отдел по сбору доходов.
Сразу же были задействованы традиционные источники финансирования промышленного развития. За период с 1926 по 1929 год прямое налогообложение — промышленный налог на частный сектор, сельскохозяйственный налог и подоходный налог — в денежном выражении выросло почти в два раза. Однако еще более важным было косвенное налогообложение. Акцизный сбор, размер которого за этот период почти удвоился, составлял треть всех налоговых поступлений. Акцизный сбор с товаров широкого потребления был, по сути дела, налогом на самые бедные слои населения; поступление крупных денежных средств от продажи водки тревожило совесть некоторых партийных деятелей. Но другие источники финансирования найти было трудно. Начиная с 1927 года стали выпускаться государственные займы, подписка на которые, несмотря на все официальные опровержения, вскоре приобрела почти принудительный характер. Таким образом, используя эти средства, Наркомфину каждый год удавалось составлять сбалансированный бюджет. Несбалансированное финансирование считалось недопустимым. Несмотря на столь традиционный фасад, финансы лишились своей роли экономического регулятора, и Госбанк стал качать в экономику дополнительные кредиты. Постепенно деньги превратились в средство обмена и единицу отчетности — как предвестник времен, когда деньги совсем исчезнут из жизни будущего коммунистического общества. Предполагалось, однако, что кроме бюджетных ассигнований и кредитов Госбанка средства для вложения в промышленность можно получать от доходов самой промышленности. Поскольку задачей первостепенной важности провозглашалось понижение цен, то достигнуть этой цели можно было лишь за счет снижения себестоимости продукции. Кампании за режим экономии, рационализацию и повышение производительности труда велись во имя снижения себестоимости (см. с. 124―125). В каждом последующем варианте пятилетнего плана нормы производительности труда все увеличивались и увеличивались, причем в отраслях производства средств производства намечавшийся прирост был выше, чем по всей промышленности в целом. В конце концов был принят оптимальный вариант плана, в котором предусматривался рост производительности труда за пятилетку на 110 % при снижении себестоимости продукции на 35 %. Это обещало рабочим увеличение реальной зарплаты на 47 % и снижение розничных цен на 23 %. Однако плановые цифры, по-видимому, опирались не на соответствующие действительности расчеты, а лишь на стремление придать плану связность и ясность с точки зрения статистики и скорее свидетельствовали о мощном давлении плана на рабочих, занятых в промышленности, нежели о каких-либо реальных перспективах его выполнения.
Принятие первого пятилетнего плана — веха в советской истории. Нэп — и в этом заключалась его суть — предоставил крестьянскому хозяйству определенную свободу, и отречься от нэпа было бы политически неверным. Сталин заявлял, что нэп, обеспечивая «некоторую свободу частной торговли», также гарантировал «контролирующую роль государства над рынком». Целью нэпа, по его словам, было «достижение победы социализма». То, что от нэпа отказались, официально отрицалось. Все еще сохранялся свободный рынок изделий мелкотоварной частной промышленности и прежде всего сельскохозяйственной продукции. Но подчинение всех важнейших сфер экономической деятельности диктату плана и все усиливающееся давление на крестьянство делали эти пережитки нэпа неестественными и бессмысленными. Их терпели, пока это было удобно, но всерьез, кажется, никто не воспринимал. К концу пятилетки доля частного сектора в национальном доходе, которая в 1926/27 году превышала 50 %, упала до незначительной величины. Экономический кризис, разразившийся в капиталистическом мире осенью 1929 года, укрепил и авторитет плана, и авторитет Союза Советских Социалистических Республик как поборника планирования. Получило широкое распространение мнение, и не только в Советском Союзе, что сбылось предсказание марксистов о крахе капиталистической системы, неизбежном из-за присущих ей противоречий. Невосприимчивость Советов к некоторым жестоким недугам, сопровождающим кризис, главным образом к массовой безработице, наглядно подтверждала все настойчивее овладевавшую умами мысль о том, что ни одна национальная экономика не должна оставаться игрушкой железных законов рынка. И вот советский пятилетний план, условия принятия и осуществления которого были явно недостаточно изучены и проанализированы, показался многим новаторским эталоном. То, что экономика капиталистических стран испытывала потребность в элементах планирования, оказало значительное влияние на отношение западных стран к СССР.
16. Коллективизация крестьянства
Весной 1929 года острая озабоченность из-за зернового кризиса прикрывалась убаюкивающей верой в будущее.
Размах посевной сулил хороший урожай. Колхозы и совхозы обещали добиться высоких результатов, и на рынок должно было поступить больше зерна, чем в прошлом году. Были разработаны новые методы проведения хлебозаготовительной кампании. Каждый производитель обязан был теперь в соответствии с заранее установленными нормами сдать на хлебозаготовительные приемные пункты гораздо больше зерна, чем раньше. Новые нормы разослали по всем районам и деревням; основное бремя норм ложилось на кулака. Во время сбора урожая 1929 года из Москвы, Ленинграда и областных центров в деревню хлынули бригады партийных чиновников, рядовых членов партии, рабочих и профсоюзных деятелей для руководства хлебозаготовительной кампанией. Можно только догадываться, сколько людей принимало в этом участие. Но территория России громадная, поэтому кажется вполне вероятным, что в деревню отправилось от 100 до 200 тысяч человек. Кулаки и крестьяне, имевшие в запасе зерно, которое можно было рассматривать как излишки, реагировали на эту кампанию одинаково: либо старались припрятать зерно, либо прилагали отчаянные усилия, чтобы продать его на рынке. Сокрытие зерна считалось уголовно наказуемым, а разница между легальной торговлей и нелегальной спекуляцией была весьма расплывчатой.
Репрессии и произвол приняли широчайший размах. Нехватка зерна для покрытия установленной нормы уже сама по себе считалась наказуемым проступком. Кулаков и всех, кого к ним причисляли, штрафовали, подвергали тюремному заключению или просто высылали из деревни. Стали частыми вспышки насилия и жестокости. Из-за таких мер установленные нормы выполнялись и иногда даже перевыполнялись. Но эти результаты были достигнуты в условиях открытой вражды между властями и крестьянством, между городом и деревней. По сообщениям, бывали случаи, когда бедняки одобряли меры, направленные против кулаков. Но по большей части крестьянство проявляло солидарность; и кулаки, и бедняки вступали в сговор, чтобы помешать сбору зерна. Надежды партии на то, что в деревне удастся разжечь классовую войну, не оправдались.
Именно в этих неблагоприятных условиях все настойчивее раздавались призывы к коллективизации сельского хозяйства, но уже не в отдаленном будущем, а немедленно, поскольку она казалась панацеей от всех тогдашних бед. Успехи коллективизации связывались с трактором. Осенью 1927 года крупному украинскому совхозу имени Шевченко удалось приобрести 60 или 70 тракторов, из которых были сформированы тракторные колонны для обработки полей как совхозов, так и соседних колхозов, а также крестьянских наделов. Эту инициативу подхватили и в других местах; в 1928 году в совхозе имени Шевченко была образована первая машинно-тракторная станция (МТС) с парком тракторов, которые сдавались в аренду колхозам и совхозам района. В июне 1929 года в Москве было образовано центральное учреждение — Трактороцентр для
