Иногда в массовом сознании на союзников возлагались совсем уже невероятные надежды. В Ленинграде еще в 1942 г. появились слухи о том, что ведутся переговоры о сдаче города «в аренду» на 25 лет. В результате «скоро будет изобилие продуктов и разных товаров, так как город сдают в аренду англичанам и американцам»{724}. Одновременно среди офицерского состава Ленинградского фронта «распространялись слухи о том, что в Москве ведутся переговоры между СССР, США, Англией и Германией об объявлении Ленинграда открытым городом и превращении его в международный порт»{725}.
Впрочем, о судьбе Ленинграда в других частях страны высказывались в связи с союзниками еще более неожиданные предположения. Так, в Удмуртии лектору был задан вопрос: «Правда ли, что Рузвельт предъявил т. Сталину, чтобы отдали Ленинград немцам, тогда будем помогать»{726}.
В июне 1944 г. подобные слухи были зафиксированы в Архангельске, где трудящихся волновал среди прочего такой вопрос: «Правда ли, что благоустраивают города Архангельск и Молотовск [ныне Северодвинск — авт.] в связи с передачей их в аренду Англии», а в мае 1945 г. — в Литве: «весь Вильнюс» говорил о том, что Америка забирает весь прибалтийский край сроком на пять лет в счет долгов Советского Союза Америке за оказанную помощь в период войны»{727}.
* * *
Естественно, что все надежды и опасения, связанные с союзниками, оставались все-таки на периферии массового сознания (исключение составляло, как говорилось выше, ожидание второго фронта).
Но были регионы, в которых вопрос о политике союзников оказывался без преувеличения первостепенным. Речь идет о Западной Украине и, в еще большей степени, Прибалтике, где с союзниками связывались вполне конкретные надежды.
Не претендуя на полноту освещения ситуации в Прибалтике и на Западной Украине, скажем несколько слов (на примере Литвы) о том, какую роль представления о союзниках играли в массовом сознании населения этих территорий.
С первых дней освобождения прибалтийских республик от немцев развернулось сопротивление, как пассивное, так и активное, вторичной советизации.
Конечно, важную роль играли формирования, созданные по инициативе и при поддержке немцев и продолжавшие сопротивление в надежде на принципиальное изменения хода войны и возвращение немецких войск. Однако для большинства противников Советской власти было ясно, что война Германией проиграна и что необходимо найти каких-то иных союзников, без помощи и прямого вмешательства которых борьба против армии-победительницы и огромного СССР, доказавшего свою жизнеспособность, немыслима. И такими союзниками могли быть только «демократические державы», Англия и Америка, также оказавшиеся в числе победителей, настороженно относившееся в сталинскому режиму и его растущему могуществу в Европе, а главное, делавшие определенные политические жесты в сторону Прибалтики. Речь идет как о положениях «Атлантической хартии», осуждавших любые аннексии, так и о сохранении на Западе старых дипломатических миссий прибалтийских стран. То, что союзники фактически согласились с оставлением Прибалтики в составе СССР, было либо неизвестно местным националистам, либо горячо ими опровергалось. Так, в декабре 1944 г. по советским учреждениям был разослан «Приказ № 13» штаба армии «Свобода Литвы», в котором сообщалось, что «в Румынии, Болгарии и Югославии установились фашистские власти и изгоняют коммунистов и что Англия и Америка готовы оказать помощь Литве в изгнании Советов и сделать Литву свободной»{728}. А по поводу решений конференции трех держав в Ялте в феврале 1945 г., безапелляционно заявлялось: «Крымская конференция — это пыль в наши глаза и обман народа»{729}.
С лета 1944 г. постоянным мотивом в информационных материалах ЦК КП(б) Литвы оставались слухи о том, «что Литва будет теперь такая, как во времена Сметоны, так как этому поможет Англия и Америка». При этом признавалось, что «эта агитация до некоторой степени пользуется влиянием среди населения и отражается на проведении мобилизации» (кстати, один из аргументов противников мобилизации заключался именно в том, «что Англия и Америка не дали приказа о мобилизации, что русские это сами выдумали и не надо идти в Красную армию»){730}.
На самом деле ситуация была гораздо сложнее, и если работники ЦК еще пытались делать хорошую мину при плохой игре, в материалах с мест положение характеризовалось намного жестче. Так, в сообщении Зарасайского укома КП(б) Литвы делался такой вывод: «Наша агитмассовая работа мало действенна, а ихняя массовая работа все более распространяется, содержание которой заключается (помощь Англии, приходе литовских войск и изгнание Советов с территории Литвы, о том, что конференция в Сан-Франциско признала старое литовское правительство и независимость Литвы)»{731},[72] [так в документе — авт.].
Даже призванные в Красную армию придерживались подобных взглядов. Так, рядовые 50-й запасной Литовской стрелковой дивизии Белецкас и Ожакаускас в ноябре 1944 г. заявляли: «Хотя СССР вместе с союзниками разобьет Германию, война на этом еще не окончится. Советский Союз будет воевать потом с союзниками. Англия и Америка не допустят, чтобы большевизм закрепился в Европе… Большевиков нигде не терпят, не только в Германии, но и в Англии и Америке»{732}.
Конечно, далеко не все население с радостью ожидало прихода союзников. Так, на собраниях крестьян, получавших землю в соответствии с советской земельной реформой, постоянно звучали вопросы: «Если придут англичане и американцы, не заберут ли землю, которую сейчас получаем»{733}.
Что же касается противников Советской власти, они были настолько уверены в скором появлении англо-американских войск, что даже в листовках призывали порой «убивать всех советских активистов, называя их предателями, а красноармейцев не трогать, ибо после разгрома немцев под давлением англичан и американцев уйдут из Литвы»{734}.
Своего апогея эти ожидания достигли в начале 1945 г. В материалах КГБ Литвы зафиксированы, помимо оживления деятельности «бандформирований», многочисленные высказывания на эту тему. Как подчеркивалось в «Докладной записке о результатах борьбы с бандитизмом и антисоветским подпольем на территории Литовской ССР за 1 квартал 1945 г.», «антисоветские элементы» распространяли «контрреволюционные провокационные слухи» о скорой гибели Советской власти, освобождении Литвы от большевиков после разгрома Германии с помощью Америки и Англии, и приводились конкретные примеры: «К весне надо ожидать, что загремит оружие наших лесных братьев и им окажет помощь Англия и Америка, которые освободят нас от большевиков… Сюда придут Англия и Америка, и тогда будем стрелять русских крепче, чем в 1941 г.»{735}
Однако уже решения Крымской конференции вызвали разочарование. Как говорилось в спецсообщении НКГБ, «литовское население результатами Крымской конференции по польскому вопросу[73] и по вопросу быстрейшего окончания войны довольно. Однако литовские националисты весьма разочарованы и недовольны успешным окончанием работы конференции, отсутствием разногласий среди союзников, а также тем обстоятельством, что вопрос о Прибалтике вообще не обсуждался на конференции»{736}.
Весной и летом 1945 г. в Литве проводилась кампания но сбору подписей под обращением к Сталину. То, что это вызывало саркастические вопросы: «Почему мы не подписываем письма Трумэну и Черчиллю, а только одному Сталину», это бы еще ничего. Прошел упорный слух, что таким образом Советский Союз проводит «скрытый плебисцит», и если будет подписано другое обращение (очевидно, о выходе из состава СССР), то Литва станет независимой республикой{737}.
В это же время, в июне 1945 г., отвечая на вопросы следователя НКГБ, участница подполья Э. Гутаускайте объясняла, что она и ее друзья «рассчитывали на помощь Америки, каковая к этому времени подготовит и высадит свои войска на нашу территорию и затем нам поможет свергнуть советские власти и создать литовское независимое демократическое государство»{738}. Война к тому времени уже окончилась, но еще несколько лет прибалтийские «лесные братья» и шире — все противники Советской власти в западных областях страны, продолжали ждать новой войны и триумфального появления западных армий. Впрочем, это уже выходит за темы данной работы.
* * *
Наиболее симпатичным и близким к реальности образ союзника рисовался в тех случаях, когда основывался на личных впечатлениях. В условиях войны появились элементы так называемой «народной дипломатии». Однако если со стороны союзников это была, как правило, инициатива отдельных лиц или небольших групп (например, мать троих погибших на фронте сыновей, группа английских моряков, лечившихся в советском госпитале), то с советской стороны ответные письма, как отмечает современный исследователь, «составлялись в коллективах, на митингах и общих собраниях трудящихся, публиковались в газетах»{739}. Любопытно, что этот же исследователь устроенные для иностранных моряков «встречи со знатными советскими людьми, экскурсии на предприятия и в учебные заведения, посещение госпиталей» расценивает как «общение и контакты неформального характера [курсив мой — авт.]»{740} Вообще, именно контакты с иностранными моряками в портах Архангельска, Мурманска, Владивостока всегда приводятся в качестве примера, хотя количественно и территориально они носили ограниченный характер, да и вообще общение с иностранцами не поощрялось даже для тех, кто работал с ними «по долгу службы». Так, выступая на заседании Совинформбюро в январе 1944 г. секретарь ЦК, руководитель Совинформбюро А.С. Щербаков заявил: «Мы предупреждали товарищей и хочу еще раз сделать предупреждение, что всякого рода встречи, беседы, советы должны быть только с разрешения и ведома руководства»{741}.[74]
