История революции и ее главного вождя Ленина — в самом деле сплошное кино. Все в нем, в этом кино, приукрашено и переписано, чтобы было красиво и приятно глазу. Вот и образ Ленина создавали не историки, а актеры и идеологи.
Даже историю с псевдонимом «Ленин» сочинили, мол, в честь Ленского расстрела, хотя никто никогда не мог ответить, что за расстрел и где был. На самом же деле, как это стало известно только после развала СССР, Владимир Иванович Ульянов стал Лениным по куда как более приземленной причине: подделал паспорт для выезда в Германию на имя живущего там русского человека с фамилией Ленин, в качестве его родственника. Таковым и остался. Так что Ленин не только лил воду на мельницу Германии в Первой мировой войне, являясь по сути шпионом враждебной страны, но и паспорта подделывал, за что в мирные дни угодил бы за решетку так же, как и в царской России.
Что же касается знаменитого ленинского внешнего вида, то на самом деле в день Октябрьской революции, называемой сейчас чаще государственным переворотом, Ленин был без своих знаменитых усов и ленинской бородки, а чисто выбритым или, скорее всего, с суточной щетиной. На снимке 1917 г., где Ленин, правда, в парике, Владимир Иванович Ульянов и выглядит так, как в исторический день 7 ноября по новому стилю. В Смольном дворце, на революционной штаб-квартире, конспирироваться не было причин, и Ленин, естественно, был без парика. Он был, проще говоря, лысым. Однако фотографий октября и ноября 1917 г. не сохранилось. Никто в суете не позаботился, чтобы сделать снимки для истории (а может, сделал, да их потом уничтожили). Сохранился лишь карандашный набросок, на котором Ленин выглядит достаточно непривычно-безусым и безбородым. Но красные пропагандисты-идеологи посчитали, что реальный облик пролетарского вождя недостаточно харизматичен, и стали везде изображать его таким, каким Ленин был уже после 1918 г., когда вновь отрастил свою знаменитую бородку.
То, что Ленин был в своем классическом виде (с бородкой и с усами) при штурме Зимнего, впервые было показано в художественном фильме 1927 г., посвященном 10-летнему юбилею революции. Вместе с мифологическим обликом вождя тогда же был создан и миф о самом штурме Зимнего дворца, напоминающем больше штурм французской тюрьмы Бастилии. В школьных учебниках писали, что лишь с третьего раза удалось захватить яростно обороняющийся Зимний. При этом, правда, весьма странно выглядела фраза, что во время взятия последнего оплота российской буржуазии погибло два человека.
На самом деле «исторического» штурма как такового не было. Блокада Зимнего дворца закончилась тем, что толпа революционеров беспрепятственно прошла через Сенатскую площадь и охрану Зимнего, представившись депутатами Думы, идущими на переговоры с Временным правительством. Юнкера их пропустили. Уже в зале, где сидело Временное правительство, толпа представилась Революционным правительством и арестовала Временное. Изящно и просто.
Но и этот вполне мирный сюжет Октябрьской революции, которую с полным правом можно назвать бархатной и гордиться таким бескровным переворотом, показался советским идеологам неказистым, не героическим, и тогда на десятилетие революции придумали какой-то мифологический штурм, строчащие пулеметы, рвущиеся гранаты, море крови… Ветеранам 1917 г. было рекомендовано не перечить официальной версии. На самом же деле, если бы такой штурм имел место, то от толпы, бегущей с винтовками к Зимнему, ничего бы не осталось. Ее разорвало бы в клочья, ибо бегущие на штурм представляли бы собой прекрасную мишень. Даже один пулемет «максим» расстрелял бы всех бегущих революционных солдат и матросов, не говоря уже о десятках ружей, одной пушки и нескольких пулеметах, которые имелись у юнкеров вокруг Зимнего. Ясное дело, что все это оружие так и не выстрелило вечером 25 октября. Эго единственное, что можно поставить в заслугу организаторскому таланту Ленина. Так, совершенно безобидно и мирно началась диктатура пролетариата, утопившая страну в крови.
Личность киевского князя, которого русские варяги называли Сфендислейвом, славяне — Святославом, а греки — Сфендославом, неоднозначно трактуется в русской истории. В советскую эпоху из Святослава сделали эдакого Чапаева древнерусской истории, а в российских дореволюционных источниках (Карамзин) к Святославу были кое-какие вопросы, мол, много и бесплодно воевал за пределами Руси, без пользы для государства, не увеличил русских пределов, чересчур увлекался войной, тормозил распространение христианства, к которому призывала его мать Ольга, крестившаяся в 955 г. в Константинополе (Царьграде, как его называли на Руси).
Так же противоречив образ князя и в исполнении российских и украинских художников, в том числе современных: то как карикатурный персонаж, где русского князя можно легко принять за пожилого грузинского рыбака, то сильно приукрашенный, словно спустившийся на Землю архангел Михаил. А ведь имеется достаточно четкий словесный портрет Святослава. Так, греки в 971 г. описали русского предводителя как человека «дикого ликом, с голубыми глазами, косматыми бровями, плоским (курносым) носом, с длинными усами и редкой бородой, невысокого, но широкоплечего, с сильной грудью и шеей». В ухе князя была серьга с бриллиантом, голова обрита, лишь на макушке оставлен клок волос. Странным образом современные художники из подробного греческого описания используют лишь эти детали — длинные усы и клок волос на макушке. Украинцы, понятное дело, изображают Святослава как типичного запорожского казака с длинным оселедцем на голове, а старые московские портреты изображают Святослава в виде карточного короля, даже близко не похожего на достаточно молодого (погиб около 33 лет от роду) князя. Русские художники рисовали своих князей наугад, так же, как и монголы изображали Чингисидов.
Прическу Святослава некоторые российские историки (Первухин, например) называют почему-то хазарской. Аналогичные «шевелюры» носили и североамериканские индейцы. Однако ни хазарам, ни индейцам Святослав-Сфендислейв не подражал.
В данном случае мы имеем типичный древнескандинавский языческий обычай брить голову, оставляя клок волос в знак знатного рода конунга, ведущего свой род от славных асов Скандинавии. А Святослав и был язычником, невзирая на уговоры матери креститься. Помнил он и то, что его дед — Рюрик — хоть и принял христианство во Франции, тем не менее принадлежал древнему роду Скьельдунгов, роду сына аса Одина Скьельда, от которого вели свой род датские и некоторые шведские конунги.
На Руси мода брить голову держалась очень долго: русины (малороссы) вплоть до второй половины XIX в. носили длинные усы и оселедцы — чубы, выстриженные на бритой голове. Постепенно эта мода исчезла, не без помощи запретов церкви и властей, мол, нечего выделяться на общем фоне.
Романтизировал же образ киевского князя его воевода Свенельд, который был не просто знатным воином еще при отце Святослава Игоре (Ингваре), но, как настоящий викинг, был и прекрасным скальдом. Воспетые Свенельдом подвиги русов в болгарском Доростоле, передаваемые от отца сыну, от сына внуку, пока их не записал Нестор, естественно, не так точны, как описания греческих историков той славной и трудной для обеих армий битвы 971 г. Самое странное, что в «Историю» Карамзина вошли как раз не документально точные описания сражения византийцев с русами под Доростолем, а поэтические Свенельда.
Сейчас этот болгарский город на берегу Дуная называется Силистра. Неизвестно, зачем нужно было менять легендарное имя Доростол, в котором застыла, словно музыка в виниле, слава русов, сражавшихся здесь более тысячи лет назад.
Свенельд, как и положено скальду, боевому товарищу киевского князя, сильно приукрасил ратные дела Сфенлислейва. Так, согласно византийскому историку Льву Диакону в Доростоле князь киевский сказал дружине:
«Не пристало нам возвращаться на родину, спасаясь бегством. Мы должны либо победить и остаться в живых, либо умереть со славой, совершив подвиги доблестных мужей».
Скорее всего, вариант Диакона есть не что иное, как перевод на греческий слов Сфендислейва, которые сам князь произносил на староскандинавском — ведь в его дружине были люди не только из Руси, но и из Швеции, Норвегии и Дании. В Доростоле вместе со Свенельдом и Сфендислейвом были и другие скандинавские конунги, в частности Сфенкл, Икмор. Не все викинги понимали славянский язык. Расходятся греки со Свенельдом и в том, как же окончилось доростольское сидение 971 г. для русов. Скальд говорит о героическом прорыве кольца тяжелой ценой, а греки — о том, что, потеряв в бою своих союзников Сфенкла и Икмора, Сфендислсйв вынужден был пойти на мирный договор с византийцами. Именно так и было.
