Одновременно представители московской интеллигенции высказывали опасения (которые, возможно, были одновременно и надеждами) на изменение как внешней, так и внутренней политики СССР после войны. Как уверяла собеседников артистка X., «у нас должны произойти перемены в области политики. Конечно, Ситрин[68] из Англии очень горячо стал отзываться о союзе СССР с Англией. Однако он, вероятно, рассчитывает, что наши профсоюзы станут желтыми, а их английские не покраснеют».
Артист оркестра И. был еще более безапелляционен: «В настоящей войне возможно поражение Германии, но в СССР все равно будет изменена форма правления под давлением Америки и Англии в сторону создания демократической республики по их образцу. Для этого будут использованы их войска, которые Америка и Англия ввели в пределы СССР»{693}.[69]
О том же говорили и в блокадном Ленинграде. Так, режиссер «Ленфильма» Б. в ноябре 1941 г. утверждал, что «войну Россия, как национальное государство, выиграет, но Советскую власть проиграет [здесь и далее курсив документа — авт.]… После окончания войны, которая закончится поражением Германии, благодаря усилиям Америки и Англии, несомненно будет установлена какая-то форма буржуазной демократии. О социализме придется забыть надолго»{694}.
Характерен такой пример: отнюдь не «буржуазный интеллигент», а литовский коммунист, бывший подпольщик, участник войны в Испании, после войны занимавший пост заместителя министра здравоохранения Литовской ССР, В.Г. Мицельмахерис в 1943 г., будучи в эвакуации, говорил: «В будущем вся Европа, в том числе Польша и Прибалтика, будут находится под английским влиянием, и поэтому английский язык следует изучать как родной язык»{695}.
Впрочем, более распространены были ожидания лишь некоторого смягчения в результате союза с демократическими государствами советского режима. В.И. Вернадский 15–16 ноября 1941 г. записал в дневнике: «Невольно думаешь о ближайшем будущем. Сейчас совершается сдвиг, и, вижу, многим тоже кажется — огромного значения… Союз с англосаксонскими государствами-демократиями, в которых в жизнь вошли глубоким образом идеи свободы мысли, свободы веры и формы больших экономических изменений с принципами свободы… Впереди неизбежны коренные изменения — особенно на фоне победы нашей и англосаксонских демократий…»{696} Позднее, уже в 1942 г., он добавил: «Ясно и то, что 1944 год будет годом огромных изменений. Советский Союз — не сомневаюсь — победит и выйдет из испытаний усиленным. Союз с демократиями усилит у нас свободу мысли, свободу веры, свободу научных исканий. Полицейский режим ослабнет, а м. б. наконец уйдет в историю. После разорения — реконструкция»{697}.
Появление в советской прессе большого количества позитивных, даже хотя бы чисто информационных, нейтральных по тону сообщений о жизни стран-союзниц, конечно, не могло не найти отклика в сознании советских людей. Вряд ли соответствующие инстанции не понимали этого (отсюда многочисленные ограничения, например, на распространение журнала «Британский союзник»), но в данном случае сделать ничего не могли.
Уже в 1943–1944 гг. органы НКГБ все чаще отмечали высказывания, в которых сравнивались политические системы и уровень жизни в СССР и странах Запада. «Вот посмотришь на нашу дикую систему и сравнишь ее с американской, так надо сказать, что там люди живут и над ними никто не издевается, сами себе хозяева, их личность неприкосновенна», — говорил в 1944 г. главный металлург одного из ленинградских заводов{698}.
В октябре 1944 г. была подготовлена докладная записка о результатах беседы с научными работниками Уральского филиала Академии наук. В ней особо отмечался интерес научных работников к президентским выборам и вообще избирательной системе в США{699}. Хотя ни автор записки, ни те, с кем он беседовал, не делали далеко идущих выводов, трудно предположить, что, читая о выборах по-американски, ученые не сравнивали их с советской избирательной системой. И можно только догадываться, в чью пользу делались эти сравнения…
Весной 1943 г. в Институт экономики АН СССР была представлена докторская диссертация Н.И. Сазонова[70] «Введение в теорию экономической политики». По мнению автора диссертации, соглашения и договоры с Англией и США «открывают широчайшие перспективы международного экономического сотрудничества»{700}. Диссертант выступал за отказ от монополии внешней торговли и привлечение в экономику страны иностранных капиталов. Вывод рецензента: «Автор пытается теоретически обосновать необходимость возвращения России в систему капиталистических государств. Обстановка, созданная войной, как видно, начинает формировать определенную идеологию, и с этой стороны работа заслуживает внимания» [курсив мой — авт.]{701}.
Материалы диссертации, равно как и рецензии на нее, попали в Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), и там предложениям Сазонова была дана весьма жесткая политическая оценка: «Автор представляет собой певца капиталистического строя и проповедника реставрации капитализма в СССР… является мракобесом, восхваляющим реакционный, в том числе и колониальный империализм»{702}. В результате автор признал свои «ошибки», а диссертация была снята с защиты.
В справке о настроениях интеллигенции в только что освобожденном Харькове (весна 1943 г.) содержатся любопытные высказывания. По мнению профессора Харьковского университета Терещенко, «в политической жизни страны должны произойти, да, собственно, уже происходят, серьезные изменения (соглашение с капиталистическими Англией и США, роспуск Коминтерна, разделение учебных заведений на мужские и женские, создание комитета церкви, частная торговля и др.). Происходящие изменения должны будут пойти дальше, в частности, в сторону демократизации жизни страны…» Доцент Селигеев в какой-то степени предвосхитил столь популярную впоследствии теорию конвергенции: «В процессе грядущего восстановления будет происходить то, что можно было бы назвать диффузией: лучшие мысли, идеи западной культуры не только в сфере науки и техники, но и в области морали и политики, в области мировоззрения неизбежно начнут проникать к нам и наложат свою печать на всю нашу жизнь». Любопытен вывод, который сделал автор справки: «Целый ряд ученых, в прошлом преклонявшихся перед западноевропейскими порядками и культурой, не понимая характера антигитлеровской коалиции, впадают в апологетику буржуазно-демократической политики и культуры»{703}.
По большей части представители интеллигенции надеялись на эволюционные изменения к лучшему в результате политического взаимодействия СССР со своими союзниками; но встречались и более радикальные предположения. Уже в 1943 г. в материалах НКВД и НКГБ появляются утверждения о том, что «внутренняя оппозиция» переориентировалась в борьбе с Советской властью с Германии на Англию и Америку. Арестованный (и впоследствии расстрелянный) директор ремонтно-строительной конторы ленинградец В.С. Карев, кстати, сын священника, говорил на допросах: «В результате войны СССР и Германия будут настолько обессилены, что им придется полностью капитулировать перед англо-американским блоком. Тогда с помощью Англии и Америки внутренние силы контрреволюции поднимут восстание… если убить Сталина, в правительстве будет замешательство и народ восстанет против советской власти, а в это время нам помогут Англия и Америка»{704}. Зам. начальника Ленгорпромстроя Л.Г. Юзбашев утверждал: «Мы в основном должны надеяться на вмешательство извне, потому что США и Англия при их могуществе не будут долго нас терпеть, они либо постараются уничтожить этот порядок, либо нас совершенно изолируют»{705}.
Конечно, подобные мнения вряд ли преобладали. Существовали (и, возможно, были более распространены, но реже попадали в материалы НКГБ) гораздо более лояльные с точки зрения власти настроения. Так, В. Вишневский 28 января 1943 г. записал в дневнике: «Непрерывное обсуждение проектов послевоенного устройства мира. Существует ряд конкретно разработанных планов… СССР должен прийти к “круглому столу”, имея максимальные ресурсы и наиболее выгодные военные и политические позиции. Воля СССР должна быть осуществлена!»{706} Уже упоминавшийся В.С. Сорокин писал в частном письме в январе 1944 г.: «Насчет того, что планируют союзники, прочти в № 10–11 “Мирового хозяйства” о том, что они собираются сделать в Европе после войны. Вот уж кто мерзавцы, так это они. Ханжи и бандиты, каких больше не найдешь нигде. Не далее как в 1947 г. мы будем иметь с ними дело»{707}.
