Все это говорило о том, что война вовсе не закончена, тем более и требования Девлет-Гирея, которые были переданы Ивану, были таковы, что московский государь не мог их удовлетворить полностью. Хан требовал не только выплаты ему ежегодной дани, подобной той, что обязался платить Василий III Мухаммед-Гирею после катастрофы 1521 г., но и прежде всего передачи ему Астрахани и Казани, ради которых хан был даже готов отказаться от обязательных «поминков». Иван же, по словам летописца, принимая послов, «…нарядился в сермягу, бусырь да в шубу боранью и бояря. И послом отказал: “Видишь де меня, в чем я? Так де меня царь зделал! Все де мое царьство вьшленил и казну пожег, дати де мне нечево царю! “…». Вместе с тем он, пытаясь выиграть время, выразил готовность уступить хану Астрахань при условии заключения военного союза или, в крайнем случае, совместном посажении ханов на астраханский трон{290}. Естественно, что эти уступки должны быть признаны ханом недостаточными, и в Москве это прекрасно осознавали. Судя по всему, все эти переговоры были затеяны Иваном Грозным с одной целью — потянуть время, подготовиться к неизбежному второму акту драмы, который, по всем признакам, и должен был стать решающим.
ГЛАВА IV.
МОЛОДИНСКАЯ КАМПАНИЯ 1572 г.
§ 1. Перед битвой. Диспозиция
Подготовка к отражению нового нашествия началась едва ли не сразу же после московского пожара. Еще в ходе своего пребывания в северных городах Иван Грозный, по сообщению Дж. Горсея, «…имея среди сопровождавших митрополитов, епископов, священников, главных князей и старинную знать, послал за ними и созвал их на царский совет…»{291} Можно только догадываться, о чем шла речь на этом совете (если он, конечно, был), однако предположим, что на нем обсуждались два вопроса — «Что делать?» и «Кто виноват?». Жаль только, что мы не можем хотя бы одним глазком глянуть на это заседание и понаблюдать за тем, что и как говорил Иван и как вели себя бояре, думные люди и церковные иерархи на этом заседании, как они отвечали на вопросы царя. Явно царь, чувствуя и свою долю вины в случившемся, явно не сдерживал эмоций, пытаясь заглушить в себе голос совести!
Проще всего оказалось найти ответ на второй вопрос. Виноватых нашли быстро — еще в ходе нашествия началось следствие об измене в опричной среде, закончившееся в конечном итоге казнями многих ветеранов опричнины, а затем розыск коснулся и земщины. Поскольку командующий русскими войсками в эту кампанию князь И.Д. Вельский сгинул в сгоревшей Москве, то главным виновником в «наведении» «безбожного» крымского «царя» на «православное крестьянство» был объявлен следующий по старшинству после «большого» воеводы 1-й воевода полка правой руки боярин и князь И.Ф. Мстиславский. Правда, казнен он не был, однако был вынужден признать свою вину, а затем принес торжественную клятву на верность царю, подкрепленную «поручной записью» со стороны бояр князя Н.Р. Одоевского, М.Я. Морозова и окольничего князя Д.И. Хворостинина. Они обязались в случае измены Мстиславского не только заплатить 20 тыс. рублей, но отдать свои головы «во княж Ивановы головы место». Их «запись» была дополнена еще одним поручительством со стороны князей М.И. Воротынского и И.В. Меньшого Шереметева, а также почти 300 детей боярских еще на 20 тыс. рублей{292}. В преддверии новой кампании русское войско лишилось одного из опытнейших военачальников, военная карьера которого началась еще в 1547 г. К счастью для Русского государства и для русских людей, несмотря на все казни и опалы, способные военачальники на Руси не перевелись, и скоро все смогли в этом убедиться (но об этом речь пойдет дальше).
Вместе с тем история с «изменой» И.Ф. Мстиславского, как справедливо отмечал А. А. Зимин, выглядит очень странно. И за много меньшие провинности бояре и князья по воле Ивана IV могли лишиться головы, а здесь обвиняемый признался в том, что «навел» татар на Москву, и что же? Вместо казни изменника государь всего лишь «сослал» князя в Новгород, где в начале 1572 г. Мстиславский был «уставлен» царем «наместником по старине»! Между прочим, именно в Новгород Иван вскоре перебрался, пережидая новую татарскую угрозу. В Новгород, к «ведомому» изменнику? Довольно странное решение! И как тут не согласиться с мнением Б.Н. Флори, который писал, что «…никакой «измены» Мстиславский не совершал, а его покаяние было услугой, оказанной царю. Подданные тем самым могли убедиться, что тяжелые несчастья, постигшие страну, произошли по вине одного из первых лиц государства, но не самого царя…»{293}
Разрешив кое-как вторую часть извечной русской проблемы, Иван Грозный и его новое правительство приступило к решению первой. Увы, об этой работе сохранилось немного свидетельств, но отрывочные сведения позволяют представить те направления и тот размах, с которыми она осуществлялась. Уже в июне 1571 г. 3 полка под началом боярина князя И.А. Шуйского встали на «берегу» в ожидании набегов татар. В октябре «по государеву цареву и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии указу» боярин князь И.М. Воротынский «со товарищи приговорили» «на поле ездити и поле жечи», лишая тем самым татарскую конницу корма и возможности совершить поздней осенью набег на Русь. В конце декабря Иван Грозный приказал «князь Петру Волконскому да Елизарью Ржевскому ехать в Перемышль делать засеку», т.е. там, где в мае Девлет-Гирей переправлялся через Жиздру{294}.
Сам Иван тем временем готовился к походу против шведов. В конце года он отправил своих воевод «Свийские земли воевать», а затем лично возглавил большой поход «на Свийские немцы». Примечательно, что сам поход, судя по разрядной росписи, имел большой размах — кроме государева полка, в нем участвовали также передовой, сторожевой и ертаульный полки вместе с нарядом, служилые татары, черемисы и мордва. Само войско было смешанным, земско-опричным — в одном и том же полку командовали и опричные, и земские воеводы. Так, 1-м воеводой передового полца был опричный воевода князь П.Т. Шейдяков, а 2-м воеводой того же полка был князь М.И. Воротынский, в сторожевом полку 1 -м воеводой был князь И.Ф. Мстиславский, а 2-м — опричник князь Н.Р. Одоевский. Но до большой войны дело не дошло. Иван ограничился посылкой небольшого войска (3 полка) во главе с «царем» Саин-Булатом Бекбулатовичем на Выборг, которое беспрепятственно пограбило и опустошило приграничные шведские земли. Но, видимо, и сам русский царь к ней не особенно стремился. Однако необходимый дипломатический эффект неожиданная демонстрация военной мощи Русского государства на шведов произвела. Как писал летописец, «пришол государь царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии в Великий Новгород и был в Новегороде, а поход свой на Свийские немцы отложил, потому что били челом государю свийские немцы послы Павел бискуп абовской с товарищи»{295}. Таким образом, Ивану Грозному удалось до некоторой степени сгладить эффект от неудачной осады Ревеля, предпринятой незадолго до этого его «голдовником» Магнусом при поддержке царских войск, и показать, что русский медведь еще жив, слухи о его смерти несколько преувеличены, а потому делить его шкуру преждевременно.
Сразу после нашествия, летом того же 1571 г., Иван Грозный начал обустраивать Новгород как свою временную резиденцию, более безопасную на случай нового вторжения татар, чем разрушенная Москва. Особенный размах эти работы приобрели с конца декабря 1571 г., как только царь прибыл в Новгород «на свийские немцы» и привез с собой свою казну, которую еженощно охраняли 500 стрельцов{296}. 9—10 февраля 1572 г. в Новгород была доставлена и государственная казна (450 возов). К этому времени Иван IV покинул Новгород и 5 февраля 1572 г. принял во все том же селе Братошино татарского посла Ян Болдуя (Джан Болдуя) и гонца Ян Магмета (Джан Мухаммеда). Во время этой встречи Иван вел себя уже иначе, чем в июне 1571 г. Психологический шок от майской катастрофы был уже позади, чрезвычайные меры по восстановлению обороны на юге и боеспособности армии уже дали свой первый эффект. К царю вернулось самообладание, и поэтому на приеме Иван уклонился от прямого ответа на вопрос о судьбе не только Казани, но и Астрахани. Им было высказано пожелание, что де для решения столь сложного вопроса необходимо прибытие из Крыма полномочного посольства, с которым и можно было бы обсудить все существующие между Москвой и Крымом проблемы, а не простой обмен гонцами и грамотами. С иронией царь заявил татарскому гонцу, что крымский «царь» «…не надеялся бы, что землю нашу воевал; сабля сечет временем, а если станет часто сечь, то притупеет, а иногда и острие у нее изломается». В ответ же на просьбу хана выслать ему 2000 руб. на подарки своим «царевичам» и дочерям с плохо скрываемой издевкой Грозный отписал: «Ты (т.е. Девлет-Гирей. — П.В.) в грамоте своей писал к нам (сразу после сожжения Москвы. — П.В.), что в твоих глазах казны и богатства праху уподобились, и нам вопреки твоей грамоте как можно посылать такие великие запросы? Что у нас случилось, двести рублей, то мы и послали к тебе…»{297} Свою точку зрения Иван еще раз повторил в грамотах, что были посланы с гонцом в Крым в марте 1572 г.
