Ученые-радиобиологи ту же мысль выражают чуть мудрёней, но четче:
Согласно общеобиологическому правилу Арндта-Шульце, небольшие отклонения некоторых факторов окружающей среды за пределы нормы мобилизуют резервы организма, вызывая неспецифическую положительную реакцию на слабое воздействие. Ионизирующая радиация в диапазоне низких доз и мощностей воздействует положительно, как и любой другой неспецифический стресс-фактор.
Такой положительный эффект – он называется гормезис – экспериментально установлен для действия небольших доз ионизирующей радиации на живые организмы – растения (достаточно давно) и лабораторных мышей (сравнительно недавно). Радиационный гормезис – благоприятное действие ионизирующей радиации при низких уровнях облучения – признан Научным комитетом по действию атомной радиации, при ООН как общебиологическое явление в специальном докладе [71].
Дополнение
«А как же альфа- и бета-облучение? Радионуклиды?! Внутреннее облучение?!» – спросит иной озадаченный читатель.
Множество видов и способов воздействия всего того, что обычно объединяют словом «радиация», на живой организм действительно может озадачить (и, увы, крепко, а иногда и совершенно безнадежно озадачивает-таки) неподготовленные умы, но принцип, определяющий результат этого воздействия, все равно один и тот же. Ибо он универсальный, общий для всех вообще видов энергии и всех других потенциально вредных/полезных воздействий на организм (например, ядов: смотри рассказ «Вопрос дозы: Университет»):
Эффект воздействия определяется величиной его ДОЗЫ.
Само собой, количественные значения, величины доз, соответствующие эффектам гарантированно полезным и вредным, для разных видов облучения разные.
При достаточно больших дозах результатом может быть и смерть. Но в современном мире (упаси нас всех от ядерных – а тем более еще более жутких термоядерных! – ударов, пусть даже и превентивных… не говоря уж о ядерных-термоядерных войнах), в современном пока еще мирном мире такие смертельно большие дозы радиации можно получить только в редчайших, исключительнейших случаях – при особо крупном, просто-таки фантастическом невезении [72].
Дозы радиации поменьше, в реальности тоже крайне маловероятные и редко получаемые, организм травмируют, но заживляемо.
А совсем маленькие дозы на здоровье влияют минимально (причем могут и в плохую, и в хорошую стороны) или вообще никак.
Деталей тут много [73], говорить о них можно долго, но общий вывод тот же:
Организм человека способен мощно противодействовать различным видам радиационного воздействия и заживлять повреждения от них.
Не произнося никаких красивых слов, наше тело молча и упорно борется за здоровье и жизнь, применяя для этого изощреннейшие, замечательнейшие способы.
О которых мы обычно и понятия не имеем.
Один, но очень яркий пример.
Одно время появились сообщения, что если человеку попадет в легкие «горячая» частичка пыли (то есть такая, в которой есть хотя бы один-единственный атом радиоактивного плутония, который образовывался в чернобыльском реакторе, пока тот работал), это неизбежно приведет к раку легкого. От одного-единственного атома плутония в легких человек обязательно должен окочуриться, согласно этому мнению.
По моим представлениям участника чернобыльских событий, хотя б одну такую «горячую» частицу мы не могли не вдохнуть за месяцы работы в зоне и пребывания в лагере (в котором все ходили без респираторов – нельзя ж в них круглые сутки быть – спать, есть! – а уровень радиации в лагере был хоть и небольшой, но все ж раз в двадцать выше природного, до-чернобыльского)… То есть, скорей всего, вдохнул такую частицу и я, и мои чернобыльские друзья-приятели…
С понятной заинтересованностью начал прислушиваться к себе, приглядываться к друзьям-чернобыльцам… Жду среди себя и себе подобных «полной и всеобщей смертности от одной-единственной «горячей» частицы плутония»…
Мы упорно живы, читатель. Вот уже больше двух десятков лет. Работаем, любим, ходим в горы, отдыхаем на море… В общем, живем.
Логичная на первый взгляд «100%-смертная теория» не учла, что эти неприятные частицы с плутонием (и прочая вылетевшая из реактора дрянь) соприкоснулись не с мертвым, инертным, пассивным материалом, а с живым. Которое – хотим мы этого или даже не очень – ежемгновенно борется за свою жизнь против тысяч разных вредных воздействий окружающей среды.
Предлагаю на примере «100%-ной смертности от попадания в легкие одной-единственной «горячей» частицы плутония» совместно восхититься совершенством нашего дизайна.
Во-первых, оказалось, что чем частица крупнее- а значит, опаснее (так как может содержать большее число радиоактивных атомов), тем труднее ей попасть в глубину легкого: более крупные частицы быстрее прилипают к стенкам ближних крупных воздухоподводящих путей-«трубок» – трахеи и бронхов. (Напомню, что еще более крупные частицы задерживаются носоглоткой; смотри рассказ «Без респиратора».)
Во-вторых, эти самые дыхательные пути – трахея, крупные, мелкие и средние бронхи и бронхиолы – это не просто гладкие трубы, по которым движется воздух. Их внутренняя поверхность выстлана микроскопическими ворсинками-ресничками. Эти ворсинки-реснички слаженно поднимаются и опускаются: вверх-вниз, вверх-вниз… И гонят таким образом по своей поверхности волну: из глубины легких наружу. И на гребне этой волны, перебрасывая с ворсинки на ворсинку, выносят, выносят – прочь, прочь из легких! – все постороннее. И за 30-40 часов удаляют из легких непотребную пылевую нечисть [74].
А та плутониевая и прочая мелочь, что все-таки может в легких задержаться (это не исключено), осесть на одном месте, облучает ближайшие клетки настолько сильно, что просто их убивает. Убивает все клетки подряд – и здоровые, и (что очень существенно!) те, которые из-за облучения от этой же «горячей» частицы изменились, выродились, мутировали в раковые. И, убивая эти переродившиеся клетки, «горячая частица» сама же не дает развиться раку. И постепенно, по мере распада «горячих» (радиоактивных) атомов в ней, она теряет свою «горячесть»-опасность.
Но что, если вся вышеописанная последовательность защит не сработает? Это маловероятно, но возможно. Например, совсем крохотная «горячая» радиоактивная частица закрепится где-то в глубине легкого и там клетку повредит, а убить ее не сможет. Дефектная клетка пошла делиться-размножаться – и рак легкого гарантирован, не так ли?
Отнюдь. В работу вступают новые, еще более тонкие, прицельные и изощренные механизмы защиты – уже на клеточном уровне. Первая линия такой защиты – ремонтная: организм распознает дефект и чинит его, делает клетку снова здоровой, нормальной. Он, кстати, постоянно и очень интенсивно этим занимается, так что в ремонте пораженной радиацией (или чем бы то ни было) клетки для него нет ничего необычного, это его постоянная работа.
А если по каким-то причинам отремонтировать клетку не удается (слишком тяжелое повреждение), в организме есть еще одна линия защиты, которую можно назвать «санитарной»: неисправимо-дефектную клетку организм ликвидирует – убивает и удаляет…
Пробьет или не пробьет вредный фактор эту оборону, глубоко эшелонированную (т.е. имеющую много линий защиты), гибкую и мощную одновременно, зависит от баланса сил, от соотношения количества радиации (ее дозы) и защитных ресурсов организма. (Посему, например, искушать судьбу без респиратора на высокорадиоактивных местах не советую.)
В общем, не знаю, как вас, а меня глубоко радует простой факт:
МЫ – ЖИВЫЕ.
– Чушь! – воскликнул один из охотников. – Это невозможно! Какие у вас доказательства?
– Я жив, – невозмутимо ответил Мюнхгаузен. – Разве этого недостаточно?
Горин Григорий. Тот самый Мюнхгаузен. СПб.: Прайм-ЕВРОЗНАК; М.: Олма-Пресс 2004. С. 4.
«500 рентген в час», или
Развесистый клевер*
(Вместо фельетона)
Души двух чернобыльцев встречаются на небесах.
– Ты от чего умер?
– От радиации. А ты?
– От информации.
Анекдот первых месяцев чернобыля
…страшно интересно было: читать о чернобыле – и быть в чернобыле… Я на будущее научился восстанавливать, что на самом деле происходит, по тому, что об этом в газетах пишут…
ОЧЕНЬ ПОЛЕЗНЫЙ НАВЫК ОКАЗАЛСЯ…
Сергей Мирный. Из рассказа «Газеты» (глава «Развлечения»)
НАДОЕЛО читать чушь, напечатанную на роскошной глянцевой бумаге.
Сергей Мирный. Хуже радиации (Повесть, рассказы). Харьков: Каравелла, 2001. С. 54.
«Так сколько там лет прошло после Чернобыля? Восемнадцать?» – бодро вопрошает журналист респектабельного еженедельника «Ньюсуик» [75], излажая… извините, излагая… свой вояж на юг Беларуси. Пишет, как из БРДМа радиационной разведки по рации передает: «На подъезде к городку Ясень проезжаем мимо предупреждающего знака с ярко-красным символом, похожим на клевер, – «Радиационная опасность»… Вот показалось село Дуброванное – или скорее то, что от него осталось…»
