службах, начали исчезать с наступлением холодной погоды. «Жара и пыль сменились холодом и снегом, – записывал Толлои. – Русские крестьянки уже не выбегают из домов в сарафанах, которые оставляют открытыми их пышные плечи, – они закутались в платки и надели валенки. Немцы не сидят в машинах, голые по пояс, с яркими спортивными козырьками на глазах, всегда готовые броситься в реку, встретившуюся на их пути, как это положено на „войне-прогулке“, а, скрючившись от холода, бегают в смешных наушниках. Гарибольди уже не думает о Сирии и не занимает свое время распределением наград, а растерянно призывает офицеров „сохранять веру“. Все старшие офицеры за несколько месяцев постарели на десять лет… Еще три месяца назад в Макеевке, полные здоровья и радужных надежд, они думали только о спокойной жизни и с любопытством и благодушием взирали на образ жизни русских и на немецкие жестокости».
Мессе замечает эту проблему сразу: «Да, зима стала для нас исключительно тяжелой! Я не знаю, до какой степени можно оценить ее влияние на ход боевых событий. После Рождественской битвы бои временно прекратились, но страдания и лишения остались, показывая всю враждебность этой страны и ее неприветливость по отношению к нам.
Широчайшие просторы, непредсказуемые колебания температуры, доходившие почти до конца термометра, слепящие снежные бури, отсутствие элементарных удобств, призрачная надежда на теплое помещение, вшивость, отсутствие витаминов, изнуряющая патрульная служба и ледяные окопы, – все это уже само по себе является серьезным испытанием для любого человеческого организма, находящегося на грани сил и воли. Даже сейчас, когда зима прошла, продолжает расти число больных, жалующихся на сердце, легкие и поясницу. Дух русской зимы подавлял нас своей жестокостью! Тому, кто не был там, сложно себе представить всю эту чужеземную для средиземноморской расы картину: тоска по солнечной Родине, полное отчаяние в безжизненных и безграничных просторах, покрытых снегом, разруха и ужасная бедность людей, загадки их часто непостижимой психологии.
Доводило до крайности отсутствие любых новостей целыми месяцами и осознание того, что нет возможности как-то помочь семье, сделать работу в доме, который остался очень далеко.
Да и вернемся ли мы все отсюда? У военных, побывавших на Русском фронте (особенно у офицерского состава), по возвращению домой продолжали происходить нервные срывы.
Но оперативные обстоятельства не позволяли нам тогда задерживать наступательные операции. Требовалось забыть обо всем личном. Главное для нас – остаться большим соединением, сохранить боевые традиции и не потерять свое лицо перед союзниками, что в сложившихся условиях было сделать очень непросто. Если германские части, пусть с перебоями, но получали пополнения личного состава, средства механизации и современное вооружение, то мы либо не получали вообще, либо получали с громадным опозданием то, что требовалось для К. С. И. Р. на передовых позициях.
Русские с каждым днем демонстрировали свою решимость в борьбе, не обращая внимания на лю тый мороз, снег и стужу. Складывалось впечатление, что они могли жить и спать прямо в снегу.
Конечно, мы не выдерживали сравнения с немцами на равных в этих испытаниях, длившихся около десяти месяцев, так как они имели те средства, которых не было у нас. Экспедиционный корпус воевал практически без тяжелой артиллерии, танков, самоходных установок, близких по классу к аналогичным образцам вооружений в русской и немецкой армиях, без нормальной поддержки бомбардировочной авиации, – то есть без всего того, на чем базировался успех в этой войне машин… Но К. С. И. Р. сохранил свои отважные традиции и выдержал с честью все испытания!»
Во время своего короткого пребывания в Риме я лично передал в Штаб армии еще один отчет для Верховного командования от 20 мая 1942 года, где окончательно выразил свое мнение:
«После завершения летне-осенней кампании 1942 года настоятельно требую отозвать на Родину три дивизии К. С. И. Р., так как считаю, что перенести вторую зимнюю кампанию они не смогут».
«Я не хотел много раз возвращаться к одной и той же теме, но эта моя непреклонная настойчивость по отражению реальной ситуации в К. С. И. Р. была необходима, чтобы открыть глаза центральной власти на проблему необыкновенно трудной войны без соответствующих средств обеспечения в окружающей обстановке, подвергающей людей и технику запредельным, выматывающим испытаниям.
Я с самого начала отрицательно отнесся к расширению нашего участия в этой опасной авантюре – войне с Россией. У меня осталось ощущение, что в Риме не отдавали себе отчета в том, что происходит, и снова готовили армию для восточного фронта. Думаю, что общее мнение итальянского народа во многом сформировалось, благодаря пропаганде, умалчивающей и принижающей драматизм происходивших событий, свидетелем и реальным участником которых стал К. С. И. Р.»
Легкомысленные настроения, царившие в обществе, хорошо отразила одна газета, типичная для того времени, опубликовав следующий материал: «Ну что такое, в конце концов, русская зима? Что здесь необычного? Тридцать, сорок градусов ниже нуля? Но в Альпах во время Первой мировой войны температура опускалась еще ниже».
«Когда в конце апреля 1942 года генерал Интендантства Бильо вернулся из Рима, он предоставил мне точные данные относительно подготовки 8-й армии. Я рекомендовал Верховному командованию передать копии всех моих докладов о проблемах войны на русском фронте новому командованию, но, скорее всего, этого не было сделано, так как последующие события показали, что не весь опыт, тщательно собранный за первый год суровой кампании, учли в дальнейшем, к моему великому сожалению» [83].
Позже, уже после войны, Мессе станет известно, что проблемы неподготовленности войск к войне в зимних условиях неоднократно обсуждали два лидера фашистских государств: «Несколько слов о русском фронте прозвучало в разговоре Муссолини с Гитлером, состоявшемся 29–30 апреля 1942 года в Зальцбурге. Первая часть беседы проводилась с глазу на глаз и длилась около двух часов. Речь шла о драматических событиях и неудачах в России.
„…сказались ошибки метеорологов, доказавших свою бесполезность, и неожиданное падение температуры до −45 °C. Во времена Наполеона температура опускалась только до −22 °C. Немецкая зимняя одежда защищала при температуре от −20 до −25 °C, которая наблюдалась раз за 140 лет. Напряжение нервов, множество болезней. Широко распространилось недоверие. Невозможность переброски пополнений, за исключением только воздушного пути. Недостаточное снабжение, неописуемые страдания солдат. В отношении любой техники ситуация была близка к катастрофе.
Думаю, что в данных обстоятельствах, Фюрер, генералы, младшие офицеры и солдаты, особенно СС, держались достойно.
Число убитых за эти месяцы достигло 260.000 человек. На передовой все требовали помощи, которой не было: во-первых, потому что был приказ сопротивляться и умереть на месте; во-вторых, потому что все перевозки, кроме воздушных, были невозможны; в-третьих, потому
