и во многих провинциях найденных рукописей, из коих одна другую объясняет и пополняет; каковой труд учинит славу и заслуги его в российской истории бессмертными.
6 сентября 1749 г., на другой день после тезоименитства императрицы Елизаветы Петровны, должно было состояться торжественное заседание Академии, для которого поручено было Миллеру и Ломоносову составить речи.
Миллер написал на латинском языке речь «О происхождении народа и имени российского». Эта речь, имеющая большое значение в русской историографии, надолго усеяла терниями путь Миллера.
В 1734 г. в Академии было решено обратиться к Сенату за разрешением издать русские летописи без всяких изменений. Сенат признал себя не компетентным в этом деле и обратился к Св. Синоду; последний же объявил, что это только нанесет ущерб казенному капиталу, «так как летописи полны лжи, и кто прочитает первый том, не купит уже второго».
В таком положении находилась русская наука, когда Миллер готовился произнести свою речь. Некий Крекшин, оскорбленный Миллером, распустил слухи, что в рукописях Миллера находились места, позорящие русский народ. По академическим обычаям речь Миллера была отдана на рассмотрение комиссии, в состав которой входили Тредьяковский и Ломоносов. Тредьяковский поступил с большим тактом: он не нашел в речи Миллера ничего предосудительного. «Все предосуждение сделал сам себе сочинитель выбором столь спорной материи». Ломоносов нашел речь ночи подобной и говорил, зачем автор упустил лучший случай восхвалить русский народ.
Речь Миллера, уже печатавшуюся, велено было отобрать у него. По жалобе Миллера на пристрастие судей президент велел рассмотреть речь на генеральном собрании Академии, где автор мог бы защищать свои взгляды. Рассмотрение речи с диспутами продолжалось с октября 1749 г. по март 1750 и обличалось большой бурностью. Большинство академиков высказалось против речи, и она не была не только прочитана, но ее отобрали и постановили уничтожить, так как она предосудительна для России.
Миллер и варяжский вопрос
Миллер этой речью открыл длинный ряд ученых споров по так называемому варяжскому вопросу. Миллер в своей речи хотел, собственно, решить вторую часть вопроса — о Руси, но по своему задорному характеру он обострил выводы Байера, каждому положению придал форму, щекотливую для русского самолюбия. Вот почему его речь возбудила такой шум в петербургском обществе.
Миллер доказывал в своей речи три главных тезиса. Первый из них основан на рассказе Начальной летописи о приходе славян с Дуная на Днепр. Это переселение совершилось, по мнению Миллера, уже в христианские времена, не раньше Юстиниана. Миллер доказывал, что славяне были прогнаны с Дуная на Днепр волохами-римлянами и поселились в стране, занятой финнами.
Второй тезис состоит в отождествлении варягов со скандинавами (у Байера варяги — это нарицательное, не собственное племенное имя). Третий тезис состоит в тожестве руси с варягами. Стало, скандинавы дали Руси государей. Это — новая мысль.
Эти положения и вызвали бурю. Причиной запальчивости этих возражений было общее настроение той минуты, когда была написана речь. Речь Миллера явилась не во время; то был самый разгар национального возбуждения, которое появилось после царствования Анны, и которому была обязана престолом Елизавета Петровна.
Минувшее десятилетие стало предметом самых ожесточенных нападок; даже церковные проповеди обратились в политические памфлеты, направленные против этого темного десятилетия. С церковной кафедры говорили, что хищные совы и нетопыри засели тогда в гнезде российского орла. Новое, национальное царствование началось среди войны со Швецией, которая кончилась миром в Або 1743 г.
В это время готовиться сказать по случаю тезоименитства государыни на торжественном заседании Академии, что шведы дали Руси и народное имя и государей, едва ли значило украсить торжество. Академики, рассматривавшие речь по поручению президента, дали такой отзыв: во всей речи автор ни одного случая не показал, который служил бы к славе русского народа, а говорит только то, что служит к его уничтожению.
Тредьяковский опять в длинной записке признал диссертацию вероятней даже всех других систем по тому же предмету и задался вопросом, кто такие были россы. Он собрал всевозможные известия о россах — всюду искал, даже в Шотландии и Туркестане. Слово «росс» навело его на мысль, что оно произошло от слова «рази», следовательно, они были очень воинственны. У византийцев они звались россами от русых волос, у Страбона — от роксалан, у Прокопия — от глогола «рассеиваться». Но все это не удовлетворяет исследователя. Вдруг он разворачивает летопись и находит в ней известное место: «суть новгородцы варяжское племя, прежде быша словене».
Тредьяковский отбрасывает свои прежние догадки. Взгляд Миллера кажется ему весьма вероятным; он не одобряет только формы, в какой Миллер его выражает. Он говорит: нагая истина ненависть рождает.
С Ломоносовым разделаться было труднее. Его доводы не столько убедительны, сколько жестоки. Положения Миллера, по мнению Ломоносова, не только шатки, но и опасны:
1) они произведут соблазн в православной церкви, потому что Миллер полагает поселение славян на Днепре и в Новгороде уже после времен апостольских, а русская церковь ежегодно вспоминает хождение апостола Андрея Первозванного на Днепр и в Новгород к славянам, где крест его, и ныне высочайшим
