«Вместо предисловия»: «В страшные годы ежовщины я провела семнадцать месяцев в тюремных очередях в Ленинграде. Как-то раз кто-то «опознал» меня. Тогда стоящая за мной женщина с голубыми губами, которая, конечно, никогда в жизни не слыхала моего имени, очнулась от свойственного нам всем оцепенения и спросила меня на ухо (там все говорили шёпотом):
– А это вы можете описать?
И я сказала:
– Могу.
Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что некогда было её лицом».
1 апреля 1957 г.
Перед этим горем гнутся горы,
Не течёт великая река,
Но крепки тюремные затворы,
А за ними «каторжные норы» И смертельная тоска…
(Ахматова А.
Собр. соч.: В 2 т. Т. 1. С. 188)
И далее ещё трагичнее: «Звёзды смерти стояли над нами, / И безвинная корчилась Русь / Под кровавыми сапогами / И под машинами чёрных марусь».
Отдельные отрывки создавались начиная с 1935 года, но трагический приговор един: «Звёзды смерти стояли над нами, / И безвинная корчилась Русь / Под кровавыми сапогами / И под шинами чёрных марусь. /…Семнадцать месяцев кричу, / Зову тебя домой, / Кидалась в ноги палачу, / Ты сын и ужас мой. / Всё перепуталось навек, / И мне не разобрать / Теперь, кто зверь, кто человек, / И долго ль казни ждать…» (Там же. С. 190—191).
Текст поэмы Анна Ахматова передала в начале 60-х годов в «Новый мир», но напечатать не удалось, передала за границу, напечатали в Мюнхене в 1963 году, а в России опубликовали журналы «Октябрь» (1987. № 3) «Нева» (1987. № 6).
В мемуарах «К пятидесятилетию лит[ературной] деятельности. Лекции Ахматовой и борьба с ней» Анна Андреевна вспоминала, что её первые стихи попытался в «Новом времени» разгромить Виктор Буренин, в 1919 году Бунин написал эпиграмму «Поэтесса», Брюсов в Москве («Вечер девяти поэтесс»), потом Лелевич, Перцов, Степанов и множество других критиков попытались её очернить в глазах диктатуры пролетариата. «Так продолжалось до 1939 года, когда Сталин спросил обо мне на приёме по поводу награждения орденами писателей, – писала Анна Ахматова. – Были напечатаны горсточки моих стихов в журналах Ленинграда, и тогда из-во Сов. пис. получило приказание издать мои стихи. Так возник весьма просеянный сборник «Из шести книг», которому предстояло жить на свете примерно шесть недель». В примечании Анна Ахматова продолжала: «На судьбу этой книги повлияло следующее обстоятельство: Шолохов выставил её на Стал. Премию (1940). Его поддержали А.Н. Толстой и Немирович-Данченко. Премию должен был получить Н. Асеев за поэму «Маяковский начинается». Пошли доносы и всё, что полагается в этих случаях: «Из шести книг» была запрещена и выброшена из книжных лавок и библиотек. Итальянец di Sarra почему-то считает этот сборник полным собранием моих стихов. Иностранцы считают, что я перестала писать стихи, хотя я в промежутке 1935—1940 написала хотя бы «Реквием» (Хейт А. Анна Ахматова. С. 240—241).
Эта книга стала «событием для старой интеллигенции и совершенно ошеломила студенческую и литературную молодёжь, никогда не читавшую ничего подобного» (Виленкин В.Я. В сто первом зеркале. М., 1990. С. 17). На заседании Комитета по Сталинским премиям А. Толстого поддержали А. Фадеев, Н. Асеев. Но события круто повернулись вспять, как только управляющий по делам ЦК ВКП(б) Д.В. Крупин дал резко отрицательную оценку сборника А. Ахматовой в докладной А. Жданову: «Два источника рождают стихотворный сор Ахматовой, и им посвящена её «поэзия»: бог и «свободная» любовь, а «художественные» образы для этого заимствуются из церковной литературы…
Необходимо изъять из распространения стихотворения Ахматовой». Жданов на этом письме написал: «Тт. Александрову и Поликарпову. Вслед за «стихами» Чурилина «Советский писатель» издает «стихи» Ахматовой. Говорят, что редактор «Сов. писателя» одновременно изд. «Молодая гвардия». Просто позор, когда появляются в свет, с позволения сказать, сборники. Как этот ахматовский «блуд с молитвой во славу божию» мог появиться в свет? Кто его продвинул? Какова также позиция Главлита? Выясните и внесите предложения. Жданов» (Бабиченко Д. Писатели и цензоры. М., 1994. С. 46). 19 октября 1940 года А. Александров и Д. Поликарпов подробно доложили о «виновниках» такого своеволия, когда коммунистическое единомыслие, за которое они боролись, разлеталось в пух и прах. 29 октября 1940 года вопрос «Об издании сборника стихов Ахматовой» обсуждался на Секретариате ЦК ВКП(б) и принято решение наказать всех виновных в выходе в свет этого сборника А. Ахматовой, а сборник «изъять». Не раз А. Фадеев обращался в вышестоящие организации с просьбой помочь А.А. Ахматовой, выделить персональную пенсию, предоставить квартиру или комнату, но все это тонуло в бюрократическом болоте: сын арестован и осуждён.
В первые месяцы войны А. Ахматова жила в Ленинграде, вторжение германских войск в СССР всколыхнуло её патриотические чувства, в июле 1941 года она написала «Клятву»:
И та, что прощается с милым, —
Пусть боль свою в силу она переплавит.
Мы детям клянёмся, клянёмся могилам,
Что нас покориться никто не заставит!
Потом в сентябре 1941 года – «Первый дальнебойный в Ленинграде», «Птицы смерти в зените стоят». В августе 1941 года побывавший у неё фронтовой корреспондент Павел Лукницкий записал: «Она лежала – болеет. Встретила меня очень приветливо, настроение у неё хорошее, с видимым удовольствием сказала, что приглашена выступать по радио. Она – патриотка, и сознание, что она сейчас душой вместе с народом, видимо, очень ободряет её» (Лукницкий П. Ленинград действует. Фронтовой дневник (22 июня 1941 года – март 1942 года). М., 1961).
Часто бывавшая у Анны Ахматовой Ольга Берггольц вспоминала те дни: «Я помню её около старинных кованых ворот на фоне чугунной ограды Фонтанного дома, бывшего Шереметьевского дворца. С лицом, замкнутым в суровости и гневности, с противогазом через плечо, она несла дежурство, как рядовой боец противоздушной обороны. Она шила мешки для песка, которыми обкладывали траншеи-убежища в саду того же Фонтанного дома, под клёном, воспетым ею в «Поэме без героя». В то же время она писала стихи, пламенные, лаконичные по-ахматовски четверостишия: «Вражье знамя встаёт как дым, – правда за нами, мы победим!» (Берггольц О. От имени ленинградцев // Литературная газета. 1965. 10 мая).
Вскоре Анну Ахматову вывезли из почти окружённого немцами Ленинграда в Чистополь, потом в Алма-Ату, где продолжала работать, в том числе продолжала писать и о войне. Её стихи «Мужество», опубликованные в газете «Правда» 8 марта 1942 года, глубоко запали в сердце сражавшихся солдат и офицеров:
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах.
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мёртвыми лечь,
Не горько остаться без крова, —
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесём,
И внукам дадим, и от плена спасём
Навеки!
Известны и другие стихи Анны Ахматовой, опубликованные во время войны в «Правде», стихи о войне, о философии, о человеке.
Обсуждение журналов «Звезда» и «Ленинград» в 1946 году в ЦК КПСС и жёсткое отношение к её произведениям, а в особенности выступление А.А. Жданова в Ленинграде прервали её литературный путь. Только при встрече с М.М. Зощенко, который подробно об этом рассказал, она поняла своё плачевное положение: Анна Ахматова не знала, что оказалась вроде пешки на шахматной доске в партии, которую в остром конфликте разыгрывали два наследника И. Сталина – Маленков и Жданов. Она была исключена из Союза писателей, два сборника её стихотворений были уничтожены, пришлось заниматься переводами, отказавшись от многих творческих замыслов.
Но главное – она ещё до войны задумала написать «Поэму без героя». Современники вспоминают, как на Анну Ахматову находило желание писать, это происходило непроизвольно, как стихия. Е.К. Гальперина-Осьмёркина вспоминала, как Анна Ахматова, приехав в Москву, остановилась в её доме: «К ней часто приходили гости. Особенно я помню приход Харджиева. Она очень дружила с Харджиевым, очень его любила, он был её большим другом. И вот мы сидели у неё в комнате, о чём-то беседовали, и вдруг она после милой и даже такой остроумной беседы села с ногами на кушетку и приняла свой облик «какаду», как мы говорили. Он на меня посмотрел, легонько так толкнул меня в локоть или взял за локоть и сказал: «Пойдёмте отсюда. Она хочет сочинять». Это было абсолютно точно сказано, он не искал никаких формулировок литературных. «Она хочет сочинять». Очевидно, так это и было… Мы с ним сидели в мастерской, а она довольно долго пребывала в этой комнате» (Мандельштам Н. Об Ахматовой. С. 45).
А. Ахматова по-прежнему страдала из-за сына, вновь арестованного в 1949 году, осуждённого и сидевшего в лагере. Он пошёл добровольцем на фронт, получил несколько медалей, вновь занялся научной работой, защитил кандидатскую диссертацию о древних тюрках. Но его вновь арестовали. Чрезвычайные обстоятельства вынудили её написать стихи «Слава миру». Главный редактор журнала «Огонёк» А.А. Сурков напечатал эти стихи А. Ахматовой (Огонёк. 1950. 2 апреля, 3 сентября, 15 октября), посвящённые борьбе за мир, семидесятилетию И.В. Сталина, с надеждой, что публикация окажет содействие в освобождении сына (Пунин Н.Н. Мир светел любовью: Дневники. Письма. Артист. Режиссёр. Театр. 2002. С. 429). Но дело оказалось гораздо сложнее.
