В то же время, уже в силу крупномасштабного, регионального, а не локального характера империи, государство подобного типа в хозяйственном, а тем более в этническом отношении не может не являться разнородным, лишенным органического единства – это конгломерат народов и культур. Лишь в Новое время, как будет сказано немного ниже, открылась возможность формирования иного типа крупных государств, отличающихся внутренней целостностью. Тауантинсуйю тоже было конгломератом, в котором под единым началом оказались собраны столь непохожие друг на друга народы, как население царства Чимор с его тысячелетней государственностью, нищие рыбаки уру с озера Титикака, аймара – скотоводы пуны, земледельцы горных лесов чачапоя, мореплаватели чинча и т. д.
Страны и народы, находящиеся в пределах одной империи, удерживаются вместе не столько потому, что это обусловлено совпадением их экономических интересов, сколько благодаря применению или угрозе применения вооруженной силы. Возникновение и расширение хозяйственных и культурных связей между отдельными частями будущей империи может оказаться важным фактором, содействующим ее дальнейшему образованию, однако после утверждения имперских структур контакты между ранее независимыми племенами или государствами, а ныне провинциями меняют свой характер, принимая вполне определенную, свойственную именно империи форму. Форма эта – пирамидальная, иерархическая: столица всегда навязывает себя провинциям в качестве обязательного посредника. Это позволяет центру жестко контролировать политическую и хозяйственную жизнь, отчуждать в свою пользу значительные богатства и успешно бороться с сепаратизмом, осуществляя отчеканенный в Риме принцип «разделяй и властвуй». Местные власти ставятся в такое положение, при котором их благополучие и карьера оказываются прежде всего в зависимости от отношения к ним центра, а не от настроений (и благосостояния) подчиненного населения.
У инков самым зримым воплощением столичного контроля над провинциями стали возведенные по определенному плану – в традициях Куско и нередко на пустом месте – провинциальные центры типа Уануко Пампа, Вилькас, Хатун Хауха, Хатун Колья, Хатун Каньяр (нынешние руины Ингапирка в южном Эквадоре) и другие. Даже в их названиях (что-то вроде «Главколья», «Главканьяр») очевидно стремление к подчеркиванию властных отношений и стандартизации по типу «Владикавказ», «Владивосток». В одном ряду с провинциальными инкскими центрами стоят временные императорские резиденции, такие как Томебамба, Кито, Инка Уаси.
Политико-административное господство Куско нашло себе идеологическое соответствие в ритуале капак хуча – Великого жертвоприношения, который развертывался в общеимперских масштабах и подчеркивал ритуальную зависимость окраин от столицы. Все нити управления и идеологического воздействия в Тауантинсуйю сходились к Куско или к другим немногочисленным и не столь значительным центрам общеимперского ранга, таким как Пачакамак и Томебамба.
Империя – а точнее, естественно, конкретные люди, стоящие на высших ступенях государственной иерархии и извлекающие из своего положения ощутимую для себя пользу, – видит в самой себе смысл и цель своего существования. Имперские государственные структуры превращаются в самостоятельный организм, отделившийся от общества и паразитирующий за его счет. Состояние общественных дел, уровень жизни подданных заботят имперских руководителей лишь постольку, поскольку от этого зависит укрепление их собственного могущества и престижа. Если интересы экономического развития объединенного в границах империи региона противоречат интересам укрепления централизованной государственной власти или безразличны им, они легко приносятся в жертву. Более или менее строгий и последовательный запрет прямых горизонтальных связей между провинциями, как и организация дорогостоящих, экономически неоправданных, но зато престижных проектов, приводят к бессмысленной растрате изобильных вначале человеческих и природных ресурсов. К этому надо добавить военный фактор – как расходы на содержание большой постоянной армии, так и страшный ущерб, наносимый провинциям в ходе подавления или предупреждения движений за независимость. Одним из характерных для империй методов подавления являлась практика массовых депортаций нелояльного населения провинций и окраин. У инков подобная практика получила особенно широкое развитие, в такие переселения были вовлечены сотни тысяч, если не миллионы людей (и это при 8—12-миллионном совокупном населении империи). В результате некоторые крупные народы, в частности, каньяри Эквадора, не говоря о мелких, оказались почти совершенно рассеяны.
Затратная экономика, расточительное расходование ресурсов, целиком сконцентрированных в руках имперского руководства и потому кажущихся ему необъятными, лишают всех граждан, не относящихся к высшим слоям иерархии, перспективы существенно улучшить свое материальное положение, а в конце концов приводят и к прямому обнищанию народных масс. Такое положение не является, однако, лишь побочным результатом непродуманной хозяйственной политики. Стремясь к абсолютной власти, имперское руководство более или менее сознательно делает все от него зависящее, чтобы исключить возможность появления у людей, не входящих в управленческую структуру, таких имущественных излишков, которые превышают разрешенный уровень. Человек, владеющий «избыточными» ценностями или же вообще обладающий какими-то качествами и способностями, которых нет у других, всегда подозрителен, ибо он превращается в самостоятельную силу, в независимый от государства автономный «центр власти». Как бы ни была эта власть мала по сравнению с мощью державы, она представляет собой потенциального конкурента, врага, и потому требует подавления в зародыше. Невольно вспоминаются легенды о средневековых зодчих, которым по завершении строительства храма выкалывали глаза на тот случай, если мастера уйдут от пригласившего их князя и попытаются создать что-нибудь не менее прекрасное в другом городе. Что же касается владения имуществом, то древнеперуанским крестьянам-общинникам было запрещено носить украшения из золота и серебра по той же самой причине, по какой граждане коммунистических стран лишались права собственности на лишнюю яблоню или корову, не говоря о долларах. В обоих случаях дело было не в особенностях, имманентно присущих тому или иному социально-экономическому «строю», не в теоретических «социалистических» принципах, как полагали Луи Бодэн и некоторые другие исследователи в начале нашего века, а в закономерной и, с точки зрения человеческой психологии, вполне понятной политике имперского руководства, оберегающего собственные интересы.
Характерно, что в Третьем рейхе, который советская пропаганда никогда не признавала «социалистическим», несмотря на название правившей в нем партии, частная собственность хотя и не была запрещена, однако еще в период до начала боевых действий в Европе существенно ограничивалась. Так, крупнейшие собственники, финансисты и промышленники, владельцы мощных заводов, вроде Круппа, из прежних капиталистов стали «бетрибсфюрерами», т. е. руководителями трудовых коллективов, своего рода специалистами-управляющими: они уже не могли продать свои предприятия, изъять сколько-нибудь значительные капиталовложения или самостоятельно определять производственные программы. Всё принципиальное им как обычным исполнителям предписывало государство. В ходе Второй мировой войны частная собственность в Германии оказалась в еще большем подчинении централизованной административно-командной системы. Методы эксплуатации военнопленных и заключенных на тех же заводах Круппа не имели уже ничего общего с заботой о росте прибыли или эффективности производства, а определялись, главным образом, различными идеями Вождя. Ведомство Геббельса все это время внушало населению, будто государство является выразителем и защитником интересов германской нации, настоящие же хозяева предприятий – рабочие. Картина хорошо знакомая всем бывшим гражданам СССР. Если какая-нибудь деятельность, выходящая за рамки сферы минимального жизнеобеспечения и осуществляемая силами отдельных лиц или небольших групп, все же признается в империи необходимой, она ставится под контроль правительственных чиновников и по возможности переносится в столицу. В вопросах искусства, градостроительства, высококвалифицированного престижного ремесла и т. п. столица не терпит конкуренции, силой или обещанием привилегий сосредоточивая у себя духовный и творческий потенциал государства. В судьбе ювелиров Чан-Чана, отправленных в Куско после завоевания царства Чимор, и писателей и артистов, переезжавших в Москву из Ленинграда и других городов, есть поэтому немало общего. Каждой мировой державе соответствует, таким образом, «мировой город». На примере инков эта тема не могла быть специально раскрыта, ибо о доиспанском Куско известно мало подробностей; в наших источниках здесь зияет досадный пробел, поскольку на месте инкской столицы стоит современный город, что ограничивает возможности археологических исследований. Из хроник мы знаем, однако, что нигде в другом месте империи не было сосредоточено такого количества богатейших дворцов и храмов. Развалины крепости Саксауаман, находившейся рядом со столицей, потрясают воображение по сей день, многократно превосходя своими масштабами сохранившиеся остатки оборонительных сооружений в провинциях и на окраинах бывшей Тауантинсуйю.
