В распоряжении контролировавших обмен лиц и групп находились склады, куда поступала продукция и откуда она выдавалась, исходя из определенных норм и традиций. В догосударственный период самые очевидные свидетельства существования подобной системы археологи обнаруживают от северного Чили до центрального Перу, т. е. в области наиболее развитого скотоводства и оживленного движения караванов. От побережья Эквадора до Мезоамерики, где ламу не знали, обменом занимались корпорации торговцев, существовали рынки и примитивные деньги. С созданием империи инки стали подавлять свободную торговую деятельность в горном Эквадоре.
Мы уже обращали внимание на такую важную особенность инкского общества, как раздельное существование двух систем государственного «финансирования» – продуктами жизнеобеспечения и предметами роскоши и престижа. Обмен золота или перьев на картофель и простую одежду не допускался, что было логично связано с отсутствием рынков. Подобная практика закрепляла сословно-кастовые тенденции, способствовала все более резкой классовой поляризации Тауантинсуйю по образцу некоторых обществ европейского и азиатского средневековья или наиболее развитых океанийских вождеств.
Американские специалисты, введшие сам термин «финансирование» в инкскую политэкономию, заметили, что системы финансирования продуктами жизнеобеспечения и предметами роскоши состоят между собой в обратной зависимости: чем развитее одна, тем меньшее значение сохраняет другая. Отсюда напрашиваются предположения о возможных дальнейших путях развития древнего Перу, если бы естественный ход событий не оказался прерван.
Один путь – это «феодализация», рост могущества провинциальной знати и распад империи или сохранение лишь ее декоративного символического фасада. Лояльность высших курака покупалась на золото и прочую «твердую валюту». Рано или поздно наступил бы момент, когда власти Куско оказались больше не в состоянии удовлетворять потребности знати, что вызвало бы ее открытое недовольство. Центру какое-то время удавалось бы, наверное, управлять ситуацией, стравливая одних провинциальных лидеров с другими, т. е. постепенно переходя от имперских методов управления к таким, которые характерны для «территориального царства». Однако, имея под своим фактическим контролем местные продовольственные склады, провинциальная знать сумела бы мобилизовать собственные ополчения и отпасть от Куско. При появлении испанцев многие так и сделали: ведь Писарро, как и Кортес, победил только благодаря помощи союзных индейских отрядов, получив от одних лишь уанка семь тысяч воинов. «Феодализация» связана с развитием престижного «финансирования» и представляет собой обычный, десятки раз опробованный историей путь неизбежного развала империй.
Другой путь мог бы состоять в подавлении аристократии и замене ее ненаследственным чиновничеством. Процессы подобного рода отмечались в истории Китая, России, Османской империи, хотя до недавнего времени редко доводились до своего логического предела. Если бы в Тауантинсуйю случилось нечто подобное, на какое-то время снизились бы расходы государства по обеспечению привилегированных слоев предметами роскоши, но еще больше возросло бы вмешательство администрации в массовое производство жизнеобеспечивающих продуктов. При подобном повороте дел жизнь империи как централизованного целостного организма удалось бы, вероятно, продлить, но общество в целом ничего бы не выиграло, ибо ему пришлось бы содержать растущую армию надсмотрщиков и учетчиков. К тому же опыт показывает, что ненаследственный руководящий аппарат легко вырабатывает собственную систему циркулирования престижных ценностей – формализованную или же теневую, действующую де-факто. Администраторы такого рода способны создавать и угрозу политической власти центра. Римский папа, как известно, был вынужден запретить в 1767 году деятельность ордена иезуитов, стремившегося превратить Парагвай в ядро своей будущей теократической империи.
Если результаты раскопок в провинции Уанка отражают положение, типичное для всех центральных областей Тауантинсуйю, то надо признать, что после инкского завоевания большинство местных курака утратили часть своего былого влияния на общинников. Богатства и власть оказались теперь сконцентрированы в немногих крупнейших центрах (прежде всего, в самом Куско), а на местах бытовое положение крестьян и низшей знати почти сравнялось. Расходы государства на содержание штата низших управляющих не были чрезмерно велики. Такой процесс известной социально-имущественной нивелировки (в чем-то напоминающий ликвидацию «общественного неравенства» в странах советского блока) легко принять за коренную перестройку властных отношений, увидеть здесь попытку создать общество, в котором одни его члены лишены возможности эксплуатировать труд других. На самом деле пропасть между могуществом и бесправием, изобилием и бедностью в подобных случаях никуда не исчезает, однако полюс богатства и власти оказывается отныне удален от полюса бедности и подчас хорошо укрыт от глаз большинства.
Провинциальную знать, особенно низшую, инки несомненно потеснили в правах, но настоящая расправа над аристократией на повестке дня в Тауантинсуйю не стояла. Подобное могло бы произойти лишь в связи с распространением какого-то кризисного культа, который, быть может, положил бы начало так и не успевшей возникнуть в доиспанской Америке своей особой «мировой религии». Допустимо ли оценивать положение в Перу накануне конкисты как острокризисное? Вот как характеризовала его в начале 1970-х годов автор одной из немногих русскоязычных работ об индейцах Анд И. К. Самаркина.
«Огромное государство, скрепленное силой оружия завоевательных походов, разваливалось на части. Восстания, столь частые в период правления Уайна Капака, опустошали области, приводили в расстройство экономическую систему. Результатом нарастающей борьбы народов против владычества инков стал политический кризис общества, получивший окончательное завершение в междоусобице Уаскара и Атауальпы. …Вся мощь и авторитет власти, карательная десница государства были направлены на прикрепление населения к общине, к месту жительства. Но эти меры уже не сдерживали поток беглецов, которые образовывали довольно значительную армию непроизводительного населения. Бродяжничество стало серьезным социальным злом, представляющим постоянную угрозу властям. И это в полной мере сказалось в момент встречи с испанцами».
Трудно сказать, насколько приведенное описание отражает подлинную картину. Она могла быть и не такой мрачной, если идеологические основы древнеперуанского общества оставались еще непоколеблены. Мы, к сожалению, недостаточно осведомлены о тогдашнем положении дел в этой сфере, поэтому и вопрос об идеологическом кризисе в предиспанском Перу остается пока без ответа. За конечный крах инкского государства можно, конечно, ручаться при всех обстоятельствах: такова судьба любых империй, ибо их естественное развитие, как уж говорилось, неизбежно приводит к застою или даже прямому разрушению общественных производительных сил, к упадку культуры и к нравственной деградации.
В первых главах книги мы неоднократно подчеркивали, какого высокого уровня социально-экономической организации достигло при инках древнее Перу. Однако называть Тауантинсуйю, как и любую другую империю, сложным организмом верно лишь в том случае, если мы сравниваем ее с более ранними обществами эпохи первичных цивилизаций. В сущности структура империй примитивна, проста. Говоря о ступенях политической интеграции и о разных типах взаимоотношений центральной власти с органами управления на местах, мы как-то уподобили «территориальное царство» вроде ацтекского сложному вождеству. Если продолжить подобную – достаточно приблизительную, разумеется, – аналогию, то империю останется уподобить городу-государству, в котором сельская округа не играет самостоятельной политической роли, целиком подчиняясь собственно городу. Взаимоотношения имперской столицы с периферией в той же степени неравноправны, только все процессы осуществляются здесь в несоизмеримо больших масштабах. Это увеличение масштаба не проходит даром. Стоимость управления гигантским государством растет, накопленные раньше запасы и резервы оказываются в скором времени израсходованы, а эффективность общественного труда более не повышается, если не очевидным образом падает. И тогда наступивший хозяйственный кризис находит выражение в общественных возмущениях и беспорядках, в утрате былого военного превосходства над соседями.
Империя – закономерная форма организации крупной общности людей, обитающих в пределах целого географического региона и овладевшей соответствующими разнообразными энергетическими – в самом широком значении этого термина – ресурсами. Для имперской формы государственности определяющими чертами являются политическая и хозяйственная централизация, пирамидальная управленческая структура, господство столицы над периферией, абсолютное преобладание вертикальных общественных связей над горизонтальными – и это, как правило, в обстановке этнокультурной дробности (конгломерат народов). В сфере идеологии характерны представления о превосходстве населения империи над остальными людьми, уподобление державы (а символически и столичного города) всему цивилизованному миру, претензии на мировое господство. Наличие всех этих структурных особенностей в отдельных обществах обусловливает правомерность сопоставления между собой таких государственных образований, которые весьма удалены друг от друга во времени и пространстве, относятся к совершенно разным культурным традициям и историческим эпохам.
