Любомир тоже попрощался и вышел вслед за Ефимом. Побоялась отстать в темноте от мужиков и Аграфена. Только монашка все еще ела кисель и крестилась на образа.
Маше вдруг сделалось так страшно, будто она осталась наедине с этой черной женщиной, провожающей души на тот свет. Уткнувшись головой в зыбку к спящей Любочке, Маша тихо заплакала.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
"Губисполком жил сложной, напряженной жизнью. В небольшой кабинет на втором этаже вереницей тянулись служащие с деловыми бумагами, шли руководители ведомств за советом. В приемной сидели, ожидая очереди, ходоки из далеких сел.
Владимир Александрович Антонов-Овсеенко стоял у окна, зябко кутаясь в шинель, и диктовал машинистке срочную статью для газеты. Корреспондент, пришедший за материалом, сидел рядом с машинисткой и повторял ей слова, которые она не успела запомнить.
- Удивительнее всего то, что вы, крестьяне, когда при случае приходится заговорить с вами о прошлом царско-помещичьем времени, вы открещиваетесь от него всячески, не допуская и мысли, чтобы то время неволи и гнета когда-либо вернулось. Но в то же время вы никак не хотите понять того, что удержать завоевания Октябрьской революции, удержать в мозолистых руках добытую путем неисчислимых жертв трудящихся власть рабочих и крестьян можно лишь тогда, когда хотя бы относительно будут сыты наши красные бойцы, будут накормлены рабочие, живущие в городах... Из-за вашего тупого противодействия, товарищи крестьяне, не удалось в этом году произвести точного учета урожая. Пришлось взять данные за прошлые годы и, с учетом плохого урожая, уменьшить цифры вдвое... Но даже уменьшенную разверстку не могли распределить по уездам точно. В этом ваша вина, крестьяне!
Антонов-Овсеенко вернулся к столу, сделал какую-то пометку в календаре и подошел к машинистке.
- Еще большая ваша вина в том, что разверстка бьет по бедноте. Какое имеет право ваш сельсовет разверстывать по едокам? Как вы это допускаете? Только спекулянтам и кулакам на руку разверстка по едокам. Хозяйство хозяйству - рознь и едок едоку - рознь, вы это лучше моего знаете... Следующие слова выделите: помните, что приказ Советской власти таков разверстку по едокам производить нельзя. Мы будем отдавать под суд тех, кто нарушает этот принцип, и будем судить их как врагов трудового крестьянства. Разверстывать следует только по имущественному положению кто зажиточнее, с того и брать больше... Да, вот возьмите еще для опубликования очень интересный факт, - обратился он к корреспонденту. Жители деревни Елагино Куньевской волости на собрании постановили бороться со сквернословием. Нарушителей отправлять в Тамбов на гужповинность, безлошадных - на семь дней пилить дрова! Вот вам и загадка крестьянской души!
Он потер замерзшие ладони, подул в них, постучал сапогом о сапог и вернулся к столу.
- Владимир Александрович, что же это вам не протопят кабинет? возмутился корреспондент.
- Вы хотите, чтобы у меня одного было тепло? - Антонов-Овсеенко с любопытством покосился на дотошного газетчика - как он отреагирует на такие слова.
- Для одного председателя Губисполкома не так уж много надо дров.
- Для одного? - задумчиво переспросил председатель Губисполкома. - А я не хочу остаться в одиночестве. У помещика одного было тепло и светло. А у всех крестьян было темно и холодно. Не хотите ли вы меня поставить в положение помещика?
- Но ведь вы больны, - попытался возразить корреспондент.
- А люди валяются в тифу. - Антонов-Овсеенко резко встал. - Мрут от голода и холода! Тот, кто в такое время ищет собственного благополучия, наш кровный враг. - Заметив смущение корреспондента, сделал паузу, подошел к нему вплотную и уже мягче сказал: - Если у вас есть время, то послушайте беседу с начальником госпиталя Ивансом. Это вам будет полезно... Елена Ивановна, - обратился он к машинистке, - позовите Иванса, он ждет в приемной.
Начальник госпиталя - низенький робкий врач с округлой, совершенно лысой головой - торопливо вкатился в кабинет и заговорил, не ожидая вопроса:
- Товарищ председатель, я ничего не могу сделать, меня никто не слушает... Госпиталь переполнен больными, медперсонал в панике. Тифозные лежат рядом с нетифозными! Помогите!
- Кому помогать? И в чем? - гневно спросил Владимир Александрович, не глядя на суетливого врача. - Помогать вам тащить личные вещи красноармейцев и командиров? Продавать на черном рынке соль по бешеным ценам?
Стекла очков блеснули сталью - пощады не будет.
- Завхоз и кладовщик меня совсем не признают. Это они воруют. Я не виноват, не виноват, товарищ... - плаксивым голосом залепетал Иванс.
- Вы знаете, как все это называется по законам военного времени? подступил к начальнику госпиталя председатель Губисполкома.
- Я коммунист, я не брал ни крошки, я не виноват.
- А если бы еще вы посмели взять, - зловеще тихо сказал Антонов-Овсеенко. - Я собственной рукой расстрелял бы вас. А сейчас идите. Я отдаю вас всех под суд.
Когда начальник госпиталя вышел из кабинета, Антонов-Овсеенко сел.
- Стрелять таких завхозов надо, холера им в бок! - Это ругательство означало его крайнее раздражение. - Вот так, товарищ журналист... а вы говорите: топить кабинет! Да вот такой ангелок выйдет из кабинета и скажет: всех ругает, а сам, как барин, сидит в тепле да в уюте! Так-то! Ну, а пока - до свидания! Дела не ждут.
В дверь просунулась бородатая голова с благообразной прической на пробор и зычно спросила:
- Скоро, что ль, председатель, мужиков примать будешь? Терпежу нет больше.
- А у вас что? Неотложное дело?
- Было бы отложное - так отложил бы. Двадцать верст отмерил!
- Ну, заходите.
Мужик вошел бочком, провел ладонью по волосам на две стороны и полез рукой за пазуху.
- Садитесь. Как ваша фамилия?
- Наша-то? Наша фамилия Ворожейкин.
Владимир Александрович принял из рук мужика сложенную вчетверо грязно-серую бумагу.
В ней было написано: "Всем мирским сходом села Жигаловки жалуемся, что из числа отряда красноармейцев товарищ Уткин делал незаконное насилие над гражданином дезертиром, а именно: он избил Морозова Павла Герасимовича. Просим исполком и комитет партии коммунистов (большевиков) выяснить и спешно дать наказание по закону за самосуд и впредь пресечь в корне такое поступление. Он же, Уткин, нарушил религиозный обряд в церкви, взошел в шапке, а потому также и этот вопрос выяснить и дать наказание товарищу красноармейцу товарищу Уткину и обо всем донести в Жигаловский Совет для объяснения гражданам..."
Под бумагой стояло несколько фамилий, а рядом - крестики (крестики ставили неграмотные). Владимир Александрович внимательно посмотрел на лицо крестьянина - оно выражало лишь тупое любопытство.
- Товарищ Ворожейкин, а почему вы сразу в Губисполком пришли? С этим можно было бы разобраться в волости. Можно было бы передать заявление начальнику продотряда...
- Никакого нашего доверия местным властям нет. Об себе только думают, друг дружку покрывают. Ты у нас главный в Тамбове, ты и разбирайся.
- А могу ли я один все жалобы по губернии разобрать? Кто же за меня важные государственные вопросы решать будет?
- Коли главный - должон всем угодить. А наш вопрос тоже государственный - таких красных армейцев народ не хотит...
Антонов-Овсеенко сдержанно улыбнулся:
- Ну ладно. Проверим вашу жалобу и ответим сельскому Совету. - Он поднялся.
- Мне прямо так и сказать народу, что накажете его?
- Я сказал, что проверим и решим, что делать.
- А-а... а я думал, накажете...
- Не разобравшись, нельзя наказывать, товарищ Ворожейкин. Вы же сами пишете: "по закону".
- Не я писал-то, мы неграмотные...
- А кто же? - вдруг заинтересовался Антонов-Овсеенко.
- Один у нас остался грамотей на все село: батюшка Герасим. Председатель-то Совета в тифу лежит...
- А-а, ну тогда понятно. Так мы разберемся, товарищ Ворожейкин, до свидания.
Он проводил Ворожейкина взглядом до самых дверей и, любуясь богатырскими плечами мужика, подумал: вот он, самый рядовой и темный представитель крестьянства, сам пришел, поговорить бы с ним по душам о жизни, о сельских делах, а времени нет: впереди заседание президиума, подготовка отчета во ВЦИК, серьезный разговор с председателем Губкомдеза. И масса документов...
Словно подчеркивая загруженность председателя, в дверях показался работник отдела управления Мандрыкин с какими-то книжками в руках. Разминувшись с крестьянином, он подал председателю три экземпляра нового букваря, составленного для ликбезов по указанию Антонова-Овсеенко.
Владимир Александрович бегло осмотрел букварь. Мелькнула строчка: "Мы не рабы..." И вдруг сразу же пришло решение: вернуть крестьянина.
- Верните товарища Ворожейкина из села Жигаловки, который сейчас у меня был.
Мандрыкин бегом выскочил из кабинета.
Ворожейкин вернулся испуганным.
