Папа отказался вернуть ратификационный документ французской стороны во избежание полного и окончательного разрыва отношений, но попросил Генриха VII выслать как можно скорее грамоту, соответствующую образцу. Булла «Magnificantes» от 18 декабря 1311 г., адресованная римскому королю, свидетельствует о том, что к тому моменту грамота все еще не была выслана.[1096] Возможно, что такая же просьба содержалась и в другом, ранее написанном письме. Авиньонский инцидент произошел до 18 сентября, последнего дня пребывания Климента V в этом городе. Так, 23 сентября 1311 г. Генрих VII составил ратификационную грамоту, в точности соответствовавшую образцу.[1097] Можно считать, что на принятие этого решения влияние оказали первое укоризненное замечание Климента V и настойчивые просьбы кардинала Арнольда де Фальгюера, епископа Сабинского, папского легата при дворе римского короля. Эти документы, о подписании которых папе стало известно уже 18 декабря, не были немедленно отправлены по назначению.[1098] В конце марта 1312 г., когда Мариньи находился рядом с папой, присутствуя на Вьеннском церковном соборе, грамоты наконец попали к Клименту V,[1099] который, получив документы от обеих сторон, заявил о своей готовности начать обмен. Никаких свидетельств этого обмена не осталось, но, поскольку ратификационная грамота Генриха VII содержится в Сокровищнице хартий Франции,[1100] мы можем быть уверены в том, что Ангерран де Мариньи добился своего.
Так закончилось участие Ангеррана в имперской политике Филиппа IV. Этот договор превратился в бесполезный кусок бумаги, так как отношения с Генрихом VII испортились, а некоторое время спустя он был коронован и умер в Италии. В 1313 г. встал вопрос о французском претенденте на трон Германии, и Филипп Красивый какое-то время поддерживал кандидатуру своего сына Филиппа. По всей видимости, Мариньи не принимал в этой истории никакого участия; нам кажется, что Ж. Лизеран[1101] очень точно отразил суть вещей в своем предположении: Мариньи, несомненно, осудил бы кандидатуру, выдвижение которой не только не принесло бы никакой политической выгоды, но и стало бы катастрофой с финансовой точки зрения. В действительности, весьма сомнительно, что Мариньи обделил бы своим вниманием столь важный вопрос, тогда как в конце 1313 г. он контролировал практически все государственные дела либо руководил ими. Полному отсутствию документов по этому поводу можно подыскать единственное объяснение: камергер враждебно относился к предприятию, которое стало бы личным проектом короля.
Итак, обстоятельства положили конец этому периоду деятельности Мариньи, и в завершение необходимо сказать, что политические перипетии в делах с империей, развернувшиеся в 1311 г., были всего лишь эпизодом в истории отношений Ангеррана с папством.
3. Вьеннский церковный собор
Когда в октябре 1311 г. во Вьенне был наконец созван церковный собор, его участники оказались перед необходимостью найти решения для множества проблем, объединенных к тому же нешуточным интересом, который испытывал к ним король Франции.
Слушания по делу, очернявшему память Бонифация VIII, практически закончились. В начале февраля 1311 г. Филипп Красивый отказался от обвинения, которое долгое время предъявлялось усопшему папе,[1102] чтобы получить поддержку здравствующего папы в делах с империей; из текста буллы «Rex gloriae» от 27 апреля 1311 г.[1103] становится ясно, что Климент V принял в качестве оправдания рвение короля к справедливости и снял отлучение с Ногаре; тем не менее он не согласился даровать свое прощение тем, кто разграбил и присвоил чужое имущество в Ананьи, и эту оговорку поддержали представители короля, в частности Мариньи и Ногаре. Несмотря на то что некоторые свидетели до сих пор давали показания, оправдывающие или обвиняющие Бонифация, дело было практически закрыто.
Оставалось решить судьбу ордена тамплиеров, над которым нависла угроза упразднения, распорядиться о передаче его имущества и попытаться погасить конфликт между Генрихом VII и представителями Анжуйской династии, к которому имел прямое отношение Филипп Красивый, поддерживавший анжуйцев.
В последние месяцы 1311 г. создавалось впечатление, что участники собора сочувствовали тамплиерам и что оправдание возможно. Точку зрения короля в этом вопросе защищали три французских архиепископа, если верить Бартоломео Луккскому: все епископы, в том числе французы, были согласны предоставить тамплиерам возможность защищаться, а против высказывались архиепископы Реймса, Санса и Руана, то есть Робер де Куртене, Филипп де Мариньи и Жиль Асцелин.[1104] Находившаяся там в то время французская делегация состояла из одного Гильома Плезиана в сопровождении капеллана и двух секретарей.[1105] Семнадцатого февраля 1312 г. прибыло специальное посольство, о составе которого арагонские посланники немедленно известили своего господина: Людовик д'Эвре,[1106] графы де Сен-Поль и Булонский, Мариньи, Ногаре и Плезиан,[1107] причем последний, несомненно, приехал раньше других. Участники этой делегации тотчас же предприняли попытку встретиться с представителями церковного собора, в данном случае с кардиналами, из которых четверо были французами, а один итальянцем: Арнольд де Пеллегрю, племянник папы, Арнольд де Кантелу, Беренже Фредоль, Николя де Фревиль и вице-канцлер, Арнольд Новелли. Единственное, что могла сделать кардинальская комиссия в таком составе, – очень быстро достичь согласия! Двадцать девятого февраля после многочисленных, проходивших каждый день, встреч французские посланники тайно выехали из Вьенна в Макон, где в тот момент находился король. По мнению арагонцев, наших основных информаторов, Мариньи, скорее всего, пустил слух о том, что согласие было достигнуто и что король собирался посетить церковный собор; они считали, что в данном случае речь могла идти только о согласии по вопросу о тамплиерах, которого никак не могли добиться участники собора.[1108]
Мы перечислили эти, впрочем, небезызвестные факты[1109] затем, чтобы ползать, как мало-помалу выкристаллизовывается роль Мариньи в этом предприятии и он оказывается преобладающей фигурой. Он был назван в числе мирян прежде, чем Ногаре, который также принимал очень действенное участие в разрешении вопросов, поднимавшихся на церковном соборе, не только лишь потому, что камергер стоял на должностной лестнице выше хранителя печати. Создается впечатление, что Мариньи являлся главным лицом во всей этой длинной серии переговоров. Было бы неверно, соглашаясь с Мюллером,[1110] полагать, что Ангерран осуществлял руководство посольством. Но вполне возможно, что его привилегированное положение в королевском окружении, а также в среде кардиналов, поскольку его кузен, Николя де Фревиль, не был наименее влиятельным из них, предоставило ему возможность стать основным выразителем мнения французской стороны.
Король все же не приехал во Вьенн. Мариньи вернулся туда один, если не втайне, то, по крайней мере, без всякой помпы. Тем не менее король, желая быть как можно ближе к месту проведения церковного собора, обосновался в Лионе. Арагонцы думали, что согласие в вопросе о тамплиерах так и не было достигнуто.[1111] Именно во время этой тайной миссии Мариньи они стали подавать все больше и больше прошений о Передаче имущества тамплиеров на полуострове королям Испании, а не какому бы то ни было, новому или старому, ордену. Этот вопрос разрешался чрезвычайно долго, и нет никаких сомнений в том, что во время переговоров чаще обсуждали именно передачу имущества тамплиеров, нежели возможность упразднения ордена. В какой-то момент начался откровенный торг, чем были нешуточно взволнованы арагонцы, между папой, Мариньи и приорами госпитальеров Франции и Оверни.[1112]
Итак, вполне возможно восстановить развитие событий в первой половине марта 1312 г. Приехавшие в Масон вечером 29 февраля члены делегации ознакомили короля со сложившейся ситуацией: было принято окончательное согласие об упразднении ордена, но остался открытым вопрос о судьбе его имущества. Существовала вероятность основания нового ордена, который временно унаследовал бы все функции тамплиеров. Филипп Красивый отправил на церковный собор своего камергера, облеченного широчайшими полномочиями,[1113] возможно, также вручив ему послание от 2 марта, чтобы тот потребовал упразднить орден тамплиеров и передать его имущество другому рыцарскому ордену.[1114] Если бы целью этой миссии действительно являлось упразднение ордена, король для обсуждения канонических и религиозных вопросов послал бы Ногаре или Плезиана, который скомпрометировал себя в меньшей степени, чем хранитель печати. Выбор в качестве посланника Мариньи говорит о том, что это была миссия политического и финансового характера.
