Г. Джемаль - Исламская интеллектуальная инициатива в ХХ веке

В Коране сказано, что Авраам не был иудеем, он был ханифом[143]. Генетически Авраам не породил племя, из его лона исходят только пророки. Когда он вошел в конфликт со своим отцом, то покинул Ур и начал проповедь, к нему пристали расово разные племена. Также ведь и не все сахабы были арабами. И Пророк (СААС) говорил: «Я от арабов, но арабы не от меня».

При анализе философских и социально-политических взглядов идеологов исламского возрождения — и шиитских, и суннитских — следует учитывать, что их концепции являются революционными, и при этом принять во внимание специфику трактовки данными мыслителями самого понятия «революция». Революционный и практически ориентированный характер их доктрин вполне объясним, ибо был предопределен особенностями самого исламского вероучения, радикально революционной направленности традиции мусульманских пророков и первоначального ислама, к которым апеллируют теологи — сторонники исламского возрождения. Однако при этом, если мы обратимся к практике мусульманских религиозно-политических движений, идеологической платформой которых является наследие теоретиков возрождения ислама, то можем обнаружить некоторые отличия в результатах их деятельности на сегодняшний день. Несмотря на то, что в творчестве и шиитских, и суннитских фундаменталистов ислам предстает в качестве революционной программы, в действительности пока исламская революция произошла только в Иране, и ее теоретической базой послужили труды идеологов шиитской версии мусульманского возрождения. В результате в стране был свергнут почти 2500-летний монархический строй и была установлена форма правления, обозначенная в конституции страны как Исламская Республика.

Исламская революция в Иране является одним из наиболее грандиозных, значимых и потрясающих событий и собственно в истории ислама, и в мировой истории. Эффект от нее был ошеломляющим, и для мусульман всего мира революция 1979 года была одним из наиболее значимых и радостных свершений, а их врагов она повергла в шок. Как пишет Гейдар Джемаль в статье «Иран идет гибельным путем СССР»[144]: «В определенном смысле то, что произошло в Иране, даже превосходило возвращение Святой земли в лоно ислама или создание Османской империи, поскольку в этих случаях речь шла о цивилизационных этапах; исламская же революция в Иране претендовала на всемирно-исторический характер и должна была явиться поворотным моментом в судьбе всей уммы, а также в ее взаимоотношениях с неисламским миром. Смысл Исламской революции в Иране заключался не в том, что к власти пришли клерикалы, а в том, что впервые со времен Пророка (м. е.) ислам выступил как мировая политическая доктрина, ведущая к глобальному общественному переустройству (выделено мной. — А.Е.). Недаром иранская революция неоднократно сравнивалась с Октябрем»[145]. Неудивительно, что и по сей день этот неудобный факт пытаются всячески скрыть и замаскировать не только придерживающиеся господствующей научной парадигмы исследователи-востоковеды, но и представители официальных кругов сегодняшнего Ирана, делающие акцент на морально-нравственном аспекте революции 1979 года и духовного наследия имама Хомейни, а также на достижениях иранского народа за последние двадцать четыре года. Как в американском и европейском ирановедении, так и во вторящей им отечественной науке до сих пор существует тенденция к дискредитации самого термина «исламская революция». При этом утверждается, что иранская революция имела антишахскую, антиимпериалистическую направленность, а ислам выступал в качестве консолидирующего фактора, ибо являлся наиболее значимым атрибутом национальной культуры и самоидентификации иранцев. Что касается понятия «исламская революция», то западные ученые считают его некорректным, поскольку, по их мнению, «нет попыток использовать термины христианская, буддистская и какая-нибудь другая подобная революция, когда речь заходит о вполне светских общественнополитических явлениях»[146]. Эта концепция, обусловленная как идеологической ангажированностью подобных исследователей и влиянием господствующей политической системы (а наука, особенно гуманитарная, всегда завязана на существующих общественных отношениях), так и игнорированием специфики мусульманской религии, с объективной точки зрения не выдерживает никакой критики. Дело даже не только в том, что данный подход в западном востоковедении неприемлем для мусульман (этому вопросу, кстати, особое внимание уделял Калим Сиддыки), но и в том, что такой путь является тупиковым и для исследователей-немусульман. Во-первых, термин «религия» является де-факто условным, и в разных языках слова, обозначающие все то, что считается религией, отнюдь не являются синонимами (к слову, это — признанный факт в современном религиоведении). Так, арабское понятие «дин» этимологически означает «власть», «закон», «подчинение» и указывает на то, что ислам неотделим от политики и тесно связан с вопросом о власти. Уже одно это делает его непохожим на другие «религии». Во-вторых, в чистом изначальном мусульманстве вообще нет места институту церкви, а потому говорить о «светском» и «духовном» применительно к политическому исламу проблематично. В-третьих, после Исламской революции в своем развитии Иран действительно во многих отношениях сделал колоссальный рывок вперед и обрел независимость от американского и израильского диктата, однако ограничивать значение революции рамками одной страны и даже региона было бы несправедливо и далеко от действительности. В-четвертых, анализ истории первоначального ислама и мусульманских священных текстов, а также непосредственной идеологической платформы революции 1979 года позволяет сделать вывод о том, что ее теоретики, апеллируя к временам Пророка, представляли мусульманскую религию в качестве политической доктрины, нацеленной на радикальное переустройство всех общественных отношений. Не случайно аятолла[147] Хомейни призывал называть иранскую революцию именно исламской, поскольку он сам был не только ее лидером, но и одним из главных разработчиков мусульманского революционного проекта, и именно его религиозно-политическая доктрина, основанная на интерпретации Корана и Сунны, легла в основу программы Исламской революции и будущего государственного устройства Ирана.

Что касается нынешней судьбы революции 1979 года, то, несмотря на многочисленные достижения иранского народа за прошедшие двадцать четыре года, в стране наблюдается кризис ее сегодняшнего политического устройства. В стране прослеживается напряжение между адептами лидера Ирана Али Хаменеи и сторонниками президента Мохаммеда Хатами, последователями «линии имама Хомейни» и поклонниками хатамистского проекта «диалога цивилизаций», между «консерваторами» и «либералами» при нарастающей популярности последних. Недоброжелатели Ирана, потирая руки, тут же поспешили возвестить о несостоятельности политического ислама. В среде исследователей и аналитиков, испытывающих симпатию к ИРИ и хомейнистскому проекту, кризис объяснялся прорывом к власти либералов и президентством Хатами, де-факто подменившего доселе господствовавшую в Иране доктрину аятоллы Хомейни концепцией «диалога цивилизаций», представляющей собой отход от классической хомейнистской доктрины. Однако впоследствии становилось все понятнее, что проблема заключается не в приходе к власти либералов-западников, а в том, что нынешний глубокий кризис в Иране сопряжен с клерикальным предательством революции, забвением ее изначальных задач и отказом от большинства предполагаемых ею проектов. Нечто очень похожее произошло и в нашей стране, пережившей предательство Октябрьской социалистической революции и развал Советского Союза. Особый драматизм современного положения в Иране заключается в том, что государственное устройство ИРИ, основанное на правлении духовенства, само по себе порочно и изначально содержит в себе предпосылки краха. Более того, муллократия в корне противоречит исламу, в котором отсутствует клерикальный аппарат, а появление института церкви рассматривается в качестве девиации. В условиях сложившейся в Иране ситуации стоит отметить, что аятолла Хомейни — выдающийся лидер революции, поистине харизматическая и знаковая фигура в истории мусульманской теологии и политической мысли, блестящий организатор и оратор — увы, в своем проекте государственного устройства исламского Ирана (а именно имам был его автором) допустил ряд роковых ошибок. Доктрина «велаяте-факих» (правление мусульманского законоведа) провалилась, ибо была абсолютно справедлива по отношению к самому имаму, но никак не ко всем без исключения факихам. В данном контексте необходимо обратиться к истокам революции, чтобы найти ошибки и не повторять их в будущем. При этом как люди, протестующие против современного мирового порядка, мы, мусульмане и немусульмане, несмотря ни на что, будем восхищаться великолепными организаторскими способностями, тонким и проницательным умом, поразительной, доходящей до аскетизма скромностью имама Хомейни; самоотверженностью и искренностью, преподавательским и публицистическим талантом Али Шариати, погибшего от рук САВАК; нас будет волновать полная драматизма и совершенной преданности борьбе жизнь Сейида Кутба, также ставшего шахидом. Однако как исследователи мы должны прежде всего избрать для себя принцип объективности и отдавать себе отчет в том, что эти люди были не только пассионариями-революционерами, но и философами, и как у мыслителей у них есть не только сильные, но и подчас весьма слабые стороны, а потому в данном случае критический анализ некоторых их воззрений вполне уместен и даже необходим. Это замечание, безусловно, относится не только к концепциям Али Шариати и Сейида Кутба, но и к доктрине аятоллы Хомейни, поскольку стало ясно, что ее отдельные положения сегодня терпят фиаско.