В Петербурге радость по поводу Кунерсдорфской победы была необыкновенна. Салтыков получил звание фельдмаршала, а князь Голицын – генерал{-аншефа}; все генерал-лейтенанты получили орден Андрея Первозванного, а каждый рядовой – шестимесячный оклад жалованья; Лаудон получил от императрицы Елизаветы золотую шпагу, усыпанную алмазами, а каждый австрийский полк, участвовавший в битве, по 5000 рублей. Петербургский двор, давно стыдившийся несуразного хвастовства своих полководцев после Цорндорфского поражения, считал эту победу первой и единственной, одержанной русской армией над Фридрихом, как полководцем, хотя победа была одержана, собственно говоря, не ими, а австрийцами[184a]. Елизавета велела изобразить это событие на памятных медалях, нагрузить ими две повозки и отослать в армию для раздачи их между солдатами.
Хотя в течение трех недель русские выиграли два сражения, но положение короля не особенно пострадало от этого. Потери эти не были для него так вредны[185], как отдаление от Саксонии и Силезии, где неприятель удачно воспользовался его отсутствием, отрезав его от этих областей. Особенно беспокоил его Берлин. Следовало неминуемо ожидать соединения главной русской армии с главной австрийской, стоявшей в Ловозице. По этому поводу Даун и Салтыков съехались для совещаний в Губене. Решено было, чтобы русские остались в прусских провинциях по левую сторону Одера, причем Даун обязался доставлять им хлеб и фураж; после завоевания Дрездена обе армии хотели направиться в Силезию на зимние квартиры, если предполагаемая осада Нейсе кончится успешно. После этого полководцы расстались, а русские, в ожидании судьбы Дрездена, спокойно остались в своем лагере у Фюрстенвальде[186], ограничившись разрушением шлюзов на канале Фридриха Вильгельма, соединявших Одер со Шпрее. Шлюзы эти, служившие памятником величия увековеченного в истории курфюрста Бранденбургского, были совершенно уничтожены варварскими врагами.
Очевидно, Даун, обещая доставку провианта, не взвесил надлежащим образом связанных с этим затруднений: русские употребляли ежедневно 140 000 фунтов хлеба, или 1 400 четвериков, следовательно, ежемесячно 42 000 четвериков; австрийцы же – 220 000 фунтов, следовательно, ежемесячно требовалось 108 000 четвериков для обеих армий. Саксонские области, совершенно истощенные войной, не могли доставить такого необыкновенного количества, особенно в короткий срок, так как зерно надо было сперва вымолотить, а потом перемолоть; другого средства не было, как выписать требуемое из австрийских магазинов в Циттау, Герлице и Лаубане, где запасы всегда пополнялись из Богемии. Для доставки же 42 000 в одном транспорте требовалось 2400 повозок, запряженных четверками. При этом нельзя было рассчитывать на провиантный обоз императорской армии, который и без того ежедневно работал для содержания войск; поэтому повозки приходилось большей частью добывать в Богемии. При величайшей поспешности не удалось бы снарядить этот транспорт раньше трех недель. Это обстоятельство должно было изменить весь план военных действий, и то еще хорошо, если этот транспорт – что было весьма сомнительным – не будет по пути атакован пруссаками и придет к месту своего назначения без урона. Поэтому исполнение обещания Дауна оказалось делом весьма неудобным.
Австрийцы между тем проникли в Силезию. Фуке, прикрывавший со своим корпусом проходы в эту провинцию, благоразумно впустил туда императорского генерала Гарша с многочисленной армией. Гарш заболел, начальство принял генерал Де Вилле, который проник в страну еще глубже, а его легкие войска совершали набеги под самые стены Бреславля. Но позиции и передвижения Фуке, отрезавшего неприятельскую армию от Богемии, вскоре принудили императорского полководца изменить план действий из-за недостатка хлеба. Он должен был поспешно отступить через непроходимые горы, так как главные дороги были заняты неприятелем. Отступление это совершено было через 12 дней после прибытия и сопровождалось все время невыгодными для австрийцев схватками. Таким образом, планы относительно Силезии на этот раз были разрушены; тем удачнее действовал неприятель в Саксонии, которая, не будучи защищаема прусскими войсками, подверглась нападению австрийцев и имперских войск.
Еще за всю эту войну последним не представлялось столь удобного случая для завоеваний, как теперь, благодаря отсутствию прусских войск. Первое предприятие их было направлено на Лейпциг, комендант которого, генерал Гаузен, не мог и помышлять о защите открытого пункта и потому тотчас же сдал город герцогу Цвейбрюккенскому, а сам получил свободный пропуск. Вслед за этим генерал Клеефельд подошел к Торгау; пункт этот не был крепостью, хотя и был окружен валом и стенами. Он потребовал сдачи под необыкновенной угрозой, что при малейшем промедлении прусские города Галле, Гальберштадт и Кведлинбург будут в продолжение трех дней преданы грабежу и пожару. Комендант, полковник Вольферсдорф, отвечал, что будет защищаться до последней крайности и что ему нет дела до остальных городов; но если ему дадут шестидневное перемирие, он пошлет к королю за распоряжениями его по этому поводу. Клеефельд согласился под условием, если и герцог Цвейбрюккенский даст тоже свое согласие. Комендант имел при этом в виду лишь выиграть время, чтобы получить подкрепление, которое действительно явилось из Виттенберга еще до получения отрицательного ответа от герцога, сопровождавшегося {появлением} 6000 солдат, тяжелыми орудиями и мортирами. Осаждающие, под начальством принца Штольберга, подкрепленные австрийскими легкими войсками, пытались овладеть предместьями, но пруссаки отбили их и зажгли последние. Затем по следовали два штурма подряд, которые тоже были отбиты; осаждающие поставили батарею возле Эльбы, но удачная вылазка помешала им и тут. После всех этих неудач коменданту была предложена почетная капитуляция, но он отверг ее. Тогда осаждающие приступили к генеральному приступу, который тоже кончился неудачно, но он был повторен в четвертый раз с удвоенными усилиями. Пока большая часть гарнизона удерживала осаждающих под стенами, Вольферсдорф сделал вылазку с 400 человек, зашел неприятелям с тыла и отбил их, причинив большой урон.
Но комендант не мог ожидать скорого окончания осады, так как на помощь нельзя было надеяться и, что было хуже всего, обнаружилась недостача пороха. Это обстоятельство решило судьбу города. Своей храброй обороной Вольферсдорф спас прусскую честь, а так как принц Штольберг вновь предлагал ему весьма выгодную капитуляцию, то он и согласился на нее. Пруссаки получили свободный пропуск с распущенными знаменами, барабанным боем и в сопровождении всей своей артиллерии; причем было условлено, что ни одна сторона не примет к себе перебежчиков. Но лишь только войска вышли из ворот, где двумя рядами выстроились кроаты, как уже сделана была попытка нарушить капитуляцию. Когда прусский батальон Грольмана, состоявший большей частью из навербованных саксонцев, подошел к тому месту, где почти все неприятель ские генералы собрались смотреть на шествие войск, генерал-адъютант принца Штольберга и другие офицеры громко кричали: «Кто честный саксонец, кто стоит за Империю или был в имперской армии, пусть выйдет, его сиятельство берет вас под свое покровительство!» Это воззвание моментально подействовало, и почти весь батальон разбежался; некоторые попрятались за выстроившимися кроатами, другие же за частоколом, в городском рву или под мостом на Эльбе.
Но решимость Вольферсдорфа положила предел этому позорному инциденту. Он закричал беглецам, чтобы они вернулись в ряды, иначе он велит их перестрелять, причем тут же застрелил одного из них и велел всем своим офицерам, егерям и гусарам последовать его примеру. Остановив остальные войска, он велел им выстроиться в боевой порядок. Принц постарался напугать его угрозами, но Вольферсдорф, с пистолетом в руке, оглушил Штольберга следующими словами: «Так как вы нарушаете капитуляцию, то и я ничем не связан. Потому беру вас в плен со всей вашей свитой, возвращаюсь в город и снова начну защищаться. Вернитесь за шанец, а то я велю стрелять». Действительно, прусские войска уже возвращались, а егеря и гусары стреляли в дезертиров, как в диких зверей. Крик поднялся ужасный, а имперские генералы, не знакомые ни с войной, ни с военными обычаями, не знали, как выйти из этого затруднения, пока императорский генерал Лацинский, вождь кроатов, не подошел и серьезно не заявил принцу Штольбергу, что необходимо сдержать все условия капитуляции. Тогда все перебежчики были выданы; спрятавшихся разыскали, и все они должны были снова занять свои места в строю. Вольферсдорф, воспользовавшись преимуществом, добытым его мужеством, потребовал, чтобы императорские войска, предназначенные для его охраны до Виттенберга, слушались его приказов и во время похода находились на расстоянии двух тысяч шагов от пруссаков. На все это было дано согласие.
