В таком случае раскопки и последующее восстановление плотины могли происходить и относительно в недавнее время. Разумеется, отыскать транспортные средства, столько лет пролежавшие под водой, после спуска плотины визуально было совершенно невозможно. Поиски (если они и в самом деле велись в данном месте) явно проводились целенаправленно и со знанием дела. Но кем и когда было извлечено утопленное имущество, выяснять было некогда, да и незачем. Оставалось только прикинуть примерную стоимость найденного добра, хотя дать точную оценку крайне затруднительно. Но, исходя в своих оценках исключительно из массы металла, можно прикинуть, что в настоящее время извлечённое некогда из Лосминки имущество вряд ли стоит меньше $200 000.
Единственное, что я сделал для успокоения совести, — проверил прилегающую к реке территорию, но и там ничего крупнее чугунного пушечного ядра от двухфунтовой пушки (единственного свидетеля происходивших здесь событий) обнаружить не удалось.
Казалось бы, вопрос полностью исчерпан. Крест с колокольни Ивана Великого вместе с частью прочих трофеев затонул 15 ноября 1812 года в безымянном проточном озерке в полукилометре от шоссе Смоленск — Красный. И сам крест, и прочие трофеи извлечены задолго до наших дней. Местонахождение их неизвестно. Конец истории? А вот и нет! Почитайте-ка другие отрывки из мемуаров и донесений.
«Стоило неимоверных усилий, чтобы сорвать с колокольни Ивана Великого её гигантский крест. От Гжатска до Михалёвки, деревни, расположенной между Дорогобужем и Смоленском, в императорской колонне не случилось ничего примечательного, если не считать того, что нам пришлось бросить в Семлевское озеро вывезенную из Москвы добычу: пушки, старинное оружие, украшения Кремля и... крест с Ивана Великого...»
Кто же это пишет? А пишет эти строки главный квартирмейстер императорской квартиры генерал Филипп Поль де Сегюр. Не последний человек в штабе Наполеона. Должен был быть хорошо информирован по долгу службы. И он утверждает, что наш крест был затоплен давным-давно, аж 2 или 3 ноября, ещё задолго до подхода основной массы войск к Смоленску. Тогда совершенно непонятно, что же утонуло в Лосмине! Другой крест? Но и это ещё не всё, послушайте, что было дальше.
18 ноября штабс-капитан Байков, командир 3-го батальона лейб-гвардии Финляндского полка, был послан из города Красного в Петербург для доклада государю императору. Прибыв в Петербург, Байков доложил Александру I об отбитии у французов большого креста с колокольни Ивана Великого!!!
Вот это фокус! Вот это неожиданный поворот сюжета! Ну не мог обычный штабс-капитан нагло врать императору Александру прямо в глаза. Ложь на таком высоком уровне, да ещё в военное время, просто недопустима и к тому же наказуема. Даже если предположить, что сам капитан креста не видел и говорил с чужих слов... Но ведь сведения для доклада высшему лицу государства утверждались на самом высоком армейском уровне, то есть самим Кутузовым. А тот непроверенные слухи и домыслы вряд ли стал бы докладывать в Петербург. За такую неслыханную дерзость и головы можно было лишиться.
А тем временем донельзя заинтригованный Александр сам пишет Кутузову.
«Князь Михайло Ларионович! Присланный от вас курьер, будучи мне лично представлен, между прочим, объявил, что будто бы похищенный в Москве с колокольни Ивана Великого крест отбит нами у неприятеля, изъясняя, что он основывает сие донесение на изустном Вашем в том приказании...» (Александр I тоже знает связанную с крестом легенду и именно поэтому беспокоится о нём в первую очередь.)
Кутузов, естественно, незамедлительно отвечает на запрос.
«В армии распространился слух об отобранном у французов кресте с колокольни Ивана Великого. Я всеподданнейше доношу, что об отобранном у французов кресте действительно носился слух и в предводительствуемой мною армии, но известию сему я не могу поверить оттого, что после всех донесений, какие сделаны ко мне от частных начальников об отбитых ими вещах, никто из них не упоминает об обозначенном кресте. Неприятель принужден был его или потопить, или зарыть в землю, как обыкновенно делал сие он и со всеми другими вещами».
Какую только что произнёс Кутузов знаменательную фразу, крайне для нас знаменательную! «Потопить или зарыть в землю». Значит, уже не раз наши военные встречались с практикой массового сокрытия вывозимых из Москвы ценностей. Ну да, конечно, ведь брали много пленных, среди которых наверняка встречались и те, кто сам либо что-то закапывал, либо топил. Другое дело, что за военными заботами некогда было заниматься поисками, и это дело оставили «на потом». И это «потом», как мы видим, растянулось до наших дней, считайте, на два столетия.
Но давайте всё же вернёмся к основному предмету нашего обсуждения. Косвенным образом представленная переписка подтверждает нашу версию о том, что знаменитый крест пропал именно при сражении на реке Лосминке. Ведь в руки наших войск попало несколько десятков пленных. А пленные, как мы теперь знаем, были захвачены именно среди тех возниц, кто занимался проводкой обозных повозок. И весьма вероятно, что именно они стали источником тех слухов, которые носились в армии Кутузова, поскольку являлись непосредственными свидетелями произошедшей на озерке трагедии. Вот только, как это часто бывает, слух о том, что крест утонул в реке, трансформировался в сообщение о том, что он якобы найден. Да он и в самом деле был рядом, можно сказать, в двух шагах, от русских войск, вот только, кроме давно отправленных в тыл пленных, никто не знал, где же именно. Судя по общему тону письма Кутузова, он сам об этом даже не догадывался.
Дополним дневник де Кастеллана рассказом о тех событиях, что происходили на этом в принципе небольшом отрезке длинного пути, проделанного наполеоновской армией.
«Дорога от Смоленска до Красного 12 и 13 ноября была свободная, на ней не было ни русских, ни французских войск. 12 ноября в сторону Красного из Смоленска было отправлены вестфальцы под командованием Жюно. С этим отрядом в 700 человек был отправлен большой артиллерийский парк и 500 человек безлошадных кавалеристов. В этот же день выступил к Могилёву, южнее Краснинской дороги, польский отряд в количестве 800 человек (не считая безоружных), но, прибыв в деревню Червонное (существует и поныне) и, встретив там казачьи разъезды, двинулся по просёлочной дороге к селу Волково (ныне не существует) и далее на Краснинскую дорогу в город Красный».
В тот же день в город Красный из Смоленска прибыл большой транспорт в количестве (примерно) 200 подвод и под охраной в 400 человек гренадеров и егерей «старой» гвардии. Этот обоз шёл, опережая армию на два-три дня пути, и состоял из части императорского обоза; он вёз так называемые «московские трофеи» в Париж.
Этот большой транспорт был отправлен из Боровска по приказу императора. Отдохнув и пополнив запасы продовольствия, этот транспорт на другой день (утром 13 ноября) отправился далее в сторону Орши.
«Из Смоленска 13 ноября в город Красный выступила дивизия Клапареда с так называемыми трофеями, казною и императорским обозом» (М. Богданович. История Отечественной войны 1812 года. Т. 3. С. 110).
Д.В. Давыдов, известный своими подвигами партизан, пишет в своих записках следующее. «Взяв направление на деревни Червонное и Манчино, где ещё не было неприятеля, я мог быть у Красного 13 ноября, в тот самый день, как дивизия Клапареда, прикрывавшая транспорт трофеев, казну и обозы главной квартиры Наполеона, выступила из Смоленска по сему направлению. Правда, это известие о том дошло до меня весьма поздно. Как ни слаба была дивизия сияу но она превышала мою партию. Дивизия была пехотная, а моя партия конная».
Надо думать, наш славный партизан, неожиданно для себя наткнувшись в районе Червонной на тысячу поляков, попросту решил не рисковать. Пытаться перерезать основную дорогу, имея у себя в тылу столь мощную группировку, было бы для него сущим самоубийством. Тяжёлого вооружения наши кавалеристы не имели и по большей части промышляли нападением на слабо защищённые обозы. Там они были в своей стихии. А профессиональная пехота, да ещё и с артиллерией, это совсем другое дело! Против неё так лихо не выступишь. Именно это обстоятельство и имел в виду наш поэт-кавалерист, когда заявлял в своё оправдание, что «дивизия была пехотная, а моя партия конная».
Точно так же поступил и командир польского отряда. Не имея понятия о том, какие на самом деле ему противостоят силы, он тоже решил лишний раз перестраховаться. Ведь он-то намеревался по-тихому прошмыгнуть по рокадной дороге до Монастырщины и уже оттуда через Досугово и Палкино доскакать до города Красного, где вскоре должны были сосредоточиться основные силы отступающей армии. А тут на тебе, и здесь оказались зловредные казаки! Поляки, ровно так же, как и полковник Давыдов, решили не рисковать, а торопливо вернулись на торную дорогу.
