Вслед за тем, в июле 1611 года, Якову Делагарди удалось овладеть и Новгородом, где между воеводами Василием Бутурлиным и князем Иваном Одоевским-Большим шли великие несогласия.
8 июля Делагарди повел приступ на город, но после жестокой сечи был всюду отброшен. Это сильно ободрило защитников. Но тогда как часть из них пребывала все время в усердной молитве, другая неистово пьянствовала, лазила на стены и бесстыдно ругалась над шведами. Наконец среди новгородцев нашелся предатель – какой-то Иван Шваль. Зная, что сторожевая служба несется плохо, этот Шваль незаметно ввел шведов ночью в город через Чудинцовские ворота. Шведы кинулись тотчас же сечь стражу по городу и по дворам. Воевода Бутурлин оказал им очень слабое сопротивление, причем бывшие с ним стрельцы и казаки, уходя из города, ограбили лавки, говоря, что все равно их ограбили бы немцы.
Однако среди застигнутых врасплох русских людей в Новгороде нашлось и немало героев. Вот как об этом рассказывает летописец: «Едини же помроша мученическою смертию, биющеся за православную христианскую веру, голова стрелецкий Василий Гаютин, да дьяк Онфиноген Голянищев, да Василий Орлов, да атаман казачий Тимофей Шаров, да с ним сорок человек казаков, те помроша вкупе. Многою статьею их немцы прельщаху, чтобы они сдались. Они же отнюдь не сдашеся, вси помроша за православную веру. Протопопу же Сафейскому Амосу запершусь на своем дворе со своими советники и биющеся с немцами многое время, и много немец побил. Немцы же ему многожда говорили, чтобы он сдался. Он же отнюдь на их словеса не уклонися. Бывшу же ему в то время у митрополита Исидора в запрещении, митрополит же, стоя на градской стене, поя молебны, видя его крепкое стоятельство, прости и благослови его за очи, зря на двор его. Немцы же, видячи таковое его жестокое стоятельство, приидоша всеми людьми и зажгоша у него двор, и сгорел он совсем, ни единого не взяша живьем».
Следствием взятия Новгорода был договор, заключенный между оставшимся в городе воеводой князем Одоевским и «Яковом Нунгосовичем Делагардою».
По этому договору Новгород отделялся от Московского государства и должен был целовать крест шведскому королевичу, образуя под его властью особое владение, подручное Швеции.
Еще ранее Новгорода отделился от Москвы Псков, в котором, как мы видели, шла уже несколько лет беспрерывная борьба между лучшими и меньшими людьми. Весной 1611 года в Псковской области появился литовский гетман Ходкевич и шесть недель стоял под Печерским монастырем, но безуспешно: он не мог его взять.
Между тем, 4 августа к Москве подошел со своим рыцарством Ян Сапега; ему удалось нанести поражение казацко-воровской рати, обложившей столицу, и снабдить продовольствием Гонсевского, причем поляки успели также захватить в свои руки и некоторые ворота. Гонсевский хотел даже овладеть обратно всеми укреплениями Белого города и, вероятно, успел бы в этом, ввиду крайне вялых действий войск Трубецкого и Заруцкого. Но в самом Польском стане было уже полное падение внутреннего порядка: никто не слушал приказаний Гонсевского, и большинство решило, что раз на выручку столицы идет гетман Хоткевич, то незачем отнимать у него славу и предоставлять ее Гонсевскому. Тем временем Ян Сапега разболелся и умер 4 сентября в Кремле.
Хоткевич подошел к Москве 26 сентября и тоже не имел большего успеха: он привел с собой только 2000 человек, изнуренных пребыванием в Ливонии и разделенных, кроме того, на две партии: одна стояла за гетмана, а другая держала сторону врага его, воеводы смоленского, Потоцкого, не желавшего, чтобы слава завоевания Москвы досталась Хоткевичу; были против литвина Хоткевича и все поляки. Поэтому он, постояв под Москвой, с наступлением холодов отошел к Рогачевскому монастырю, в 20 верстах от города Ржева, уведя с собой часть сапежинцев и поляков Гонсевского из Кремля и Китай-города. Тем же полякам, которые остались в Кремле, были вместо жалованья выданы взятые сокровища из царской казны: короны Бориса Годунова и Лжедимитрия, «единороговы роги», из коих один цельный был оценен в 140 000 рублей, царские одеяния, церковные сосуды, оклады с образов, драгоценности с покровов, бывших на «гробах великого князя Василия и царевича Ивана», и пр.
Пользуясь открывшимся сообщением с внешним миром, из Кремля от лица бояр было отправлено посольство к Сигизмунду; в числе его были Михаил Глебович Салтыков и князь Юрий Никитич Трубецкой. Это посольство было выслано для замены старого – Филарета и князя В. В. Голицына, которые делали будто бы «не по наказу и ссылались с калужским вором, с смоленскими сидельцами, с Ляпуновым и другими изменниками».
Бедствия нашей Родины увеличивались. Взявши Новгород, шведы овладели затем Ямом, Копорьем, Руссой, Ладогой, Порховом, Ивангородом, Гдовом, Тихвином и Орешком. Кроме вора Сидорки во Пскове, появился и другой «истинный государь Димитрий» в Астрахани, которого признало почти все Нижнее Поволжье.
Наступило так называемое лихолетье. Казалось, пришли последние дни для Московского государства. Хищные отряды шведов, казаков, поляков, «полковника Лисовского» и других воров всюду хозяйничали самым наглым образом, встречая в эту пору противодействие только со стороны «шишей», каковым именем прозывались озлобленные и разоренные крестьяне, собиравшиеся в шайки и нападавшие при удобном случае на своих грабителей.
Положение дел на Руси казалось совершенно безнадежным. Никто в это время не знал, что надо делать и чего держаться. Жива была в сердцах русских людей только горячая вера в Бога, и к Нему с усердной и слезной молитвой стали всюду прибегать люди, «чтобы Он пощадил останок рода христианского» и оградил миром «останок Российских царств и градов и весей». Начался беспримерный общий религиозный подъем всей русской народной тверди. Пребывая неустанно в молитвенном настроении, некоторые сподобились чудесных видений.
После взятия Новгорода шведами инок Варлаам увидел во сне Божию Матерь, вокруг которой стояли новгородские святители, умоляя Ее заступиться за Новгород и не предавать его иноземцам. Царица Небесная отвечала, что Господь прогневался на беззакония русских людей, а потому пусть они покаются и готовятся к смерти.
В это же время в подмосковных таборах упорно ходили слухи о некоем свитке, в коем описывалось видение нижегородского обывателя Григория, к которому ночью явились два святых мужа, причем один из них спрашивал другого, называя его «Господи», о судьбах Московского государства, на что Господь отвечал: «Аще человецы во всей Русской земле покаются и постятся три дня и три ночи, в понедельник, вторник и среду, не только старые и юные, но и младенцы, Московское государство очистится».
Рассказ об этом видении производил сильнейшее впечатление, хотя впоследствии оказалось, что в самом Нижнем Новгороде никакого мужа Григория не было. «…Нижегородцы же о том дивяхуся, откуда то взяся», – говорит летописец и добавляет, что он, тем не менее, заносит этот случай в летопись, «а в забвение положити не смех, видячи такую к Богу веру и пост».
В то же время жена Бориса-мясника, простого посадского человека во Владимире, Мелания, объявила воеводе, что сподобилась видеть «во свете несотворенном… пречудную жену», которая возвестила ей, чтобы люди постились и со слезами молились Спасителю и Царице Небесной.
Известия об этих видениях принимались повсюду как за откровения свыше. По поводу их города стали опять сноситься между собой, и затем по всей земле был установлен строгий трехдневный пост.
На такой высокий подъем религиозного чувства всего народонаселения Московского государства, бесспорно, влиял пример большинства пастырей Русской церкви и многих Божиих угодников. Кроме патриарха Гермогена и митрополита Филарета, в эти же времена, как мы видели, жили и стяжали известность своими подвигами во имя преданности православию и любви к Родине: архиепископ Феоктист Тверской, удержавший свою паству в верности присяге Василию Ивановичу Шуйскому, а затем замученный поляками, взявшими его в плен; Иосиф Коломенский, которого приковал к пушке полковник Лисовский; незабвенный Сергий, архиепископ Смоленский, принявший смерть в польских узах, и митрополит Новгородский Исидор, благословлявший с городской стены подвиг отца Аммоса, оборонявшегося на своем дворе от шведов, пока он ими не был сожжен.
Среди отшельников в эти тяжкие времена подвизались:
Преподобный Галактион Вологодский, сын боярина князя Ивана Бельского, приковавший себя к стене цепью в своем затворе, которая не позволяла ему ложиться для спанья. Преподобный Галактион предсказал, что Вологда будет разорена поляками, которые нанесли и ему столько увечий, что он умер от них через три дня.
Блаженный Иоанн, псковский затворник, «что в стене жил 22 лета; еда же его – рыба сырая, а хлеба не ел, а жил во граде, якоже в пустыни, в молчании великом», – как говорит про него летописец.
