Илл. 84. Скифские детские игрушки. Глина. I тыс. до н. э.
Лошадь была главным видом домашнего скота у кочевых скифов. Кочевник большую часть своей жизни проводил в седле: и при выпасе скота, и на охоте, и, особенно, в военных походах или набегах. Владение лошадьми было важнейшим условием благосостояния и социального статуса номада. Люди, лишившиеся лошадей (например, во время эпидемий болезней или в результате вражеского нападения), не могли уже вести самостоятельного кочевого хозяйства и должны были либо переходить к оседлому образу жизни, либо поступать в услужение к своим более обеспеченным сородичам. Скиф, лишившийся скота, терял и свой авторитет в обществе. Не зря мы находим у одного древнегреческого автора такую фразу: «Не имеющий там повозки, считается у них бесчестным».
Лошадь была для скифа не только средством передвижения. Конина – основная пища номадов. Конское мясо варили в больших бронзовых котлах, имевших высокий поддон и две вертикальные ручки. Кобылиц доили и из кобыльего молока изготовляли разные молочные продукты, в том числе «иппаку» – особый вид сыра, о котором пишут многие греческие авторы. Как упоминалось выше, еще Гомер называл кочевников Северного Причерноморья (возможно, это были еще не скифы, а киммерийцы) «доителями кобылиц» и «млекоедами». Так же характеризуют скифов и другие греческие авторы – Гесиод, Аполлоний Родосский и пр. Особенно важную роль играла лошадь в военном деле. Каждый взрослый скиф был конным воином. Недаром массовое применение конницы оказалось решающим фактором в разгроме скифами многих сильных государств Ближнего Востока.
Об определяющей роли лошади в хозяйстве, на войне и в быту кочевников свидетельствует и скифский погребальный ритуал: напутственная пища в подкурганных могилах Скифии, как правило, состоит из частей лошадиной туши. У степняков Северного Причерноморья по традиции вместе с умершим воином должны были похоронить и его коня. Правда, в могилах рядовых скифов конские кости нередко отсутствуют, но в таких случаях в погребении находят обычно удила и другие элементы конской сбруи, символически заменявшие коня, убивать и хоронить которого было слишком нерасчетливо. Такая же практика повсеместно существовала и в захоронениях скифского времени в причерноморской лесостепи. Зато в богатых могилах скифской аристократии скелеты лошадей в парадном убранстве из золота и серебра обнаруживаются при раскопках обязательно, а в эпоху архаики в некоторых царских могилах Прикубанья число убитых и захороненных коней достигает многих десятков и даже сотен (до 400).
Анализ остеологического[54] материала из скифских памятников и древних изображений лошадей позволяет установить, что скифские лошади были, по нашим меркам, сравнительно невелики ростом: высота в холке всего 130–140 см, но в то время они могли считаться довольно крупными, так как тогда кони были вообще значительно ниже современных. Зато скифские лошади были очень резвыми. Круглогодичное табунное содержание на подножном корму делало их выносливыми и неприхотливыми. Высокие качества скифских лошадей были известны далеко за пределами Северного Причерноморья. Вот что писал о них римский автор I–II вв. н. э. Арриан: «Их вначале трудно разогнать, так что можно отнестись к ним с полным презрением, если увидишь, как их сравнивают с конем фессалийским, сицилийским или пелопонесским, но зато они выдерживают какие угодно труды; и тогда можно видеть, как тот борзый, рослый и горячий конь выбивается из сил, а эта малорослая и шелудивая лошаденка сначала перегоняет того, а затем оставляет далеко за собой».
Когда Филипп II, отец Александра Македонского, разбил в 339 г. до н. э. скифского царя Атея, он захватил богатую добычу, в том числе 20 тыс. чистокровных скифских кобылиц, которые были отправлены по его распоряжению в Македонию для улучшения породы местных табунов. Скифские кони изображены на многих памятниках искусства, в том числе на большой серебряной вазе для вина из царского кургана Чертомлык. Плечики этой вазы украшены двумя поясами рельефных изображений. На одном из них показаны пасущиеся лошади и скифы, которые их ловят и стреноживают. Лошадь с жеребенком представлены и на великолепной золотой пекторали из Толстой Могилы. Эти животные изображаются (часто вместе со всадниками) на золотых бляшках из царского кургана Куль-Обы, на рельефах из античного Танаиса и из Неаполя Скифского.
Впрочем, в Скифии встречались и лошади другой породы – более крупные, с тонкой красиво изогнутой шеей, длинными стройными ногами. Эти лошади напоминают современных ахалтекинцев. Предполагается, что они попали в степи Причерноморья из Средней Азии. Такой именно конь со всадником изображен на настенной росписи в одном из склепов Неаполя Скифского.
Если мы взглянем на историю цивилизации в целом, то увидим, что многие поворотные моменты прямо или косвенно были связаны с появлением коня. Так, приручение лошади вызвало первые крупные передвижения народов, когда человек с удесятеренной силой и скоростью стал подчинять себе новые огромные пространства. Это нашло отражение в образе мифических кентавров – евразийской конницы, наводившей страх на жителей Европы. Недаром в представлениях большинства народов конь олицетворял Солнце и был посвящен ему. «С конями мчащимися, огнем пышущими, искры копытами высекающими» передвигались индоевропейцы, завоевывали Египет гиксосы, воевали внушающие ужас ассирийцы. Вслед за колесницей появился сросшийся с конем, ставший его сердцем и волей всадник-воин. Конница была гораздо мобильнее, чем громоздкие колесницы, требующие специальной запряжки и специального штата колесничих (только тогда второй свободный от управления конями воин мог стрелять из лука или бросать копье). Кроме того, для передвижения и боя колесницам нужна была хорошая дорога, тогда как всадники могли скакать где угодно, вести бой на пересеченной местности, постоянно менять тактику, то есть быть значительно более мобильными и маневренными. О легкой коннице скифов и саков, гуннов и авар, тюрок и монголов можно сказать словами китайского летописца: «Они бушуют как буря и молния и не знают устойчивого боевого порядка».
Именно в евразийских степях и плоскогорьях Азии, на родине культурных пород коней, были заложены принципы коневодства, выведены наиболее быстрые, неустрашимые, рослые и сильные кони, определились способы их содержания, кормления и тренинга. На раскопках в этих местах найдены наиболее ранние формы удил, первые стремена и седла.
Но конь – верный друг не только на поле брани. С его помощью пасли пастухи многочисленные стада, табуны и отары, пахали земледельцы, перевозили купцы свои товары на многие тысячи верст, мчались гонцы с донесениями, послы – с предложениями мира, ямская почта с невиданной по тем временам скоростью связывала Запад с Востоком постоянными и крепкими нитями. Конь и всадник остаются образцами, исполненными красоты, стремительности, совершенной пластики, силы и гармонии. Это – нераздельное целенаправленное единство, напоминающее натянутый лук и готовую к полету стрелу. Как написал об этом А. Блок:
Конь – мгновенная зарница,
Всадник – беглый луч.
Кроме лошадей скифы-кочевники разводили овец и коз и, в меньшей степени, крупный рогатый скот. Для кочевого скотоводства больше всего подходили овцы, которые давали молоко, мясо и шерсть и были неприхотливы в пище. На драгоценной пекторали из кургана Толстая Могила изображен скиф, который доит овцу, используя в качестве сосуда для молока обычный лепной глиняный горшок. Другой скиф в греческой амфоре сбивает, видимо, сыр. Еще два скифа, отложив в сторону свое оружие, кроят из овечьей шкуры какую-то одежду.
Итак, вторыми по значению в жизни скифов домашними животными были овцы. Однако о них у Геродота сказано очень мало. Такая скупость описания овечьего стада у скифов в «Истории» Геродота, по-видимому, не случайна. Греки хорошо разбирались в овцеводстве, оно во все времена, начиная с догомеровских, было для них рутинным занятием.
<…> Коз и баранов он пас на лугу недалеком.
Начали все мы в пещере пространной осматривать;
много было сыров в тростниковых корзинах;
в отдельных закутах заперты были козлята;
барашки по возрастам в порядке там размещенные;
старшие с старшими, средние после средних
и с младшими младшие;
ведра и чаши были до самых краев налиты простоквашей густою.
Сел он и маток доить принялся надлежащим порядком, коз и овец;
подоив же, под каждую матку ея он клал сосуна.
Половину отлив молока в плетеницы, в них он опять оставил его,
чтобы оно сусло для сыра; все ж молоко остальное разлил по сосудам,
чтобы после пить по утрам иль за ужином, с пажити стадо пригнавши…[55]
«Надо полагать, – пишет украинская исследовательница Н.А. Гаврилюк, – что в обладании овечьими стадами, в отличие от разведения лошадей, Геродот не видел ничего необычного, достойного внимания и упоминания в описании страны. Разведение овец позволяет более полно – по сравнению с разведением лошадей – использовать кормовые ресурсы. Овцы в состоянии вплоть до корней поедать пастбищный травостой, а также использовать в пищу, кроме злаковых и бобовых, полынь и тысячелистник, содержащие горькие вещества, колючие растения и некоторые непривлекательные в кормовом отношении травы».
