Доминирующее положение заметно разросшейся панферовской группы продемонстрировал первый пленум оргкомитета Союза писателей СССР (конец октября – начало ноября 1932). Выступавшие приветствовали произошедшие перемены, выражали уверенность в достойном будущем советской литературы, как продолжения классического русского наследия. На эту тему высказался М. М. Пришвин:
«Я всегда верил в русскую жизнь, верили в это мои отцы и деды (кстати, у Пришвина староверческое происхождение – авт.)»[839].
Любимец интеллигенции А. Белый с оптимизмом провозгласил, что отныне «литература входит в полосу строительства, подобного строительству Днепростроя»[840]. Поэт С. Клычков (тоже выходец из староверия) говорил о «пулеметном огне» в литературе, под которым он находился долгие годы. (Любопытный эпизод: на его фразу «Слава Богу, всего этого теперь уже нет» последовала реплика из зала: «ЦК надо славу воспевать, а не Богу»[841].) Напряженная атмосфера на пленуме сложилась вокруг Авербаха: многие пытались уколоть его, а между ним и Гронским произошла резкая словесная перепалка[842]. Но самой проигравшей стороной оказался М. Горький, и это осознавали все присутствующие. Как откровенно записал в своем дневнике Пришвин:
«Слава Горького пуста, и только досадно за человека: ведь мог бы человеком быть, а не чучелом»[843].
Стараясь «быть человеком», Горький за день до открытия пленума отбыл в Италию – поправлять пошатнувшееся здоровье.
Весь 1933 год прошел в противоборстве приглашенного на роль главы советской литературы Горького и тех, кто определял реальную политику в оргкомитете; съезд писателей из-за этого постоянно откладывался. Не вызывало сомнений, что Горького с его международным авторитетом просто используют для украшения разнообразных торжественных мероприятий. Например, выступавший на XVII съезде ВКП(б) П. Юдин поставил его в один ряд с Панферовым и Серафимовичем, т. е. с теми, к кому Горький испытывал стойкую антипатию[844]. Пел дифирамбы Горькому и сам Панферов[845], для которого партийный съезд вообще стал подлинным триумфом: каждому делегату, наряду с проектами резолюций и решений, выдавали экземпляр «Брусков»!
Учредительные документы предстоящего съезда писателей готовили и докладывали на политбюро ЦК Юдин и Фадеев[846]. Но Горький не думал сдаваться, найдя оружие, которым надеялся доставить немало неприятностей своим оппонентам. Он инициировал крупную дискуссию о литературном языке. Во время того самого XVII съезда партии Горький сделал жесткий выпад против Панферова: поместил в «Литературной газете» статью, где сказал о его «неблагополучных отношениях с языком». Для Панферова русская литература воспринимается через словарь В. И. Даля, изобилующий простонародными словами и выражениями, а ему следовало бы обратиться к Некрасову, Тургеневу, Лескову, Чехову и др.[847]Задача серьезного литератора – отбирать из богатого языкового материала точные, емкие, звучные слова, а не увлекаться разным хламом. В завершение Горький сделал едкое замечание: можно было бы и не отмечать небрежную технику и ошибки даровитого литератора, но Панферов «выступает в качестве советника и учителя, а учит он производству литературного брака»[848]. На защиту коллеги тут же кинулся А. М. Серафимович: да, у него есть слабые места, но если его править, то он уже не будет Панферовым – «такого его мать с отцом родили, и ничего тут не поделаешь, сидит в нем мужицкая сила, и ее не вырвешь из сознания». По его произведениям учатся сейчас и будут изучать нашу эпоху – заключил Серафимович[849]. Горький ответил, начав так: «Я прочитал вашу статейку», – а затем посоветовал быть осмотрительнее с неуместными утверждениями, что кто-то будет учиться у того, кто плохо знает язык и пишет непродуманно и небрежно. Горький недоумевал: рабочих на производстве за брак порицают, а литераторов – поощряют; к чему же это приведет?![850]
Надо заметить, что огорчать Горького не входило в планы руководства страны; для выступлений ему были предоставлены страницы «Правды». И Горький рассуждал: о свойственной молодым литераторам торопливости на пути к славе, чем объясняется крайняя небрежность их работы; о расхождении между языком и фактическим материалом, между формой и содержанием, между намерением и исполнением.
Расхождение это увеличивается, и тревожно от того, что так тускло звучит язык, так поверхностно, хотя и размашисто изображается наша жизнь[851]. «Правда» подержала позицию Горького специальной редакционной заметкой, в которой говорилось, что нашим писателям, включая Панферова, нужно серьезно и тщательно работать над языком, не спешить с публикацией новых вещей, добиваться по-настоящему высокого уровня. Место писателя в литературе определяется не количеством написанных книг, а их качеством, на что справедливо указал М. Горький[852]. Эта оценка воодушевила писателя, и он выступил с критикой романа В. Ильенкова «Ведущая ось», которым группа во главе с Серафимовичем восторгалась: «Можно опасаться, что эта чрезмерная похвала не принесет пользы автору»[853]. Оживились и горьковские сторонники. В. Киршон писал:
«Тысячу раз прав Алексей Максимович, который ударил по этакой квасной гордости бескультурья. Тысячу раз прав Алексей Максимович, который выступил против этого «гимна коряге» и, сурово критикуя, призвал нас не слушать апологетиков небрежности…».[854]
Досталось и Фадееву; отношения с ним после перехода того в недружественный лагерь Горький сократил до минимума и теперь не упустил случая уколоть. Как констатировал с его подачи близкий к Горькому Д. Мирский, со времен «Разгрома» Фадеев не только не вырос вместе со всей советской литературой, но и не удержался на раз достигнутой высоте. Развиваясь вместе с эпохой, советская литература достигла нынешнего уровня без участия Фадеева.[855]
Апогей борьбы Горького пришелся на август 1934 года, когда наконец состоялся I Съезд Союза писателей. Именно к этому времени относятся два его письма Сталину, с помощью которых он пытался переломить ситуацию в свою пользу. Горький понимал, что по завершении форума будет уже поздно что-либо менять, и, отбросив приличия, охарактеризовал для вождя своих противников. Он сообщил, что идеологическая линия этих людей ему неясна, а практика сводится к организации группы, стремящейся командовать Союзом писателей. Писал об отрицательном отношении к Юдину, который раздражает «мужицкой хитростью, беспринципностью, двоедушием». Панферова назвал «болезненно честолюбивым, малограмотным мужиком», а Серафимовича, Гладкова, Бахметьева – «отработанным паром», интеллектуально дряхлыми[856]. И категорически возражал против их вхождения в состав будущего правления союза.
Из документов понятно, что во время I Съезда советских писателей Горький находился на грани срыва. Под его сильным нажимом Сталин согласился на доклад Н. И. Бухарина о советской поэзии, в остальном же просьбы Горького не возымели действия[857]. Секретарь ЦК А. А. Жданов, присутствовавший на съезде, фактически в порядке информации сообщил будущему председателю Союза писателей о том, кто войдет в правление ССП СССР. (Лишь ненавистного Фадеева не стали включать в руководящий писательский орган, отправив в длительную командировку на Дальний Восток.) Горький решил письменно уведомить Центральный комитет о невозможности работать с этими людьми и просил освободить его от обязанностей председателя[858]. Лишь усилиями вождя удалось утихомирить разгневанного писателя. Правда, на этом его неприятности не закончились. Видимо из-за проявленной Горьким строптивости вскоре в «Правде» было опубликовано «Открытое письмо А. М. Горькому», написанное Панферовым. Он обвинял председателя союза в попытках дезорганизовать деятельность писателей-коммунистов; сетовал на его проработку своего творчества, которая «начинает надоедать», и заступился за Фадеева: ни один честный писатель не позволит выбросить его из советской литературы[859]. Ответ возмущенного Горького на этот выпад так и остался неопубликованным[860], поскольку в нем, очевидно, уже никто не был заинтересован.
Глава 7. Староверческий след большевизма (по довоенным художественным произведениям)
Художественная литература издавалась до войны огромными тиражами и пользовалась популярностью в СССР на протяжении долгих десятилетий. Со временем отношение к этому литературному массиву, конечно, менялось. И в постсоветское время произведения, отражавшие дух той эпохи, перестали пользоваться спросом. Более того, начиная с Перестройки, подчеркнутая лояльность литераторов к большевистской власти и, тем паче, непосредственное пребывание в рядах коммунистической партии стали вызывать негативное к ним отношение. Но для нас их произведения весьма актуальны – главным образом в качестве исторического источника. Профессиональные историки, как известно, не уделяют большого внимания писательским трудам, а между тем именно острый художественный взгляд фиксирует важные детали, не отраженные в документах. Мы решили обратиться к некоторым основательно забытым повестям и романам, чтобы подробнее узнать о реалиях довоенной жизни вообще и, главное, отражены ли в этих художественных произведениях интересующие нас старообрядческие аспекты.
