От 200 до 300 тысячам протестантов удалось после смертельной тоски и бесчисленных мук бежать за границу, в Голландию, в Лондон, в Берлин, где они организовали новые отрасли промышленности и обогатили эти страны. Севенские крестьяне возмутились и в течении десятка лет геройски сопротивлялись королевским войскам; их прозвали «камизарами», потому что в начале восстания они, как условный знак, носили особый род рубах.
На кого падает ответственность за такое беззаконие? Разумеется, на короля и его министров. Но также и почти на всех католиков того времени, которые дружно приветствовали эти жестокости. Г-жа Севинье, письма которой так интересны для изучения того времени, писала по этому поводу своей дочери: «Ничего не может быть лучше: ни один король не совершил и не совершит более замечательного». Епископ Боссюет объявил, что это было «венцом царствования». Даже великие умы — Лафонтен и Расин разделяли энтузиазм толпы.
Нот что вековое католическое воспитание сделало с нашими предками конца ХVII столетия. Не является ли главным виновником всего этого духовенство, которое так дико толкало в своих поучениях заповеди братства и всепрощения своего учителя Иисуса?
Нетерпимость и непопулярность духовенства в ХVIII веке. — В течение всего ХVIII века продолжались преследования против детей протестантов, которые оставались во Франции после того, как были насильно обращены в католицизм.
Церковь знала, что такие обращения не искренни: в Севеннах многие семьи тайно отправляли свое богослужение.
Для них было восстановлено наказание пожизненною ссылкою на галеры и смертная казнь для пасторов. Их принуждали венчаться в католических церквах, крестить своих детей и хоронить с помощью католических священников, даже врачи были обязаны доносить об умирающих для того, чтобы их можно было причастить насильно.
Контроль католической церкви над этими потомками еретиков был тем легче, что списки гражданского населения велись тогда не светскими чиновниками, как в настоящее время: записи о рождении, свадьбах и погребении совершались приходскими священниками.
В средине ХVIII века религиозная нетерпимость была такова, что молодой протестант Лабарр подвергся смертной казни за то, что изрубил крест.
В середине ХVIII в. молодого Лабарра отправляют на казнь за то, что он изрубил крест
Другой, некто Калас, несправедливо обвинявшийся в убийстве своего сына за то, что тот был убежденным католиком, был приговорен к смерти судьями, ослепленными клерикализмом. Вольтер заклеймил эти жестокости и добился восстановления доброго имени Каласа.
На всем юге потомки жертв отмены Нантского эдикта тайно проклинали католическую церковь.
Но протесты и отпадения умножались даже среди правоверных.
В середине ХVII века в недрах католицизма, особенно среди буржуазии, появились искренно верующие, называвшиеся янсенистами(по имени фламандского священника Янсениуса), которые, оставаясь верными церкви, допускали догмат кальвинистов о предопределении. В XVII и ХVIII веках церковь преследовала их, как еретиков; из ссылки и из тюрем, доставшихся на долю лучшим из них, янсенисты отвечали памфлетами, направленными против иезуитов. Провинциалы Паскаля (1657) положили начало вражде, которая длилась в течение всего ХVIII века и закончилась изгнанием ордена иезуитов (1763); трибуналом судей янсенистов он был признан угрожающим государственной безопасности.
Писатели, книги которых церковь приказывала жечь — и охотно она сожгла бы и их самих, если бы имела возможность, — стали ненавидеть ее, как врага всякой свободной мысли; мы увидим далее борьбу Вольтера с церковью.
Сами крестьяне ненавидели аббатов и наглых прелатов с разнузданными нравами, с миллионным состоянием, которые отнимали у них лучшие плоды их трудов, под видом десятины и барщины, и владели массою земли; даже сельские священники начали волноваться, требуя улучшения своего быта.
Вера ослабевала.
Готовилась революция; трон и алтарь поддерживали друг друга в течение веков; буря, готовившаяся смести один, и могла пощадить другого. Распадаясь, королевская власть должна была, по крайней мере временно, увлечь за собою церковь, которая в течении 18 веков, несмотря на нравственное величие некоторых из ее членов, не переставала удаляться от заповедей того, кто ее основал.
Глава IV
Дворянство при старом режиме
Французская знать на выходе у короля
Дворянство составляет незначительное меньшинство. — При старой монархии дворянство всегда составляло незначительное меньшинство. В XVIII веке, когда все население достигло 25 миллионов чел., дворян во Франции насчитывалось только 150000, распределявшихся между 25–30 тысячами семейств.
В этом числе нужно еще различать дворянство родовое от пожалованного.
Родовые дворяне были более или менее подлинные потомки крупных или мелких феодальных сеньоров: самый высокий титул принадлежал принцам королевской фамилии, королевской крови или принцам крови, как говорили тогда; затем следовали герцоги и пэры, простые герцоги, маркизы и графы; но большинство довольствовалось титулом рыцарей или кавалеров.
Пожалованные составляли две категории дворян: получившие это звание вследствие назначения на высокие должности и купившие его за деньги. Когда король нуждался в средствах, то не стеснялся продавать права на дворянство.
Дворяне обращаются в придворных в начале XVI века. — Дворянство не вернуло себе ни одного из политических прав, отнятых у него королями в конце средних веков, начиная с Филиппа Августа и кончая Людовиком XI, ни права вести частные войны и чеканить монету, ни права иметь верховные и независимые суды. Идя в этом отношении по стопам Людовика XI, неограниченные короли постарались отнять у них последние остатки их политического могущества.
В начале неограниченной монархии, Карл VIII, Людовик XII, Франциск I и Генрих II, конечно, не имели намерения лишать дворян крупных общественных должностей, находя, что они быстро усваивали удовольствия придворной жизни, подчинялись военной дисциплине в армии во время продолжительных итальянских войн; поэтому они не лишали дворян высоких общественных должностей, в роде коннетабля или генерал-адмирала, всегда предоставлявшихся вельможам. Эти звания давали огромную власть и почти полную самостоятельность в делах армии и флота. Когда Франциск I учредил сначала в пограничных, а затем во всех остальных провинциях, должность губернаторов, облеченных очень обширною властью, особенно в военном отношении, то поручал эти важные обязанности исключительно знатным лицам. Первые неограниченные короли не видели ничего дурного в том, что вельможи, и особенно провинциальные губернаторы, содержали, подобно королям, большую свиту из дворян, которая сопровождала их всюду и была им предана душою и телом; они даже оставили неприкосновенными древние феодальные замки во всем королевстве. В течение полувека дворяне обратились в таких безукоризненных царедворцев, что не вызывали более недоверия у королей.
Ослушание дворянства во время религиозных войн. — Религиозные войны поколебали внезапно доброе согласие между королевскою властью и дворянами. Некоторые из этих последних перешли в протестантство по примеру принцев Бурбонов; еще больше их вступило в Лигу вслед за Гизами и монахами; религиозный пыл тех и других скрывал политическое честолюбие, мечты о независимости и нетерпение сбросить иго неограниченной королевской власти. Вследствие беспорядков каждый сеньор удалялся в свой замок и бродил по полям во главе отряда вооруженных людей; католические губернаторы, под предлогом того, что король плохо защищает «истинную» религию, подобно самодержавным государям управляли провинциями, которые король им доверил, и держали в своих руках укрепленные места. Некоторые из них открыто вступили в союз с испанским королем. Мы видели, сколько трудов стоило Генриху IV возвратить себе свое королевство.
После его смерти в 1610 г., в виду несовершеннолетия Людовика XIII, Мария Медичи, мать молодого короля, объявила себя регентшей; будучи иностранкой, она приблизила к себе своего соотечественника, итальянца Кончини. Этого было достаточно, чтобы лишиться популярности; кроме того, она обнаружила слабость характера. Среди принцев и вельмож тотчас же возникли волнения; они потребовали пенсий, управлений городами и провинциями. Их засыпают деньгами, что еще более увеличивает притязания их. Они требуют созыва генеральных штатов, чтобы облегчить бедствия королевства; желание их удовлетворяют (1614), и они не находят ничего лучшего, как кичиться своею спесью перед депутатами третьего сословия, с которыми многие из них обращаются высокомерно и грубо. Почти каждый год отмечен вооруженным восстанием какого-нибудь вельможи.
