Рост численности и могущества бюрократии, описанный в этой главе, хотя и проходил разными темпами в разных странах, происходил независимо от происхождения государства, т.е. от того, была ли это абсолютная, конституционная или парламентская монархия; от того, было ли оно создано при помощи вооруженного насилия, как это по большей части было во Франции, Австрии и Пруссии, или при помощи финансового капитала, как и Нидерландах и ― немного иным способом ― в Англии; и, наконец, от того, было ли государство национальным или многонациональным, централизованным или федеративным, монархией или республикой. Нерадивые правители, такие как Генрих VIII в Англии или Людовик XV во Франции, обнаружили, что их поймала в ловушку и обошла собственная бюрократическая система, но то же самое относится и к таким энергичным правителям, как Филипп II в Испании и Фридрих Великий в Пруссии, хотя и по совершенно противоположным причинам. Наследные правители, наслаждаясь пожизненной властью на троне, не смогли «правиться с системой, которую они сами создали; то же самое по удалось сделать, хотя опять же по противоположным причинам, и избранным правителям за свой гораздо более короткий срок пребывания у власти. Как заметил Гегель, к началу XIX в. было достигнуто такое состояние, когда бюрократия сама стала государством, высоко вознесясь над гражданским обществом и превратившись в хозяина этого общества.
Создание инфраструктуры
Бюрократическая система, с одной стороны, подразумевает существование информации ― этого зерна для административной мельницы, а с другой стороны, дает возможность генерировать все большее количество информации. Одним из первых и наиболее важных шагов в этом направлении было четкое определение того, какие территории принадлежат тому или иному правителю. В Средние века это в основном делалось ad hoc: имение простиралось от этого холма до той реки, провинция включала территорию от города А до горы Б. В обществе, состоящем преимущественно из неграмотных людей, подобная информация «извлекалась из памяти» при помощи надежных стариков, как гласила соответствующая формула, и «записывалась в память» с помощью местных свидетелей. Для того чтобы им впоследствии не изменила память, их иногда окунали в реку или давали им звонкую пощечину. К слову сказать, отсюда пошел обычай посвящать воина в рыцари, касаясь мечом его плеча.
Точных карт, изображающих территорию страны или хотя бы провинции, не существовало до середины XVII в., пока голландец Виллеборд Снелл (Снеллиус) не начал применять тригонометрию для их составления. Первые попытки создать такие карты были предприняты в Италии во второй половине XV в., что совпало с периодом бурного развития страны[334]. Во Франции карта, изображающая всю территорию королевства, была создана в 1472 г. Однако это был просто эскиз, который должен был давать лишь общее представление. Он не имел определенного масштаба и не годился ни для дипломатических, ни для административных целей. При полном отсутствии карт невозможно было применить современную систему изображения границ государства, не говоря уже об измерении его территории. Даже в 90-х годах XVII в. великий французский военный инженер Вобан, состоявший при дворе Людовика XIV, представил расчеты территории Франции, которые отличались друг от друга на треть; в других государствах ситуация была еще хуже. В тех случаях, когда в результате войны или заключения договора определенная территория переходила от одного правителя к другому из-за отсутствия хороших карт, почти невозможно было точно определить ее методами картографии. Вместо этого она описывалась в терминах мелких территориальных единиц, таких как графства, районы или общины, чьи границы были более или менее известны и правителям, и населению. И действительно, существовала тенденция рассматривать страны как состоящие из территориальных единиц такого рода.
Первая граница, обозначенная на земле с помощью камней, была проведена между Швецией и Бранденбургом в конце Тридцатилетней войны[335]. На конференции в Неймегенев 1678― I 679 гг. для определения границ между двумя государствами ― на сей раз Франции и Южных Нидерландов ― использовались реки. В 1718 г. договор, заключенный императором Карлом VI и голландцами, создал новый прецедент: текст сопровождался картой, где линиями были отмечены новые границы[336]. Идеей, согласно которой территории той или иной монархии или республики можно обозначать одним определенным цветом, мы обязаны географу из Гамбурга Иогану Гебнеру (1680―1713). На протяжении XVIII в. прочно вошло в практику использование разных способов нанесения линий для различения международных границ и границ, разделяющих провинции; и все же еще в 1762 г. британский посол в Копенгагене, выступая посредником в дипломатическом споре, обнаружил, что на карте не обозначена граница между Гольштейном (который был частью Империи) и Данией (которая таковой не была). Та карта, которую он тогда раздобыл, содержала информацию более чем 160-летней давности[337].
К тому времени британское, французское и австрийское правительства наняли профессиональных топографов, чтобы те впервые и истории составили карты, основанные на триангуляции, а не на догадках. Использование примитивного оборудования того времени приводило к тому, что завершение каждого проекта длилось годами. В случаях с Англией и Францией результаты были полумены как раз перед Французской революцией, в Австрии процесс продлился до 1806 г. Напротив, в регионах, где государства еще не развились, карты либо отличались неточностью, либо их не было вовсе, что помимо всего прочего объясняет, почему Наполеон во время своего отступления из Москвы действовал на своего рода terra incognita[339]. В других странах ситуация была еще хуже. Хотя мода «рисовать слонов за неимением городов» (как выразился Александр Поуп) постепенно отмирала, белые пятна на карте все еще были крупными и многочисленными. Например, на протяжении почти всего XVIII в. никто с уверенностью не мог сказать, где кончалась Вирджиния и начиналась Луизиана. Большая часть границы между Соединенными Штатами и Канадой не была демаркирована долгое время после начала XIX в., не говоря уже о странах Африки и Азии, где, конечно, не было государств и, следовательно, четко опредленных границ, а были лишь пограничные области, которые подчинялись правителям с обеих сторон, либо вообще никому. Со временем способность политического сообщества быть изображенным в виде цветного пятна на карте мира превратилась в один из важнейших символов государственности. И действительно, при прочих равных условиях, чем крупнее пятно, тем могущественнее государство.
Как только проблема определения границ государств и измерения их территорий была более или менее решена, следующей задачей стало выяснение того, какие ресурсы, человеческие и материальные, были доступны правителям в пределах каждого государства. Начиная со времен написания Книги Страшного Суда во многих европейских странах время от времени проводились переписи населения; однако в силу самой природы децентрализованной политической системы (а также из-за того, что были доступны только примитивные технические средства) эти переписи редко поспевали за происходящими демографическими и экономическими изменениями. В 1516 г. Томас Мор предположил, что проблема может быть решена, если подогнать все общины, города и провинции к одинаковому размеру ― идея, которая могла бы оказаться полезной, если бы она не была утопией. Почти столь же утопичным было предложение, выдвинутое английским купцом Джерардом Уинстенли в «Законе свободы» (1652), выбирать в каждом приходе двух «начальников почты». Они должны были отчитываться перед восемью «получателями», по двое на каждую часть королевства ― восточную, западную, южную и северную. Приходские начальники почты должны были «каждый месяц доставлять или посылать по реке из своих приходов сообщения о том, какие несчастные случаи или происшествия произошли к чести или к позору, к ущербу или на пользу республики». Подтвержденную информацию следовало публиковать в печати: «Польза от этого заключается в том, что если в одной части страны появится чума, голод, произойдет вторжение врага или восстание, или другие бедствия, остальная часть страны сможет быстро узнать об этом и послать помощь»[340].
В континентальной Европе, где политические единицы были либо более крупными, либо более фрагментированными (а иногда и то и другое сразу), проблема сбора информации, составляющей основу всей работы администрации, была еще более трудноразрешимой. В 80-е годы XVI в. и Жан Боден, и Юст Липсий предложили провести в своих странах национальные переписи, чтобы сделать налогообложение более справедливым. Готовясь к созыву Генеральных Штатов в 1583 г., счетоводы Генриха III подготовили ряд мер в этом направлении; но пока продолжались гражданские войны и повсеместно царил беспорядок, им не суждено было воплотиться в жизнь. Затем пришла очередь Людовика XIV, чьи советники, такие как Лувуа и Кольбер, ясно представляли себе суть проблемы и многократно предлагали различные способы ее разрешения[341]. По словам Вольтера, Король-Солнце пытался получить систематическую картину о положении дел в своем королевстве при помощи интендантов; однако эти попытки столкнулись с трудностью разработки стандартной формы, которая подходила бы для самых разных условий в различных уголках королевства. «Самым лучшим вариантом было бы, если бы каждый интендант предоставлял отчет в виде заполненных колонок с количеством жителей в каждом округе ― дворян, горожан, крестьян, ремесленников и рабочих ― вместе с данными о поголовье домашнего скота, о земле разного уровня плодородия, а также о представителях духовенства, приходского и монашеского, с их доходами, а так же доходами городов и коммун»[342].
