Центром обороны Александра стал Смоленск — ключевая крепость на пути к Вильно. На этом направлении и должны были развернуться основные военные действия. Кульминационным пунктом их стала битва при реке Ведроши, «у Елны» (Тип.). Сохранилось несколько рассказов об этой битве, одной из крупнейших в русской военной истории феодального периода. Кроме официальной версии летописей (о битве «на Миткове поле на речке на Ведроши»)[550] интересны сообщение Кирилловского летописца (о битве «на реце на Полме»), рассказ Типографской летописи, записки Герберштейна, свидетельство Устюжского летописца (битва у реки Троены) и запись Пространной редакции разрядных книг («на реке на Полмене в Тишинове»; в Щукинском списке — «Полме на поле в Тишинове»).[551] Есть и литовская версия — Хроники Быховца (битва в районе Ельни, вблизи деревни Ведроши).[552]
Тщательное изучение этих источников и географических данных привело С. М. Каштанова к следующим выводам. Узнав о падении Брянска (после 3 мая 1500 г.) и о переходе на русскую сторону князей Семена и Василия, Александр отправил войска гетмана Константина Ивановича Острожского к Смоленску. Сам же Александр «со всеми людьми Великого княжества Литовского» пошел к Минску, затем к Борисову, где «простоял немало времени». Прибыв в Смоленск и получив известие, что Юрий Захарьич стоит на Ведроши «с очень небольшим числом людей», гетман направился вместе с смольнянами к Дорогобужу и подошел к Ельне. Здесь он от «языка» узнал, что войско Юрия Захарьича действительно было небольшое, но «третьего же дни» к нему прибыли на помощь «другие большие воеводы», в их числе князья Д. В. Щеня и И. М. Воротынский (Перемышльский). Все они стояли под Дорогобужем (очевидно, западнее). Не поверив этому, Острожский двинулся вперед и прошел от деревни Лопатино к Ведроши. Лопатино располагалось в 10 км юго-западнее Алексина (Ведроши). Речушка Ведрошь, где находилась одноименная деревня, впадала в реку Селню, приток Росны (Тросны).[553]
Наступило время битвы, которая должна была определить исход войны. Сначала сражение складывалось успешно для Острожского. Ему удалось разбить передовой отряд русских, который переправился к основным силам на правый берег Ведроши. Но и за рекой литовские войска продолжали громить остатки передового отряда, не успевшие отойти к войску, находившемуся за Тросной. Затем военные действия временно прекратились, и противники «стояша много дни» по обе стороны Тросны. Наконец, перейдя по мосту через Тросну, гетман вступил в бой с главными силами русских, которые возглавлял кн. Д. В. Щеня. Удар, нанесенный засадным полком, оказался решающим. Битва продолжалась шесть часов. Литовцы не выдержали натиска и поспешно отступили. Уничтожив мост через Тросну, русские начали добивать остатки их отрядов на левом берегу реки. Окончательное уничтожение литовской армии произошло на небольшой речушке Полме (впадающей южнее устья Селни в Росну). Именно здесь 14 июля 1500 г. и были взяты в плен гетман и другие литовские воеводы. Пытаясь хоть как-то оправдать поражение, Хроника Быховца утверждает, что в битве 3,5 тыс. литовцев противостояли 40 тыс. русских. Но доверять этим цифрам нельзя. По Новгородской IV летописи, в плен попало 500 литовцев и 5 тыс. человек было убито; по Вологодско-Пермской, было убито свыше 30 тыс. человек.[554] Факт остается фактом: цвет литовского воинства или погиб, или попал в плен.
Битва при Ведроши — блистательная победа русского оружия. В ней нашли продолжение лучшие традиции русского военного искусства, восходившие к Куликовской битве.
На фоне событий решающего этапа русско-литовской войны неожиданным диссонансом звучит сообщение Погодинского летописца о том, что «князь Василей, сын великого князя Ивана, хотя великого княжения, и хотев его истравити на поле на Свинском, у Самьсова бору, и сам побежа в Вязьму с воими (С. М. Каштанов читает: «своими». — А. З.) и советники. А князь великий нача думати со княгинею Софиею, и возвратиша его, и даша ему великое княжение под собою, а князя Дмитрея поимаша, и с матернею княгинею Еленою». Обычно это сообщение истолковывается как побег княжича Василия. Факт побега полуопального Василия ничего удивительного не представляет. В сходных случаях в 1480 г. пытались отъехать братья Ивана III — Борис и Андрей. С. М. Каштанов считает, что Василий бежал (в конце апреля — начале мая 1500 г.), недовольный стеснением своих прерогатив в Новгороде. Д. Феннел связывает недовольство княжича с секуляризацией владычных земель, проведенной в Новгороде в 1499 г.[555]
Можно было бы полагать, что Василий, «хотя великого княжения», просто решил воспользоваться сложной обстановкой, чтобы добиться отстранения от власти своего противника — Дмитрия. Речь могла бы идти о стремлении окончательно отстранить Дмитрия-внука (позиции которого были еще достаточно сильны)[556] от управления страной. Но очень не ясны слова «хотев его истравити». Каштанов считает, что Василий хотел «истравить» (погубить) отца на Свинском поле, которое находилось в Самцовской волости («Самьсов бор») Дорогобужского уезда, у речки Рословки, где стоял Рославль. А именно к нему и Ельне перед битвой ходили русские войска.[557] Поэтому Каштанов пишет, что «на Свинском поле состоялось какое-то столкновение войск, поддерживавших Василия, с частью войск Ивана III. Василий мог опираться только на литовские войска». Это столкновение, по его мнению, окончилось поражением Василия, «который попал в Москву, вероятно, в качестве пленного». Бой на Свинском поле он датирует временем стояния на Росне (Тросне).[558] В этом объяснении есть неясности. Получается, что вместо наказания за измену Василий был пожалован великим княжением.[559] И как мог княжич «истравить» Ивана III на Свинском поле, когда там великого князя не было вовсе?
Представляется более убедительным иное истолкование текста. Скорее всего, погубить на Свинском поле пытались литовцы Василия, который пришел туда с войсками. Именно от них он и бежал в Вязьму. Если так, то картина проясняется. Ко времени битвы в этот район со всех сторон стягивались русские войска. Возможно, и княжич Василий двинулся к Рославлю (Дорогобужу). Узнав о движении навстречу литовских войск (которое, вслед за С. М. Каштановым, можно отнести ко времени стояния на Тросне), он бежал в Вязьму. И это объяснение гипотетично, но оно позволяет обойтись без натяжек, которые приходится допускать, принимая версию об «отъезде» княжича Василия от Ивана III.
Весть о разгроме литовских войск при Ведроши была встречена с ликованием в Москве («бысть тогды радость велия на Москве»).[560] Резонансом победы было взятие Путивля 6 августа 1500 г. войсками Якова Захарьича, северских князей Василия и Семена и Мухаммед-Эмина. В плен попал и наместник города кн. Богдан Глинский. 9 августа псковичи кн. А. В. Оболенского взяли Торопец. Все это время Александр находился под Борисовом, ожидая дальнейшего разворота событий. 6–8 августа он был в Обольцах (ныне в Толочинском районе Витебской области), а с 14 сентября по 6 октября — в Полоцке.[561]
Несмотря на сложное положение на востоке (ногайцы продолжали беспокоить восточные окраины государства: под Казанью три недели стояли Муса-мурза и Ямгурчей-мурза), у Ивана III был план совершить зимний поход на Смоленск. Поэтому 29 сентября 1500 г. в Крым выехал Иван Мамонов с наказом уговорить крымского хана нанести удар по Литовскому княжеству. Однако условия суровой зимы не позволили Ивану III осуществить свой замысел — «снеги выпали велики да и корму коньского» оказалось мало. Поход не состоялся, но Смоленск оставался главной целью военной кампании и весной 1501 г.[562]
Поражение при Ведроши поставило Александра Казимировича на край катастрофы. Война с Россией проходила в обстановке непрекращавшихся вторжений крымских полчищ (в 1500 г. Юго-Западная Русь дважды — весной и осенью — подвергалась набегам). Поэтому Польша не могла оказать существенной помощи своему союзнику. «Ахматовы дети» могли разве что несколько сдержать наступательный порыв Менгли-Гирея. Но Иван III делал все, чтобы поддержать крымского хана. Когда в начале августа 1501 г. Менгли-Гирей сообщил, что выступает в поход на Ших-Ахмеда, то великий князь сразу же послал в поддержку кн. В. Ноздреватого и Мухаммед-Эмина на ордынские улусы. Должны были поддержать этот поход и рязанские князья.[563]
Стефан Молдавский сохранял в русско-литовском конфликте нейтралитет. К началу 1501 г. положение его дочери при дворе Ивана III заколебалось, и молдавский господарь выжидал дальнейшего хода событий. Одновременно он стремился, чтобы Менгли-Гирей вступил в мирные переговоры с Литовским княжеством.[564] В условиях постоянной турецкой угрозы ему было важно обеспечить себе поддержку всех трех Ягеллонов (венгерского, польского и литовского).
