Чтобы получить от Генриха VII должным образом оформленный текст соглашения со всеми необходимыми печатями, Климент V выслал ему, как и Филиппу Красивому, образец.[1077] Оставалось лишь убедить Генриха. В марте 1311 г. папские посланники получили от кардинала де Борда[1078] указание уверить римского короля в добром к нему расположении со стороны французских послов, находившихся в Авиньоне: Мариньи никогда не разговаривал с папой ни о чем, что могло бы повредить интересам вышеупомянутого короля, и не обсуждал с ним никаких подобных распоряжений;[1079] ранее уже было сказано, что аббат Сен-Медара и остальные находились при дворе понтифика не для того, чтобы помешать Генриху VII в его стремлениях, поскольку они никогда об этом не говорили; более того, Мариньи относится к королю как преданный друг и желает ему – верх лицемерия – быстрейшего восхождения к титулу императора;[1080] наконец, отдельные недоброжелатели уверяли, что король Франции или один из его приближенных сказал или написал что-то супротив Генриха VII – но это неправда: в таком случае французские кардиналы не поддерживали бы идею коронации.[1081] В заключение всего этого лживого политического хитросплетения, говорилось о том, что Генриху VII, как и Филиппу Красивому, следовало выслать к папе послов с ратификационными грамотами.
Ответ, впрочем, не был удовлетворительным. Заверений в преданной дружбе Мариньи, переданных папским камерарием, было не достаточно для того, чтобы римский король ратифицировал договор от июня 1310 г. На самом деле, Генрих VII, должно быть, прекрасно знал, как правильно воспринимать демарши Ангеррана в Авиньоне: составленное де Бордом по просьбе Ангеррана подобное послание как раз и доказывает то, что Генрих VII воспринимал камергера Филиппа Красивого как противника.
Тогда камергер применил другую тактику, и тон составляемых кардиналом Бертраном де Бордом предписаний изменился: камерарий, по наущению Мариньи; при каждом удобном случае сообщал папским посланникам при дворе Генриха VII о том, что если бы Филипп Красивый изъявил такое желание, Франция могла бы оказать помощь гвельфским городам! Представители итальянских городов, писал он, приехали в Париж, чтобы узнать, следует ли им оказывать сопротивление Генриху VII; они настаивали на встрече с королем или с Мариньи; многие из них с этой же целью находятся в Авиньоне и пытаются добиться аудиенции у Ангеррана де Мариньи. Но членам Курии было достоверно известно, что ни Мариньи, ни один из принцев и ни один из членов Совета короля Франции не захотел их принять и выслушать.[1082]
Эти высказывания имеют под собой реальную основу: 1 апреля 1311 г. представители Флоренции отправили своим агентам в Авиньоне письмо, в котором говорилось о необходимости действовать во Франции в интересах этого города, не забывая также о сотрудничестве с Луккой и Сиеной.[1083] Лизеран выдвинул достаточно правдоподобное, но бездоказательное предположение о том, что Мариньи и аббат Сен-Медара поддерживали отношения с агентами Лукки.[1084]
Таким образом, это послание уже не было ложью, как предыдущее, но тем не менее его составители хотели оказать давление на Генриха VII: он должен был понять, что французы могли без всякого труда доставить ему множество неприятностей и что в его интересах было как можно быстрее выслать требуемые документы. Кардинал-камерарий показал себя ловким политиком, а сноровка Мариньи просто беспримерна: начав переговоры с гвельфами, Мариньи вызвал бы недовольство римского короля и спровоцировал бы окончательный разрыв, что вынудило бы Францию, ради достижения политической выгоды, оказывать итальянским городам финансовую или военную помощь в весьма сомнительном предприятии; а поставив себя в положение снисходящего, он вынудил Генриха VII опасаться нависшей над ним нешуточной угрозы, причем не было никакой необходимости ни порывать с гвельфскими городами, ни прекращать переговоры с Генрихом. Кроме того, этот маневр никак не отразился на государственной казне… Уверения кардинала де Борда в том, что Мариньи не встречался с флорентийцами, вероятно, подобны прозвучавшим в марте заявлениям, но хлопоты представителей гвельфских городов, без всяких сомнений, не возымели никакого результата.
Эти едва завуалированные угрозы, само собой, предваряли просьбу выслать ратификационные грамоты, составленные по заранее высланному образцу, к подготовке которого французская сторона имела непосредственное отношение. Но камерарий предусмотрел также возможность формального отказа Генриха Vil, которую, безусловно, обсуждали во время многочисленных этапов подготовки к. высылке мартовских инструкций. Так, в инструкции папским посланникам от 5 апреля объяснялось то, что им следовало сказать по секрету Генриху VII в том случае, если всякая надежда на ратификацию договора будет потеряна: римский король подвергает себя огромной опасности, исходившей со стороны Франции; папа ожидает ратификационных грамот от Филиппа Красивого; король Франции не будет брать в расчет интересы Генриха, если тот не хочет заключения мира, и сам папа более не будет снисходителен к римскому королю, поскольку у него вызывает раздражение тот факт, что коронация Генриха и его чествование (!) при дворе понтифика задерживают начало крестового похода; поэтому совесть подсказывает понтифику необходимость порвать отношения с римским королем.[1085]
На этот раз угроза исходила от папы и от короля Франции, которые объединились против Генриха VII, чтобы вынудить его дать согласие, благодаря деятельности французских посланников в Авиньоне, причем из самого текста предписаний, составленного кардиналом-камерарием, становится понятно, что самым активным, самым заметным участником этого движения, наконец, его реальным руководителем, был Ангерран де Мариньи.[1086] Несомненно, это объединение было связано с тем, что. в феврале прекратились разбирательства по делу Бонифация VIII.[1087] Уступив в вопросе, очень важном для Филиппа Красивого и тем более для Ногаре, но, по мнению Мариньи, хотя и не безнадежном, но абсолютно бесперспективном, французская сторона добилась того, что папа стал сторонником имперской политики Мариньи, проводя которую он ставил перед собой цель отложить коронацию и с помощью угроз, поскольку убеждения не приносили должного результата, добиться ратификации договора от июня 1310 г.
Генрих VII был вынужден прибегнуть к крайним средствам. Он сделал несколько оговорок относительно условий договора, то есть отказался оставить Арльское и Вьеннское королевства, о чем Климент V предупреждал Филиппа Красивого.[1088] Затем 8 мая в Кремоне он ратифицировал договор,[1089] подготовив публичную грамоту, которая соответствовала представленному образцу лишь частично и была составлена по абсолютно другой форме. Папа немедленно потребовал ратификации с французской стороны, и 14 июня Филипп Красивый подписал документы в Пуасси, в присутствии Людовика д'Эвре, Мариньи, Латильи, Ногаре и Мальяра;[1090] со своей стороны, он практически полностью воспроизвел образец.[1091]
В Авиньон документы отвез не Мариньи, а Плезиан.[1092] Речь уже шла не о переговорах, а об обмене ратификационными грамотами, и в отправке посольства не было необходимости. Кроме того, Плезиан наравне с Мариньи и остальными получил от короля доверенность на ведение этого дела 14 февраля 1311 г. Во время обмена он обнаружил, что составленный Генрихом VII документ не соответствовал образцу[1093] и, заподозрив, что по этой причине в будущем договор не будет соблюдаться, отказался его принять. Затем он потребовал вернуть акт Филиппа Красивого, который ранее уже вручил папе. В булле от 29 ноября 1311 г., из которой Филипп Красивый узнал об этом происшествий, ни слова не было сказано о Мариньи, а вся вина за случившееся возлагалась на Плезиана; следовательно, Лизеран допустил ошибку, написав: «Поэтому, когда в Авиньоне начался обмен ратификационными грамотами, Ангерран де Мариньи обнаружил это расхождение и потребовал, чтобы ему вернули документы его господина»,[1094] причем в своем высказывании он основывался именно на фактах, переданных этой буллой, в которой не упоминается никто, кроме Гильома де Плезиана, рыцаря и посланника короля Франции.[1095]
Папа отказался вернуть ратификационный документ французской стороны во избежание полного и окончательного разрыва отношений, но попросил Генриха VII выслать как можно скорее грамоту, соответствующую образцу. Булла «Magnificantes» от 18 декабря 1311 г., адресованная римскому королю, свидетельствует о том, что к тому моменту грамота все еще не была выслана.[1096] Возможно, что такая же просьба содержалась и в другом, ранее написанном письме. Авиньонский инцидент произошел до 18 сентября, последнего дня пребывания Климента V в этом городе. Так, 23 сентября 1311 г. Генрих VII составил ратификационную грамоту, в точности соответствовавшую образцу.[1097] Можно считать, что на принятие этого решения влияние оказали первое укоризненное замечание Климента V и настойчивые просьбы кардинала Арнольда де Фальгюера, епископа Сабинского, папского легата при дворе римского короля. Эти документы, о подписании которых папе стало известно уже 18 декабря, не были немедленно отправлены по назначению.[1098] В конце марта 1312 г., когда Мариньи находился рядом с папой, присутствуя на Вьеннском церковном соборе, грамоты наконец попали к Клименту V,[1099] который, получив документы от обеих сторон, заявил о своей готовности начать обмен. Никаких свидетельств этого обмена не осталось, но, поскольку ратификационная грамота Генриха VII содержится в Сокровищнице хартий Франции,[1100] мы можем быть уверены в том, что Ангерран де Мариньи добился своего.
