Десанту удалось удержаться двух захваченных вначале складках местности, но войска не смогли развить своего успеха. Опять наступил застой позиционной войны. Солдаты не могли продвинуться вперед, а национальная гордость не позволяла им отступить.
В июле британское правительство решило послать еще пять дивизий, чтобы усилить уже имевшиеся на полуострове семь дивизий. К тому времени, когда они прибыли, силы турок в этом районе возросли уже до пятнадцати дивизий. Иен Гамильтон решился на двойной удар от Габа-Тепе, а также на новую высадку в бухте Сувла, в нескольких милях севернее, чтобы разъединить противника в центре полуострова и захватить высоты, командующие над перешейком. Он обманул турецкое командование, и 6 августа добился внезапности. Увы, первый удар не удался, а при втором из-за неопытности войск, а главным образом из-за инертности и нерешительности командования была упущена блестящая возможность развить успех. Действительно, в течение 36 часов, пока не подошли резервы, дорогу наступающим преграждали всего лишь полтора турецких батальона. Энергичные новые командиры (которых Иен Гамильтон запрашивал еще раньше) были высланы, когда возможность успеха была уже упущена. Британцы опять были принуждены цепляться за складки местности на берегу, а когда начались осенние дожди, испытания их еще больше увеличились.
Правительство потеряло веру в успех этой операции и ратовало за отступление, но боязнь морального эффекта этого отхода оттягивала принятие решения. Было запрошено мнение Иена Гамильтона, а когда последний высказался за продолжение операции (он все еще не терял надежды), он был сменен сэром Чарльзом Монро, который немедленно стал требовать эвакуации.
Решение было принято им изумительно быстро. В одно утро Монро посетил участок анзаков[58], бухту Сувла и мыс Хеллес, не идя дальше берега, а его начальник штаба сидел в это время на борту, набрасывая указания для эвакуации. Как сказал Черчилль: «Пришел, увидел… сдался».
Китченер вначале отказался санкционировать отход и поспешил в Галлиполи сам, чтобы выяснить обстановку на месте. Правительство было очень обрадовано его отъездом; оно надеялось использовать его отсутствие, чтобы сменить его. Большинство коалиционного кабинета сходилось в недовольстве его скрытностью и его стилем управления, хотя вопрос об эвакуации Галлиполи вызвал разногласия. Бонар-Лоу, лидер консервативной партии, занял непримиримую позицию в обоих этих вопросах. Премьер-министр меньше боялся протеста общественного мнения против отставки Китченера, чем ухода Бонар-Лоу из парламента. Во власти таких настроений он согласился на требование Бонар-Лоу об эвакуации и исключении Черчилля из военного комитета кабинета.
Таким образом, фактически вопрос эвакуации был решен еще до приезда Китченера в Галлиполи. Свежая волна мнений в Англии безусловно, оказала свое влияние и на него, и когда возобновленное предложение о новом десанте у Александретты было отклонено военным комитетом, то он резко переменил свое мнение и согласился на эвакуацию.
Парадоксально, что теперь, в последней фазе решения этого вопроса, уже флот пытался не допустить эвакуации. Де Робек, с марта хладнокровно сопротивлявшийся всяким подталкиваниям к дальнейшим морским атакам, был теперь сменен адмиралом Уэмиссом, который не только возражал против эвакуации, но предлагал план «форсировать пролив и удержать его в течение неопределенного периода». Уверенность в возможности этого разделял с ним и коммодор Кейес. Однако предложение это было сделано слишком поздно. Оппозиция в Англии была теперь слишком сильна.
Во исполнение приказаний свыше, в ночь на 18 декабря на всем фронте от бухты Сувла до АНЗАКа начался отход войск; на Хеллесе войска отступили 8 января. Эвакуация была проведена без всяких потерь, являя собой пример мастерской организации и взаимодействия, и одновременно служа наглядным доказательством большого удобства таких операций в современной войне. Последней насмешкой судьбы было то, что Монро и его начальник штаба, не принимавшие никакого участия в искусном проведении эвакуации, получили за нее высокие награды. На этом был спущен занавес над здравым и далеко идущим планом, загубленным цепью ошибок при его выполнении — ошибок, не превзойденных в британской истории.
Германская кампания. Пока британцы пытались пробраться в Россию с черного хода, Германия и ее союзники молотили русскую армию, сопротивление которой постепенно выдыхалось — главным образом из-за нехватки боеприпасов. Положение могло быть спасено только подвозом припасов извне, как раз через этот закрытый черный ход — Дарданеллы. Данный факт и его влияние были точно осознаны наиболее значительным противником России.
Осенью 1915 года Гофман решительно и убежденно заявил, что успех германских действий против России всецело зависит от возможности «прочно преградить Дарданеллы», потому что «если русские увидят, что пути для экспорта хлеба и ввоза военных материалов закрыты, страна будет постепенно охвачена параличом».
На Восточном фронте кампания 1914 года показала, что германцы могут рассчитывать на разгром любой превосходящей их численно армии русских, но когда сталкивались равные силы русских и австрийцев, победа оставалась за русскими. Фалькенгайн, хотя и неохотно, был вынужден посылать австрийцам германские подкрепления как средство придать им большую стойкость; в итоге он был скорее втянут в наступление на востоке, чем пошел на него сам. Людендорф, напротив, все свое внимание устремил на первоначальную цель, и отныне беспрестанно ратовал за решительную операцию, целью которой было бы сломить Россию. Такая операция должна была осуществляться с введением в дело всех сил. Людендорф стоял за стратегию сокрушения, Фалькенгайн — за противоположную стратегию измора. Эта на самом деле незначительная политическая деталь позднее превратилась в важнейший политический фактор.
Ключ к разгадке стратегии германцев — в то время весьма эффектной, но не приводившей к решающей победе, — лежит в борьбе воль этих двух человек. Эта борьба воль была отмечена «наступательным» использованием телеграфа, не прекращавшимся тормошением проводов и даже использованием кайзера как основной марионетки. Фалькенгайн все время пытался свести к нулю влияние своего вероятного конкурента и потому сознательно лишал Гинденбурга возможности решающе разгромить противника и одержать крупную победу. Людендорф же все время накручивал Гинденбурга, предвещая ему близкую отставку и восстанавливая его против Фалькенгайна.
Гофман, наблюдавший все эти интриги, правильно отметил в своем Дневнике:
«Если присматриваться к влиятельным личностям, к их соревнующемуся честолюбию, то все время надо помнить, что на другой стороне — у французов, англичан и русских — дела с этим обстоят еще хуже, иначе очень легко прийти в отчаяние».
Интуиция его не подвела:
«Борьба за власть и личное положение, видимо, пагубно сказываются на всех людях. Думаю, что единственное создание, которое может сохранить свое человеческое достоинство, — это человек, занимающийся земледелием. Ему не надо интриговать и бороться — ведь бесполезно, например, интриговать за хорошую погоду!»
Русский план на 1915 год учитывал уроки 1914 года и был здраво разработан — но средств для его воплощения вновь не хватало, а инструмент, как всегда, оказался неудовлетворителен. Великий князь Николай Николаевич поставил себе целью, прежде чем попытаться провести новый удар в Силезии, прочно обеспечить оба свои фланга. С января до апреля, в условиях суровой зимы, русские войска на южном фланге польского участка стремились овладеть Карпатами и проложить себе дорогу в долины Венгрии. Но австрийцы, которым была впрыснута изрядная доля германских войск, отразили попытки русских, причем потери русских совершенно не соответствовали их незначительным успехам. Все же крепость Перемышль со 120-тысячным гарнизоном, давно уже осаждавшаяся русскими, в конце концов капитулировала 22 марта. В северной Польше русские готовились нанести удар по Восточной Пруссии, но их опередила новая атака Людендорфа в восточном направлении к границе самой России. Удар был организован 7 февраля, когда дороги были покрыты глубоким снегом, а болота замерзли. Он ознаменовался охватом и пленением четырех русских дивизий в Августовских лесах, близ Мазурских озер. Более того, удар этот вырвал у русских жало наступлений, проводившихся ими западнее.
Эти операции все же оказались лишь прологом к настоящей трагедии 1915 года. Но раньше, чем обратиться к ней, нам придется вернуться к Западному фронту, значение которого важно как вехи, намечающей дальнейший ход войны — а отчасти потому, что события, случившиеся здесь, повлияли и на Восточный фронт.
