались лично зависимыми от Орды, как крепостные, они привыкли к рабскому, унизительному положению, они культивировали приспособленческую психологию “двух моралей” и переносили, передавали все это уродливое и рабское в свои государства, практикуя затем на боярах, на дворянстве и особенно на своем народе те же самые приемы, которые применялись по отношению к ним в Орде. Представления о нормах права — как международного, так и государственного, а тем более личного — на несколько столетий были совершенно исключены из системы мышления русского народа. Его систематически приучали, воспитывали в обстановке последовательного, целеустремленного бесправия»[76].
Первая попытка изменить это угнетенное положение русских князей (подчеркну — угнетенное положение русских князей, а не русского народа) была предпринята великим князем владимирским и московским Дмитрием Ивановичем Донским. Конечно, его амбиции простирались еще дальше — пользуясь благоприятным моментом золотоордынской смуты, он не прочь был вообще отказаться от татарской опеки. Но мечты об этом длились недолго — аккурат с победоносной Куликовской битвы до прибытия «кильчеев» хана Тохтамыша, т. е. чуть больше месяца. Да и до Куликовской битвы Дмитрий Иванович был согласен покориться Мамаю — однако на условиях выплаты ограниченной дани и, вероятней всего, при изменении столь неравноправных отношений с Золотой Ордой. Еще меньше притязаний выказал Дмитрий Иванович послам Тохтамыша, отправляя хану щедрые дары. Но сбросить татарское ярмо для Дмитрия Ивановича оказалось намного труднее, чем его прямым предкам — Ярославу Всеволодовичу и Александру Ярославичу — надеть его на русскую шею. Тохтамыш не собирался изменять рабский статус Залесской Руси. Учиненный в 1382 г. погром Москвы отбросил Русь на столетие назад: выплата дани была возобновлена в прежних размерах (а с учетом потерь населения легла двойным грузом), а Дмитрий Иванович вынужден был отправить своего сына Василия в Орду в качестве заложника (чего давно с сыновьями великих князей не случалось). И лишь поход Тимура, который учинил Тохтамышу форменный разгром, ослабил татарскую удавку.
В завещании Дмитрия Донского, сохранившемся в списках, есть два любопытных момента. Во-первых, в нем указано: «А се благословляю сына своего, князя Василия, своею отчиною, великим княжением». Во-вторых, оставив распоряжения касательно ордынской дани, Дмитрий Донской особо подчеркнул: «А переменит Бог Орду, дети мои не имуть давати выхода в Орду».
Итак, после без малого полуторастолетнего служения Орде потомки Ярослава Всеволодовича, получившие власть над Залесской Русью именно из рук татарских ханов, уже считают великое княжение своей «отчиной» (вне зависимости от наличия ханского ярлыка) и готовы НЕ платить дань — но, наученные горьким опытом, только при благоприятных обстоятельствах. Ситуация немыслимая еще столетие назад!
Но следует заметить, что эти два предложения были только благими намерениями Дмитрия Ивановича, заветом будущим поколениям. Еще внук Дмитрия Донского, Василий Васильевич Темный, как пишет Типографская летопись, в 1430 г. ездил в Орду и «…сперся о великомъ княжении». Спор был для Василия Васильевича удачным — он получил ярлык в обход родного дяди Юрия Дмитриевича (сына Дмитрия Донского). Хан же «даешь княжение великое князю Василью, а князю Юрью придалъ къ Галичю Звенигородъ, Рузу, Вышегородъ, Дмитровъ», — сообщает все та же Типографская летопись.
Однако Юрий Дмитриевич остался не согласен с таким решением. В последующей затем междоусобице он, опираясь на своих сыновей, Василия Косого и Дмитрия Шемяку, захватил великокняжеский стол. Увы, не прокняжив и года, Юрий Дмитриевич умер в возрасте 58 лет. Дмитрий Шемяка не поддержал брата Василия Косого — и стол опять захватил Василий Васильевич. В 1436 г. Василий Темный окончательно разбивает Василия Косого и, пленив, ослепляет.
Впрочем, судьба-злодейка опять отворачивается от Василия Васильевича. В 1439 г. новоявленный казанский хан Улу-Муххамед захватил Нижний Новгород и пожег окрестности Москвы. В 1445 г. он повторил поход, и 7 июля возле Спасо-Ефимиевого монастыря под Суздалем на берегу реки Нерли состоялась битва между казанским войском во главе с сыном Улу-Муххаммеда Махмутеком и московским войском. Казанцы разбили войско Василия Васильевича, а самого великого князя пленили (!), случай уникальный, небывалый — разве что пленение половцами Владимира Рюриковича Киевского при почившей в бозе Киевской Руси может с ним сравниться.
Хотя документов о том, на каких основаниях Василий Васильевич получил свободу, не сохранилось, считается, что великий князь должен был выплатить огромный выкуп (обычно упоминают сумму 25 тысяч серебряных рублей, которые великий князь «посулил»[77]). Вернувшись в сопровождении полутысячного татарского эскорта из плена, побежденный великий князь столкнулся с враждебным к себе отношением — прежде всего со стороны Дмитрия Шемяки, который полгода был «и.о. великого князя». В скором времени, находясь на богомолье в Троицком монастыре, великий князь был схвачен сторонниками Дмитрия Шемяки и ослеплен.
Победители милостиво выделили слепцу (прозванному за то Темным) Вологду в управление, считая, что он окончательно повержен. Но московское боярство и дворянство не поддержало Дмитрия Юрьевича, а обратилось к Василию Васильевичу. Поддержал слепца и «заклятый друг» тверской князь Борис Александрович, но при условии признания его «братом» (т. е. ровней) великому князю владимирскому. В конце концов, Василий Васильевич Темный вернул себе великокняжеский стол, а Дмитрий Шемяка вынужден был бежать.
Но спокойней от этого в государстве не стало. Татары (и казанские, и Большой Орды) продолжали наседать на Московское княжество со всех сторон. Потому несколько парадоксальным кажется решение Василия Васильевича Темного наделить служилого татарского царевича[78] (кстати, сына Улу-Муххаммеда) Касима уделом с центром в Городце-Мещерском на московско-татарском пограничье. Так возникло т.н. Касимовское царство. Его трудно назвать «вассальным»: Москва сама платила «дань»[79] Касимовскому царству. Но с другой стороны, касимовские татары охраняли московскую границу от набегов других татар, принимали участие в походах великого князя владимирского и московского, т. е. играли ту же роль, что и торки в Руси Киевской. Скорее новообразованному «царству» надо дать определение «наемнического» — и, думается, великого князя владимирского и московского тешила мысль, что у него под началом — пусть и за деньги, пусть и малосильный, но потомок Чингисхана.
