превышением морской своей силы вендов довольно времени угнетали, пока сии, ободрясь и обогатясь торговлею, стали соперникам своим страшны.
Не одни только иностранцы были сего мнения, но и в самой России многие до наших времен почитали варяг славянами в разсуждении как языка, так и происхождения. Таким образом, в исходе прошедшого столетия писал неименованный сочинитель Киевских Синопсисов, каковая книга за недостатком лучших исторических сокращений часто была напечатывана, и невзирая на то, что оная наполнена невежеством и неискуством, находятся еще до нее охотники.
Причину того легко усмотреть можно. Сочинителю сему недостовало настоящих российских летописей. Каковые не прежде как в 1722 году по повелению Петра Великого из разных монастырей собраны, чрез что облегчено средство к достижению истинного исторического о России познания. Одна часть оных досталась Академии Наук; другая находится еще в Москве в патриаршеском книгохранилище, а третья служит украшением библиотеке московской синодальной типографии. Как хорошо бы было, если бы их всех одну с другою свести! Недавно в свете появившаяся Российская история князя Михайла Михайловича Щербатова доказывает, сколь много пользовало сему сиятельному автору дозволенное употребление всех в Москве в обеих библиотеках находящихся рукописей.
Из Роксоланских слез, какие Феофан, сей ученый архиепископ Новгородский, проливал при смерти Петра Великого, не можно заключить, какого держался он мнения. Не часто ли также поляки и другие писатели, о чистоте латинского языка старавшиеся, называли россиян роксоланами для того только, чтоб не употребить такого слова, которое в римские времена было еще неизвестно? И не по сей ли причине многие называли россиан рутенами (Rutheni)? О сем упомянул уже Байер в ученом своем Слове о происшествии россиян.
Однако он не за нужное почел удержаться от имени рутены для того, что единожды уже то вошло в употребление. Если, между тем, позволяется верить догадкам, то из вышепомянутого можно заключить, что Феофан почитал роксолан славянскими народами, так как и другой знатной ученый человек того же времени возстановил мнение Герберштейново о произхождении варяг из Вагрии, воспевая латинскими стихами воспоследовавшее в Санкт-Петербурге 1726 года бракосочетание Карла Фридерика, герцога Шлезвиг-Голштинского с императорскою принцессою Анною. Оба сии ученые люди были в коротком между собою знакомстве. Архиепископ конечно бы остерег оного стихотворца, если бы он думал, что сей в издаваемом в свет сочинении писал против истины.
Байер первым привел любителей российской истории на истинной путь к почитанию варяг за народ, от готов происходящий, объясняя древним северным языком варяжские имена, в летописях российских упоминаемые. Был ли Рюрик из Швеции, Дании или Норвегии, того он не означил, поскольку недоставало к тому доказательств; о роксоланах же, при Висле живших, он и не упомянул для того, что тогда никому еще не приходили на мысль те места, в которых говорит об них Равенский землеописатель. Но как дошел он до произхождения имени российского, то он вместе с предшественниками своими остался в заблуждении, почитая россиян славянами, кои приняли якобы оное имя от рассеяния. Довольно видно, что никто ему не сообщил и не перевел свидетельств о варягах-россах, каковые находятся в российских летописях.
Нельзя здесь не упомянуть об одном ученом Слове, которое в Санкт-Петербурге 1749 года назначено было речью академическою, и уже начали было оное печатать, но прежде нежели оное вышло, было уже угнетено по причине сего же самого положения, что россияне произошли от соединения славян и варяг, и что имя российское от варяг-россов перешло на славян. Но сколь счастливы времена Екатерины Великой как для блогосостояния государства, так и для распространения наук, когда каждому позволено сообщать плоды трудов своих всему обществу беспрепятственно!
Теперь оное Слово вторым уже тиснением в Геттинге напечатано, но сочинитель оного никакого в том не имеет участия. Поскольку мы со дня на день более поучаемся, то сочинитель, если бы с ним посоветовались, многие сделал бы еще в оном перемены. В то время, как он писал помянутое свое Слово, не знал он еще роксолан, в Равенском землеописателе упоминаемых. Сим известием, в 5 части собрания российской истории находящимся, воспользовался он не прежде как в 1760 году. И через то он распространение имени российского на славян сделал гораздо вероятнейшим.
За всем тем не угасла еще склонность почитать славянами если не всех варяг, то, по крайней мере, тех, от коих имя российское произошло. Оную защищает некоторый искусной российской писатель, во всех почти науках прославиться старавшийся; книга его напечатана в 1766 году, о которой необходимо нечто сказать тем паче, что оная переведена уже на немецкой язык, и по одобрению энциклопедических журналистов будет оная, вероятно, и на французский переведена.
Мнение в самой вещи несправедливое, ни от какой прикрасы не может получить себе хорошого виду. Сочинитель выводит варяг-россов из Пруссии, не от Вислы, но от Мемеля, из соседственных мест литовских, в доказательство чего приводит он особливо две причины: 1) якобы древний прусский язык, так как ныне еще литовской и курляндской, много имел сходства со славянским; 2) что восточное плечо Мемеля или реки Немени называется Руса, и что Курской залив слыл в старину Русна.
Но осторожный читатель при первом пункте спросит: почему же известно, что древний прусский язык имел много сходства со славянским? Кажется, то не следует еще из того, что ныне в литовском и курляндском языках, с коими древний прусский язык был одного корени, находятся русские слова и склонения, кои вошли, может быть, в употребление от общежительства россиян с литовцами, когда те над сими, равно как над Лифландиею и Курляндиею, через многие века владели. Столь же естественно кажется и то, что российской язык в литовских судебных местах не прежде вошел в употребление, как во время российского правления.
Когда же оное восприяло свое начало? При Рюрике держаствовал в Полоцке варяжский князь. Один из наследников его назывался Рогволодом, коего победив, Владимир Великий всю Литву завоевал. Еще при начале Ордена лифляндских кавалеров единоначальствовали российские князья в Полоцке и Кокенгавзене, прежде Куконос называвшемся. Если посмотреть на образцы древнего прусского языка, Гарткнохом показанные, то, во-первых, видно, что они не достигают до того времени, о котором здесь говорится, а потом и сходства со славянским языком столь мало в них находится, разность же их столь велика, что и собственным свойством прусского языка признать того не можно.
Если сличить написание древних
