Сей старец дорог нам: друг чести, друг народа,
Он славен славою двенадцатого года.
Примечательно, как только военные действия закончились, в 1814 г. оба (Шишков и Ростопчин) были уволены от занимаемых должностей и «в воздаяние долговременной службы и трудов, понесенных в минувшую войну», получили назначение состоять членами Государственного совета. «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить».
Annus mirabilis (186) – «На начинающего Бог»
Срок годности франко‑русского союза в Тильзите стремительно истекал. О будущей войне Наполеона против России многие проницательные европейские аналитики заговорили сразу после женитьбы Наполеона (как важнейшего международного политического акта) на австриячке Марии‑Луизе и переориентации внешнеполитического курса Франции с России на Австрию. (187) Этому предшествовал отказ Наполеона ратифицировать уже подписанную конвенцию о невосстановлении польского королевства, а также одновременно неудачное сватовство и переговоры о его возможном браке с великой княжной Анной Павловной. Формально против выступила вдовствующая императрица Мария Федоровна, а Александр I (вежливо отказав) передал мнение матери, что брак сможет состояться не ранее, чем через два года.
На самом деле каждая из двух самых больших европейских империй проводила принципиально разную долгосрочную политику, их цели и стоящие перед ними задачи становились диаметрально противоположными, поэтому на встречных парах они фатально приближались к военному столкновению. Спорные вопросы и проблемы накапливались, постоянно откладывались в долгий ящик, аккумулировались, но дипломатами никак не решались. Собственно, в отношениях между двумя империями повис, как дамоклов меч, груз непримиримых противоречий. «С этих пор, – писал Н.К. Шильдер, – при обстановке, созданной браком Наполеона, полный разрыв между тильзитскими друзьями становился только вопросом времени» (188) .
Война была принципиально решена в умах правителей (ведение политики полностью находилась в их руках), и никто уже не хотел отступать от принятой программы действий в ущерб достоинства и чести государства. Обе державы, предвидя эту роковую неизбежность, с 1810 г. почти одновременно взяли курс на подготовку к войне, уже лишь формально поддерживая видимость союзнических отношений. Из‑за необратимого процесса обострения нараставших противоречий с этого момента стала рушиться политическая архитектура Тильзита. Слишком много факторов способствовали этому и постоянно усиливали подозрения к партнеру. Как снежный ком, нарастали претензии и требования, с двух сторон один контрвыпад следовал за другим, усиливая не только атмосферу взаимного недоверия, но и приближая события к военной развязке, хотя императоры все продолжали обмениваться дипломатическими любезностями, заверениями в верности духу Тильзита и желании избежать войны. Но в Петербурге и в Париже уже отдавали себе ясный отчет, что это был откровенный политический блеф или дипломатические увертки. Так, проницательный Ж. де Местр писал уже в декабре 1810 г.: «Охлаждение между двумя императорами началось уже давно и мало‑помалу нарастало вследствие тысяч всяких обстоятельств, неизвестных публике. Александр слишком осведомлен, чтобы не подозревать о замыслах и приуготовлениях другого, ведь для подобных вещей не нужно никаких доказательств. Наполеон не может смириться с самостоятельной Россией. Ему совершенно необходимо напасть на нее и покорить своей воле. Поэтому все сведущие люди, и прежде всего главные военачальники, уверены в неизбежности войны с Францией» (189) .
16 марта 1810 г. министр иностранных дел Ж.Б. Шампаньи написал Наполеону секретную аналитическую записку (правда, ее текст очень скоро стал известен в Петербурге) о положении дел в Европе, в которой предлагалось уже «смотреть на Россию как на естественную союзницу Англии и приготовиться бороться на континенте с последствиями сближения между этими двумя державами» (190) . Сразу оговоримся, оригинальный текст записки так и не был найден во французских архивах, возможно, записка являлась фальшивкой, проданной за деньги Ш.М. Талейраном русскому дипломату. Но господствующая идеология во французских коридорах власти сделанного доклада была выражена напрямую, и в этом ключе строилась дальнейшая политика Франции в отношении России. Почти одновременно, 2 марта 1810 г. (по старому стилю), в российской столице на стол императора легла записка военного министра М.Б. Барклая де Толли «О защите западных пределов России», в которой анализировались возможные будущие действия против армии Наполеона (191) . Этот документ для русской стороны стал фактическим планом подготовки войны с наполеоновской Францией. В 1810–1812 гг. из‑под пера Барклая выйдут еще несколько планов ведения военных действий, как превентивного, так и оборонительного характера.
В начале 1812 г. даже французские и русские дипломаты, Наполеон и Александр I открыто обсуждали между собой возможности возникновения военных действий, мало сомневаясь, что такой перспективы удастся избежать (192) . Важно понять, чем в этот период руководствовались и из каких посылок исходили оба императора, вставая на путь подготовки к войне. Для Наполеона важнейшим фактором всей его внешнеполитической конструкции являлась экономическая блокада Англии: все государства, которые тайно или явно поддерживали торговые связи с туманным Альбионом, автоматически становились и врагами Французской империи. В таком случае любой отступник должен быть наказан. Собственно, вся континентальная Европа в это время поддерживала блокаду Британии, в первую очередь угрозой применения силы. Выход России из этой системы фактически означал не просто нарушение взятых ею обязательств или прорыв континентальной системы, но и грозил важными политическими последствиями. Россия, одна из ведущих европейских держав, с 1807 г. считалась главным партнером Франции в борьбе с Англией. Ее отказ от союзного курса на практике означал крах антибританской политики Наполеона, так как давал очень нежелательный пример другим странам Европы. Логика существования континентальной блокады не могла допустить ни одного исключения, поскольку в таком случае пропадал смысл ее проведения. 6 марта 1812 г. Наполеон в речи перед Государственным советом об организации национальной обороны прямо заявил, явно имея в виду Александра I: «Всякий, кто протягивает руку Англии и прорывает континентальную блокаду, объявляет себя врагом императора...» (193) . Вернуть же Россию на рельсы антибританской политики можно было только военным путем. Известный французский наполеоновед Ж. Тюлар, оценивая борьбу с Англией как краеугольный камень всей внешней политики Наполеона, считал, что «любое государство, не участвующее в континентальной блокаде, превращалось во врага: невозможно было сохранять нейтралитет в том противостоянии, которое Наполеон навязал «океанократам». По его мнению: «Разрыв с Францией, к которому стремился русский царь, отвечал политическим и экономическим интересам России» (194) .
Это была основная стратегическая задача Наполеона в кампании 1812 года. Фактически к этому времени он загнал себя в тупик, и кардинально изменить ситуацию французский император мог (как он надеялся) только при помощи своего главного инструмента – победоносной армии, уже многократно помогавшей ему разрешать узловые проблемы европейской политики. С этой точки зрения странно звучит заявление маститого французского историка А. Вандаля, что «ответственность за разрыв падает, главным образом, на русского монарха» (195) . Скажем так, это чисто французское объяснение тогдашней очень сложной политической ситуации – Российская империя вопреки своим национальным интересам должна была во всем поддерживать Наполеона. Зададимся простым вопросом – с какой стати? Конечно же, нельзя говорить о каких‑то планах завоевания Наполеоном России (это было просто нереально), но речь шла о навязывании определенного внешнеполитического курса. Все последующее зависело от армий двух империй и от достигнутых результатов на полях сражений.
Бесспорный факт – Александра I всегда очень тяготили «тильзитские оковы», чем дальше, тем труднее ему было придерживаться союзнических договоренностей. Да и при проведении реальной политики имелось слишком много точек, где пересекались в то время интересы России и Франции: Балканы, Польша, германские государства – ведь в последних проживало слишком много родственников русского царя, а сам он являлся главой Ольденбургского дома (герцогство Ольденбургское было присоединено к Французской империи в нарушение Тильзитского договора). Постоянным раздражающим фактором оставались внешнеполитические шаги Наполеона, многие из которых были откровенно и прямо нацелены против России. С нашей точки зрения, если верить в существование геополитического фактора, то в 1807–1812 гг. он как раз был направлен против русско‑французского союза, так как сфера влияния империи Наполеона через сателлитов с 1807 г. напрямую соприкасалась с русскими границами, и Франция к 1812 г. стала представлять уже прямую угрозу не только интересам, но и территориальной целостности России.
