Вот такой судебный фарс устроил над Анной стареющий король, где в качестве доказательств приводились грязные перешептывания придворных. И все из-за того, что боялся умереть, не оставив законного наследника. При этом зачем-то потребовалось обсуждать интимные подробности его семейной жизни, которые иные правители предпочли бы держать при себе. В связи с этим участь, постигшая Анну Болейп, в определенной степени опечалила даже ее заклятых врагов. Они были сердиты на короля, что он устроил такой грязный спектакль только для того, чтобы избавиться от надоевшей жены.
Анна пробыла в Тауэре две с половиной недели, и все это время Генрих предавался беспечным весенним развлечениям. Он каждый вечер устраивал званые пиры, много танцевал с красивыми женщинами, еще больше пил, до тех пор пока едва мог стоять на ногах, а затем под пронзительный аккомпанемент свирелей, барабанов и непристойных песен отправлялся Во Дворец. К месту стоянки у Гринвича королевская барка с королем и его приближенными прибывала уже за полночь. Обычно он сидел на корме и орал песни вместе с хором, причем громче остальных.
«Наконец-то я избавился от этой старой тощей кобылы!» — радостно говорил он своим спутникам, повторяя снова и снова, что Анна изменяла ему с сотней мужчин, не меньше, и удерживала его чарами и колдовством.
Анне Болейн отрубили голову в Зеленой башне Тауэра в пятницу 19 мая в восемь утра. Для этого с континента был вызван палач, владеющий мечом. Первое время, находясь в заключении, она шутила, что станет известной потомкам как Безголовая Королева, по по мере приближения казни все чаще вспоминала Марию. Шашои сообщал, что она искренне раскаивалась в том, что прежде плохо с ней обращалась и замышляла ее смерть[26]. Сестра Карла V, Мария Венгерская, считала, что, когда Генриху надоест третья жена, он тоже может приказать ее казнить. «Мне кажется, что это может войти у него в привычку, — писала она. — И тогда ни одна из его жен не будет чувствовать себя спокойно. Так как я сама женского пола, стану молиться вместе с остальными, чтобы Господь отвратил от нас подобную участь».
Вскоре монахи сообщили о чуде, что произошло у главного престола храма в Питерборо. Свечи у могилы Екатерины Арагонской зажигались и гасли сами собой. Об этом сообщили королю, и, чтобы засвидетельствовать это удивительное явление, в храм прибыли тридцать придворных. Генрих счел, что таким способом первая жена одобряет его расправу со второй.
Тогда лишь исцелится скорбь моя,
Когда смогу, рыдая и моля,
Припасть к стопам владыки-короля!
Как мне вернуть привет его очей?
Как рассказать о верности моей?
Есть в мире для меня закон единый —
В любви и страхе чтить в нем господина.
Смерть Анны Болейн положила конец девятилетнему периоду неопределенности, постоянного напряжения и тоски. Анна возникла на самом счастливом этапе жизни Марии, когда принцесса Уэльская стала невестой французского принца и блистала на празднествах отца. Затем последовали известные события: у короля появилась новая возлюбленная, он пожелал развестись и все остальное, — и Мария с матерью попали в опалу. Флирт короля закончился международным скандалом. Вначале на принцессу Уэльскую вообще никто не обращал внимания, а затем ее лишили права наследования престола и определили в свиту Елизаветы. В восемнадцать лет она превратилась в незаконнорожденную Дочь короля, ее разлучили с матерью и заставили жить в унизительном подчинении у сводной сестры, еще совсем ребенка, которая стала вместо нее принцессой. Анна Болейн пробыла королевой три года, и большую часть этого времени Мария провела в ожидании смерти. Ее обещали умертвить приставленные королем надзиратели, жестокая королева и, наконец, сам бессердечный отец. Становясь старше, Мария все острее переживала гонения. В конце концов все смешалось в омерзительный, постоянно разрастающийся ком, именуемый просто и коротко: несчастье. И вот неожиданно власть Анны кончилась, почти так же внезапно, как и началась. Зло временно отступило, но вред, причиненный им, остался.
Три личности, формировавшие характер Марии в период взросления, без преувеличения можно назвать выдающимися. Ее отец — незаурядный правитель, обладающий абсолютной, близкой к божественной, властью, мать — человек необыкновенной личной отваги и одновременно святая мученица, сравнимая по праведности с первыми христианками. И наконец, женщина, разрушившая жизнь Марии, Великая шлюха (как ее часто называли) — одна их тех презренных особ, которых сама преисподняя посылает, чтобы возмущать согласие, сеять раздор и ненависть[27]. Разлад в семье короля вскоре превратился в общенациональную проблему, в результате чего вся религиозная жизнь Англии оказалась подвергнутой коренному и болезненному изменению. В стране был создан иной, немыслимый до сих пор тип христианства — без папы.
Жизнь Марии зависела от результата взаимодействия этих трех ключевых фигур. Отсюда и проистекает ее способность осознавать свое существование по-иному. Она довольно рано начала видеть во всем происходящем некий высший смысл и пыталась его постигнуть. Марии казалось, что если ей суждено выжить среди всего этого хаоса, то наверняка для какой-то значительной цели. В месяцы, последовавшие за казнью Анны Болейн, она пыталась определить эту цель — понять, каким образом ее личная судьба связана с будущим страны.
При дворе (и вообще во всей столице) в первые дни после смерти Анны царило веселье. «Мне даже трудно передать огромную радость, охватившую жителей этого города по поводу падения королевы», — писал в эти дни Шашои. Король появлялся исключительно в белом, будто стремясь опровергнуть малейший намек на траур. Он твердо решил жениться на Джейн Сеймур и поселил невесту во временной резиденции, расположенной в миле от дворца, где ее обслуживали королевские слуги и повара. Над праздничными нарядами день и ночь трудились королевские швеи и вышивальщицы. Джейн Сеймур примеряла свадебное платье, когда к ней явился Франсис Брайан с доброй вестью: Анны больше нет.
Шашои отмечал, что весной 1536 года радостное возбуждение людей было также связано и с надеждой на восстановление в правах Марии. Ее популярность за три года господства Анны не ослабла. Лишь немногие из селян видели Марию ребенком, но из любимой всеми принцессы Уэльской в народном воображении она превратилась в гонимую и покинутую сироту, заслуживающую не только любви, но и сострадания. Самым главным наследством, полученным Марией от Екатерины, была народная любовь.
Где бы Мария ни содержалась все эти годы полузаточения, неизменно при ее появлении собирались небольшие толпы селян. Люди старались разглядеть ее в окне паланкина или бросить взгляд, когда она по открытой террасе направлялась на мессу. Теперь же они просто жаждали ее увидеть и громко обсуждали, когда наконец дочь короля снова станет принцессой Уэльской. Графиню Солсбери, бывшую гувернантку Марии, возвратили ко двору, и все восприняли это как добрый знак. Чтобы посмотреть на Марию, у дворцовых ворот собралась огромная толпа, так что к горожанам был вынужден выйти сам Генрих. Он объяснил, что Мария во дворец еще не переехала, но это скоро случится. Присутствие у дворца такого большого количества народа напомнило Генриху, каким мощным политическим символом стала его дочь, и заставило испытать раздражение. Члены Тайного совета начали деликатно напоминать королю, что с Марией надо что-то решать.
Через три дня после того, как Анну заточили в Тауэр, Марию перевели в более почетную резиденцию. Причем она явилась туда в сопровождении придворных из свиты Елизаветы. Чтобы поздравить ее с возвращением королевской милости, сюда явились десятки доброжелателей, среди которых были придворные, служившие прежде в ее свите или свите Екатерины. Они немедленно предложили свои услуги. Марии очень хотелось иметь рядом старых друзей. Многие были Дороги ей с детства, другие помогали перенести тяжелые времена опалы, но, следуя совету Шашои, она никого из них к себе на службу не взяла, решив дождаться одобрения Генриха. На короля сейчас со всех сторон давили. Советовали приблизить ее ко двору, дать большую свиту и восстановить право на наследование престола, поэтому нужно было проявлять осторожность, чтобы его не раздражать.
Шапюи периодически обходил королевских советников одного за другим, втолковывая каждому дипломатические и внутриполитические выгоды возвращения Марии ко двору, и с помощью своих контактов за пределами Лондона пытался оказать давление на членов парламента, который должен был собраться в начале июня. Наиболее рьяно на полном восстановлении Марии в правах в королевском Совете настаивали маркиз Эксетер и казначей Фитцуильям. Да что там говорить, Марию защищала даже его невеста, самый близкий королю человек.
