Император Мурзуфл пришел и расположился со всем своим войском перед атакой на открытом месте, и он раскинул там алые шатры. Так все оставалось до самого утра понедельника [273] , когда взялись за оружие те, кто был на кораблях, транспортах и галерах. А жители города страшились их меньше, чем вначале, и были в таком бодром настроении, что на стенах и башнях было полным-полно людей. Потом начался штурм, сильный и чудесный; и каждый корабль двинулся вперед, чтобы атаковать. Шум битвы был так громаден, что казалось, будто раскалывается земля.
Таким образом штурм продолжался довольно долго, пока Господь наш не поднял ветер, который зовется бореем, который пригнал суда ближе к берегу. И два корабля, связанные вместе, из которых один назывался «Пилигрим», а другой «Рай», подошли к башне, один с одной, другой с другой стороны – как направляли их Бог и ветер, – так близко, что лестница «Пилигрима» достала до башни. Тотчас один венецианец и некий французский рыцарь по имени Андре Дюрбуаз вошли в башню, и вслед за ними начали входить другие. И те, кто находился в башне, были разбиты и обращены в бегство.
Когда рыцари, которые были в транспортных судах, увидели это, они вышли на берег, и приставили лестницы вплотную к стене, и, сражаясь, забрались наверх, и они захватили четыре башни. И тогда все начали беспорядочно выпрыгивать с кораблей, галер и транспортов, кто как мог; и они ворвались в трое ворот и вошли в город. Они вывели коней; и рыцари вскакивали на них и скакали прямо к тому месту, где был император Мурзуфл. Он выстроил свои боевые отряды перед своими шатрами; и, когда его люди увидели перед собой рыцарей на конях, они кинулись врассыпную, и император бросился бежать по улицам к дворцу Буколеон.
И вы могли увидеть поверженых греков, захваченных ездовых лошадей и боевых коней, и мулов, и другую добычу. Убитых и раненых было столько, что не было им ни числа, ни меры. Большая часть знатных людей Греции повернула к Влахернским воротам. Час вечерней молитвы уже прошел, и ратники устали сражаться и убивать. И они начали собираться на большой площади в Константинополе; и решили расположиться вблизи стен и башен, которыми овладели. Они не думали, что сумеют ранее чем через месяц завоевать город с его великими церквами и прекрасными дворцами и с таким множеством народа.
Как было решено, так было и сделано, и они расположились возле стен и башен, вблизи своих кораблей. Бодуэн, граф Фландрии и Эно, расположился в алых шатрах императора Мурзуфла, которые тот оставил натянутыми, а Анри, его брат, – перед Влахернским дворцом; Бонифаций, маркиз Монферратский, и его люди, – ближе к главной части города. Вот так расположилось войско, как вы слышали, и Константинополь был взят в понедельник после Вербного воскресенья [274] .
* * *
Латинские рыцари и солдаты, взявшие Константинополь, теперь должны были создать правительство города и всей балканской территории, которая вскоре оказалась принадлежащей им. Они предпочли создать Латинскую империю Константинополя: византийский император был заменен выборным латинским императором, а на смену профессиональной бюрократической машине византийского государства пришла мешанина феодальных вассалов нового императора. Крестоносцы в Константинополе сформировали правительство по тому же принципу, что и первые крестоносцы, создавшие латинские государства на Святой земле. Одним из первых действий завоевателей, уверенно овладевших городом, стала организация выборов нового императора.
Выборы и коронация первого латинского императора Константинополя
[275]
Тогда собрался совет, и представители войска объявили, что должен быть избран император, как было уговорено. И они проговорили так долго, что был назначен другой день; и в этот день должны были избрать двенадцать выборщиков, которые выберут императора [276] . И не могло быть так, чтобы не нашлось достаточно кандидатов, людей, которые желали бы удостоиться столь великой чести, как трон Константинопольской империи. Но самое большое несогласие, которое там произошло, было спором из-за Бодуэна, графа Фландрии и Эно, и маркиза Бонифация Монферратского; ибо все говорили, что из этих двух кто-то будет избран императором.
И когда мудрейшие мужи войска увидели, что имеются сторонники и того и другого, они поговорили между собой и сказали: «Сеньоры, если мы изберем одного из этих двух знатных людей, то другой проникнется такой завистью, что уведет всех своих людей. И тогда земля, которую мы завоевали, может оказаться потерянной, как едва не была утрачена земля иерусалимская после завоевания, когда Годфруа Буйонский был выбран королем. При этом граф де Сен-Жилль проникся такой великой завистью, что стал всячески настраивать других баронов и всех тех, кого мог, чтобы они оставили войско. Тогда многие уехали прочь, и их осталось столь мало, что, не окажи им Бог поддержки, земля была бы утрачена. Поэтому мы должны остерегаться, чтобы с нами не приключилась такая же беда, и отыщем способ, как удержать их обоих. Пусть тот, кого Бог удостоит быть избранным императором, сделает так, что другой порадуется этому; пусть избранный отдаст другому всю землю по ту сторону пролива, по направлению к Турции, и остров Греции; и пусть тот станет вассалом императора. Так мы сумеем удержать в войске обоих».
Как было предложено, так и было сделано. И оба согласились на это по доброй воле. И настал день совета, и совет собрался. И были избраны двенадцать человек, шесть с одной стороны и шесть с другой. И они поклялись на святых мощах, что выберут во благо и по совести того, кого сочтут наиболее полезным и лучше всего пригодным к управлению империей.
Так были избраны двенадцать выборщиков, и был назначен день выборов. И в день, который был назначен, выборщики собрались в богатом дворце, одном из самых прекрасных на свете, где разместился дож Венеции. Там было великое и чудесное скопление народа, ибо каждый хотел видеть, кто будет избран. Позвали двенадцать выборщиков; и они были отведены в богатую часовню, которая имелась в этом дворце, и дверь была заперта, так что с ними никто не остался. А бароны и рыцари остались в этом большом дворце.
Совет продолжался до тех пор, пока не пришли к согласию; и по доверию всех остальных был назначен Нивелон, епископ Суассонский, который был одним из двенадцати. Они вышли туда, где были все бароны и дож Венеции. Знайте, что на них были обращены все взгляды желающих услышать, как прошли выборы. И епископ, возвысив голос, пока остальные внимательно слушали, сказал им: «Сеньоры, милостью Божьей мы договорились поставить императора; а вы все поклялись, что того, кого мы изберем императором, вы будете считать императором, и, если кто-либо захочет воспротивиться этому, вы окажете подмогу избранному. И мы назовем его имя как раз в этот час, когда родился Бог: Бодуэн, граф Фландрии и Эно».
И крик радости раздался во дворце, и они понесли графа из дворца, и маркиз Бонифаций Монферратский с одной стороны нес его в церковь и выказывал ему всяческий почет, какой только мог. Таким образом императором был избран Бодуэн, граф Фландрии и Эно, а коронация его определена была на день через три недели после Пасхи.
Пока рыцари Латинской империи под руководством своего нового императора планировали подчинить себе остатки Византийского государства, новость о нападении крестоносцев на город дошла до папы Иннокентия III. Папа был потрясен и разгневан. Охваченный яростью, он написал резкое послание папскому легату, сопровождавшему крестоносцев.
Папа Иннокентий III упрекает папского легата
[277]
Петру, кардиналу-пресвитеру церкви Святого Марцелла, легату святейшего престола.
Мы были немало удивлены и встревожены, услышав, что ты и наш возлюбленный сын кардинал-пресвитер церкви Св. Пракседы и легат святейшего престола, опасаясь нависшей над Святой землей угрозы, оставили Иерусалим (который сейчас пребывает в такой великой нужде) и на корабле отправились в Константинополь. Теперь мы видим, что свершилось именно то, чего мы опасались, и то, чего мы страшились, произошло. <…> Ведь ты, который должен был искать помощи для Святой земли, ты, который должен был побуждать других словом и примером помочь Святой земле – по собственной инициативе отправился в Грецию, поведя за собой не только пилигримов, но даже обитателей Святой земли, которые прибыли в Константинополь, следуя за нашим почтенным братом архиепископом Тирским. Когда ты покинул ее, Святая земля осталась лишенной людей, не имеющей сил. Из-за тебя ее нынешнее состояние хуже прежнего, потому что все друзья покинули ее вместе с тобой и не осталось поклонника, способного дать ей утешение. <…> Мы лично были в немалой степени взволнованы и, резонно, действовали против тебя, поскольку ты поддержал этот совет и поскольку ты покинул землю, которую Господь освятил своим присутствием, землю, на которой Царь небесный чудесным образом продемонстрировал таинство искупления. <…>
