Важным этапом процесса уничтожения евреев стала их отправка в новые лагеря смерти. Эти фабрики должны были постоянно снабжаться – и аппетиты их были огромны. В результате, на всем протяжении лета и осени 1942 года на всей территории оккупированной Польши проводились целые серии переселенческих «акций». Общая директива Гиммлера от 19 июля касалась всех евреев Генерал-губернаторства.
Его тревожило, что если местные власти смогут выполнять ее по своему усмотрению, все дело может провалиться. Он опасался того, что хотя в теории все нацисты верили в необходимость покончить с «еврейской проблемой», несознательные индивидуумы все же были способны попытаться спасти отдельных евреев – тех, кого считали «хорошими». Вот лишь один случай, очень ярко иллюстрирующий ту опасность, которой боялся Гиммлер – влияние приказа о депортации на немцев со слишком развитым чувством гуманности.
Немецкий офицер, оберлейтенант (старший лейтенант) Альберт Баттель служил в Перемышле (Пшемысле) на юге Польши. Он был старше большинства офицеров вермахта – ему было уже за 50 – и до войны он немало лет проработал юристом. Несмотря на то, что он был членом нацистской партии, он не пользовался репутацией безупречного национал-социалиста, так как любезно общался с евреями в 1930-х годах. В июле 1942 года в Перемышле некоторое количество евреев задействовали для нужд немецкой армии, часть из них находилась в подчинении Баттеля. Многие работали на военных предприятиях, а жили в расположенном рядом гетто; они считали себя привилегированными, более защищенными по сравнению с другими польскими евреями. К концу месяца стали ходить слухи, что эсэсовцы вскоре будут проводить в городе «переселенческую» акцию, в ходе которой «переместят» евреев в лагерь смерти Белжец. Но евреи, работавшие на немецкую армию, восприняли эти новости более-менее спокойно: у каждого из них имелся аусвайс – выданное немецкими властями удостоверение, которое, как они надеялись, избавит их от любых эсэсовских акций. Этим людям казалось: раз они уже трудятся на благо немецкой армии, то нацистам нет никакого смысла их депортировать. Но они не учитывали однозначного идеологического фундамента гиммлеровского приказа: все евреи должны умереть, все без исключения.
В субботу 25 июля среди евреев Перемышля распространился слух, что эсэсовцы начнут депортацию в следующий понедельник, и в большинстве случаев даже немецкие документы евреев не будут приниматься во внимание. Один из них, Самуэль Игель37, сумел разыскать оберлейтенанта Баттеля в воскресенье утром и предупредил его о готовящейся акции. Баттель позвонил главе местного гестапо, чтобы выяснить, что происходит, но там бросили трубку. Взбешенный, Баттель начал действовать: посоветовавшись со старшим офицером, оберстлейтенантом (майором) Лидтке, он приказал солдатам заблокировать мост через протекающую по городу реку Сан, тем самым перекрыв доступ в гетто. В результате глава местного гестапо и нацистские власти в Кракове пошли на уступки: 2500 евреев Перемышля получат пропуска, которые предоставят им временную отсрочку от депортации. Чтобы спасти евреев, работавших непосредственно на него, оберлейтенант Баттель отправил в гетто грузовики, на которых вывезли рабочих с семьями, и разместил людей в подвале городской немецкой комендатуры. Таким способом из гетто было перевезено всего около 240 евреев.
Акция по «переселению» евреев Перемышля прошла, как и планировалось, 27 июля, и подавляющее большинство евреев увезли в Белжец, однако действия Альберта Баттеля все же спасли несколько тысяч из них от немедленной депортации. Спустя несколько недель Баттель был смещен, и СС начало секретное расследование по поводу его поведения. Документы в итоге дошли до Гиммлера, и тот отметил, что Баттель должен будет ответить за свои действия сразу после окончания войны. Баттеля впоследствии уволили из армии по состоянию здоровья, он вступил в отряд народного ополчения в своем родном городе Бреслау (Вроцлав) и был взят в плен Красной Армией. После освобождения из советского лагеря для военнопленных он вернулся домой, где ему было отказано в разрешении заниматься юридической практикой из-за того, что в прошлом он состоял в нацистской партии.
Нелегко разобраться с мотивацией действий Баттеля по спасению евреев Перемышля. И все-таки ясно: в то время как его командиры в немецкой армии поддерживали его главным образом из-за нежелания потерять опытных квалифицированных работников, самим Баттелем, судя по всему, руководило еще и чувство, что депортации были явно неправильными. Так что в 1981 году, через много лет после смерти Баттеля, его гуманность была оценена: Баттеля удостоили звания «Праведник народов мира» в национальном мемориале Яд ва-Шем в Израиле.
Были и другие немецкие офицеры, которые, как и Баттель, противились депортации евреев, проводившейся летом и осенью 1942 года, но они представляли только небольшую группу военнослужащих вермахта в Польше. И их действия, в сущности, не смогли остановить огромный поток евреев в лагеря смерти. Тем не менее, некоторых евреев все же удалось спасти, и важно понимать: не все немцы просто приспособились к новой реальности, когда их принуждали принимать участие в этих преступлениях.
Однако Оскар Гренинг принадлежал, несомненно, к большинству – тем, кто был согласен принимать участие в массовых убийствах в 1942 году. За несколько месяцев службы в Освенциме это, по его словам, стало для него «рутиной». Он сортировал деньги разных стран, которые отбирали у новоприбывших, пересчитывал их и отправлял в Берлин. Он также присутствовал при распределении узников: не он решал, кто должен жить, а кто умереть, – эти решения принимались докторами СС – но он следил за тем, чтобы все ценные вещи отбирали у евреев, отправляли на специальные склады и хранили до последующей сортировки. Это происходило на участке лагеря, который прозвали «Канадой», поскольку эта страна рисовалась в воображении краем изобилия.
Таким образом, Гренинг обеспечил себе сносную, на его взгляд, жизнь в Освенциме. В своей конторе он был огражден от жестокостей, а, проходя по лагерю, мог отвести взгляд и не смотреть на то, что ему было неприятно. В обычных условиях он не имел ничего общего с неприкрашенной и грубой реальностью убийств; у него не было повода посещать удаленный участок лагеря, где совершались расправы. Единственным напоминанием о том, что в лагерь свозили людей из разных мест, была иностранная валюта, проходившая через руки Гренинга.
В один день преобладали французские франки, в другой – чешские кроны, на следующий – польские злотые (но постоянно американские доллары). Плюс множество напитков, изъятых у новоприбывших: греческий узо, французский коньяк, итальянская самбука. «Когда появлялось много узо, – говорит Оскар Гренинг, – то ясное дело, он мог прибыть только из Греции. По-другому мы и не различали, откуда их всех везли. Мы не чувствовали никакого сопереживания или симпатии к той или иной группе евреев из какой-то конкретной страны – разве что хотелось выпить определенный сорт водки, или шнапса – у русских такая замечательная водка…Мы пили много водки. Каждый день не напивались, но порой такое случалось. Мы валились на койки пьяными, и если кому-нибудь было лень выключить свет, он стрелял в лампочку. И никто не возражал».
Хотя Гренинг не употребляет непосредственно слова «получал удовольствие», описывая свое пребывание в Освенциме, трудно не заметить, что это подходящее определение для той жизни, которую он рисует: «Главный лагерь Освенцима был словно маленький город. В нем ходили свои сплетни. Там имелся даже свой овощной магазин. И еще столовая, кинотеатр и театр, где регулярно проходили представления. Спортивный клуб, членом которого я был. И еще танцы – вот такие забавы и развлечения».
И еще одна «позитивная» сторона его жизни в Освенциме – товарищи: «Нужно сказать, многие из тех, кто там служил, вовсе не были глупы, это были интересные люди». Покидая лагерь в 1944 году, он испытывал некоторое сожаление: «Я оставлял круг друзей, тех, кого хорошо узнал, кого полюбил, и это было очень тяжело. Конечно, были там и свиньи, которые удовлетворяли там свои личные амбиции – есть такие люди. Но в особой обстановке Освенцима развивались дружеские отношения, о которых я и сегодня вспоминаю с радостью».
Но однажды ночью, в конце 1942 года, уютный мирок Гренинга был разрушен: неожиданно ему пришлось соприкоснуться с кошмаром настоящей карательной операции. Однажды ночью в лагере СС рядом с Биркенау он и его товарищи проснулись в своей казарме от сигнала тревоги. Им сообщили, что несколько евреев, которых вели в газовые камеры, убежали в ближайший лес. «Нам приказали взять оружие и идти прочесывать лес, – говорит Гренинг. – Но мы никого не нашли». После этого он и его товарищи развернулись и двинулись к лагерной зоне уничтожения. «Мы строем подошли к дому. Он был залит снаружи рассеянным светом, и возле него лежало семь или восемь тел. Это, видимо, и были те, кто пытался сбежать, но их поймали и застрелили. У двери стояло несколько офицеров СС, они сказали нам: «Все кончено, можете идти домой».
