по закону, никто не наказывается без суда; каждому из народа московского для науки вольно ездить в другие государства христианские… Государь делит свою власть с Земским собором и Боярской думой… Без согласия Думы государь не вводит новых податей и вообще никаких перемен в налогах…».
Но мнению В. О. Ключевского, это был «основной закон конституционной монархии». И Федор Андронов принимал самое деятельное участие в подготовке этого документа.
Тем временем в Москве произошел очередной переворот: Василий Шуйский, рейтинг которого упал до нулевой отметки, был «сведен» с престола. На смену царю пришел коллегиальный орган — Семибоярщина.
В августе 1610 года «седьмочисленные» бояре, возглавляемые князьями Федором Мстиславским и Иваном Воротынским, созвали Земский собор из находившихся в Москве представителей различных сословий, который от имени «всея земли» подтвердил избрание Владислава на царский трон. За основу соглашения была положена «конституция 4 февраля». Члены Семибоярщины надеялись, что с избранием королевича они с помощью польской армии смогут покончить со Смутой. Значение имело и то обстоятельство, что Владиславу едва исполнилось 15 лет: бояре надеялась править его именем. Однако Сигизмунд вовсе не собирался доверять своему сыну реальную власть. Он сам рассчитывал получить царский титул.
Из лагеря под Смоленском король отправил в Москву в качестве специального курьера Федора Андронова, который должен был потребовать, чтобы московиты присягнули ему, а не его сыну.
Король Владислав IV
Но Андронов опоздал: 17 августа 1610 года столица торжественно целовала крест Владиславу (бояре в Успенском соборе, простые горожане — на Новодевичьем поле). Андронов прибыл в Москву через два дня после присяги.
Очень вероятно, что хитрый купец опоздал сознательно, полагая, что выполнить требование Сигизмунда в тех условиях было невозможно. В письме к польскому канцлеру Льву Сапеге он так объяснял свое поведение: «…где было не учинить тех договоров по их воле, тогды было, конечно, пришло на то, доставать саблею и огнем… лутчи ся с ними тепере обойтиться по их штукам; те их штуки к часу нарушим, их на иную сторону, на правдивую наворотим». Пример, хорошо иллюстрирующий, что в области интриг «торговый мужик» Андронов мог дать фору искушенным боярам.
После московского «крестоцелования» провинциальные воеводы один за другим стали приводить население к присяге царю Владиславу. Присягнули жители Можайска, Борисова, Боровска, Ржева, монахи Иосифо-Волоцкого монастыря. Агитация за польского королевича имела успех: он считался потомком великого литовского князя Ягайло, который был сыном русской княжны и сам женат на русской княжне.
21 сентября по просьбе «седьмочисленных» бояр в Москву вошли польские войска коронного гетмана Станислава Жолкевского (примечательно, что по национальному составу армии Сигизмунда и Лжедмитрия II ничем не различались: бок о бок сражались русские, поляки, казаки, татары и европейские наемники). После этого последовала реорганизация правительства. Один из ключевых постов занял военачальник и дипломат Александр Гонсевский, слывший знатоком России: еще при Лжедмитрии I его назначили послом в Москву, где он вел тайные переговоры с боярами, предложившими тогда русский трон Владиславу, и, по мнению некоторых историков, был одним из организаторов свержения самозванца.
Теперь знатный литовский магнат получил чип боярина, место в Думе, пост начальника Стрелецкого приказа. Боярин Михаил Салтыков и казначей Федор Андропов стали ближайшими советниками Гонсевского.
Для «торгового мужика» из Погорелого Городища такая карьера выглядела просто фантастической. Власть его была такова, что он добился смещения своих недругов из числа руководителей приказов, как он выражался, «похлебцов» Шуйского. «Надобно немедленно указ прислать, что делать с теми, которые тут были при Шуйском и больше дурили, чем сам Шуйский», — писал он Льву Сапеге. На освободившиеся посты Андронов назначил своих старых приятелей: Ивана Грамотина (ставшего хранителем большой государственной печати), Евдокима Витовтова, Степана Соловецкого…
«Бояре сильно оскорбились, когда увидали рядом с собою в Думе торгового мужика Андронова… Особенным бесчести ем для себя считали они то, что этот торговый мужик осмеливался говорить против Мстиславского и Воротынского, распоряжался всем, пользовался полною доверенностью короля и Гонсевского, потому что действовал прямо, хлопотал, чтоб царем был Сигизмунд, тогда как бояре колебались, держались за Владислава», — писал С. М. Соловьев.
Вскоре среди членов правительства начались разногласия. Особенно серьезный конфликт возник между Андроновым и Михаилом Салтыковым. Боярин жаловался Саиеге: «Я рад служить и прямить и всяких люден к королевскому величеству приводить, да гонят их от короля изменники… Александр Иванович Гонсевский их слушает и потакает… Многие люди разными притеснениями и разореньем оскорблены по приговору торгового человека Федора Ащцюнова, а с Мстиславского со товарищи и с нас дела посняты, и на таком человеке правительство и вера положены… Как такому человеку знать правительство? Отец его в Погорелом Городище торговал лаптями, и он сам на Москве был торговый мужик. Покажи милость, государь Лев Иванович! Не дай потерять у короля государства Московского; пришли человека, которому верш ь можно, и вели дела их рассмотреть. Много казны в недоборе, потому что за многих Андронов вступается и спускает, для посулов, с правежу; других не своего приказа насильно берет к себе под суд и сам государевых денег в казну не платит».
Андронов не оставался в долгу: «Надобно воспрепятствовать, милостивый пан, чтоб не раздавали без толку поместий, а то и его милость пан гетман дает, и Салтыков также дает листы на поместья; и я боюсь, чтоб при такой раздаче кто-нибудь не получил себе богатой награды за малые услуги», — в свою очередь писал он польскому канцлеру.
Но в одном Салтыков и Андронов были едины: сделав однажды выбор в пользу короля, они уже не отступали от своей позиции. 30 ноября они потребовали от патриарха Гермогена, чтобы он «их и всех православных крестьян благословил крест целовать» Сигизмунду. «И патриарх им отказал… И у них о том с патриархом брань была, и патриарха хотели за то зарезать», — сообщали о московских событиях казанцы вятичам в начале января 1611 года. Гермогена бросили за решетку, где он впоследствии умер голодною смертью.
Как и многие другие временщики, Андронов вскоре почувствовал, что взять власть гораздо легче, чем ее удержать.
19 марта 1611 года в столице вспыхнуло восстание. Причиной его историки обычно называют бесчинства польских отрядов.
