В.Н. Татищев конкретно указывает, что Мономах «к Изяславу сыну послал, чтоб он ехал в Муром на княжество Давидово». С другой стороны, Владимир держал своих сыновей в железном кулаке и однозначно не позволил бы им заниматься самодеятельностью. Как мы увидим в дальнейшем, по всем серьёзным вопросам они спрашивали мнение отца. Что же касается постулата о том, что в развязывании конфликта виноваты некие недобросовестные слуги, то тот же Татищев пишет о них так: «Изяслава послал Владимир в Смоленск с надежными вельможами». С этими же «вельможами» Изяслав уходит в Муром. Получается, что в Смоленске на этих людей можно было положиться, а в Муроме нет? Не складывается.
Поэтому, если отбросить в сторону политкорректность и назвать вещи своими именами, то мы увидим довольно неприглядную картину: очередную усобицу на Руси развязал Владимир Всеволодович Мономах и никто иной. При этом князь преследовал свои узкокорыстные цели, а заботы о благе Руси здесь и не было. Не всё было так однозначно, как об этом пытаются нам рассказать некоторые исследователи.
* * *
Началось всё с того, что Давыд Святославич, сидя в Смоленске, услышал о том, что новгородцы приняли к себе Мстислава. Давыда обуяла зависть, и он, возжелав снова княжить на берегах Волхова, устремился в Новгород. Но господа новгородцы снова дали князю от ворот поворот, и тот возвратился в Смоленск несолоно хлебавши. Тем временем к Мурому подошло войско Изяслава. Однако жители города и не подумали оказать ему сопротивление, поскольку были прекрасно осведомлены о том, что их князь Давыд утвердился в Смоленске, где раньше княжил Изяслав. Подобные перестановки князей на столах были в порядке вещей, и муромцы приняли сына Мономаха с честью. Лишь посадник Олега заподозрил неладное, но Изяслав велел его схватить и засадить в поруб, дабы не мутил народ.
Вот теперь под рукой Владимира Всеволодовича оказалась вся Северо-Восточная Русь, включая Муром, Ростов, Суздаль и Белоозеро. Вопрос заключался в том, как на это отреагирует Олег. Но черниговский князь пока молчал, никак не проявляя своей озабоченности. Вполне возможно, он понимал, что Святополк и Мономах просто ждут, когда он будет вынужден вернуть себе Муром силой, и в этот момент нанесут удар по Чернигову. Святославич должен был терпеливо сносить и эту несправедливость.
Видя, что пока у них ничего не получается, Мономах и Святополк решили зайти с другой стороны. Согласно Повести временных лет, Олега вызвали в Киев: «Приди в Киев, да заключим договор о Русской земле перед епископами, и перед игуменами, и перед мужами отцов наших, и перед людьми городскими, чтобы оборонили мы Русскую землю от поганых». При этом В.Н. Татищев делает очень интересное дополнение: «И уложили между собою Чернигов дать Давиду Святославичу, Олегу из-за его беспокойств — Муром, Ярославу и Святославу братьям — Северу и Тмутаракань, Изяслава из Мурома посадить снова в Смоленске. Но сего Олегу до съезда не объявили». Получается, что всё уже было решено и присутствие Святославича на съезде превращалось в пустую, но необходимую формальность.
Есть большая вероятность того, что Олег мог узнать о таком переделе уделов, и поэтому дальнейшие события получают своё логическое обоснование. Из Чернигова отправиться в Муром или Тьмутаракань было для князя неприемлемо, поскольку его двоюродные братья и не скрывали, что их главной целью является удаление Олега из большой политики. Скорее всего, Святославич и не возражал, чтобы его старший брат Давыд получил Чернигов, это было бы ярким выражением той самой справедливости, которую он отстаивал всю свою жизнь. Но ему-то самому не в Муром же ехать! Да и родственникам своим черниговский князь совершенно не доверял, выражая опасение по поводу собственной безопасности в Киеве. В итоге Мономах и Святополк получили от Олега тот ответ, которого и ожидали: «Не пристойно судить меня епископу, или игуменам, или смердам» (Повесть временных лет).
Теперь руки у Святополка и Владимира были развязаны. Их ответ Олегу достаточно примечателен, хотя бы потому, что никаких конкретных обвинений в его адрес там нет, одна голословность и стремление выдать желаемое за действительное. «Так как ты не идешь на поганых, ни на совет к нам, то, значит, ты злоумышляешь против нас и поганым хочешь помогать, — так пусть Бог рассудит нас» (Повесть временных лет). Обвинения насчёт половцев сразу отбросим за ненадобностью, поскольку не родственникам Олега было на эту тему рассуждать. Ибо Святополк являлся зятем могущественного половецкого хана Тугоркана, а Владимир Всеволодович сам будет охотно использовать степняков в борьбе против Олега. Что же касается вариаций на тему, что ты, наверное, против нас «злоумышляешь», то это были просто пустые слова и не более того, поскольку фактов у Святополка с Владимиром не было никаких. Ведь в противном случае летописец, негативно настроенный к Олегу, обязательно об этом бы упомянул. Святославич же хотел только одного: чтобы его оставили в покое, но судьба распорядилась иначе. Киевские и переяславские полки выступили на Чернигов.
В. Верещагин. Князь Святополк II Изяславич Олег не захотел подвергать родной город тяготам осады, поэтому 3 мая отступил с дружиной и ратниками в Стародуб, где и решил дать бой родственникам. Сражение за Стародуб продолжалось 33 дня, воины Олега бились зло и крепко, а сам князь умело руководил обороной. Потери несли обе стороны, осажденные изнемогали от непрерывных вражеских атак и отсутствия припасов, но продолжали обороняться.
Между тем алчность Владимира в отношении Чернигова обернулась большим злом для Русской земли. Сведав о том, что переяславские и киевские полки ушли против Олега, на Русь началось половецкое вторжение. Хан Боняк разорил окрестности Киева и сжег княжеский двор в Берестовом, а хан Куря разграбил переяславские земли. И в довершение всех бед любимый тесть Святополка, Тугоркан, 30 мая объявился под стенами Переяславля и взял город в осаду. Мономаху и Святополку было от чего схватиться за голову.
Рассказ Повести временных лет о том, что Олег сам запросил мира у двоюродных братьев, вряд ли соответствует действительности, поскольку даты, которые приводит летописец, говорят совершенно о другом. Олег вышел из Чернигова в Стародуб 3 мая, а осада города продолжалась 33 дня. В середине мая на Русь вторглись Боняк и Куря, а Тугоркан взял в осаду Переяславль 30 мая. Однозначно, что Владимир и Святополк получили эти сведения в разгар боев за Стародуб и были вынуждены начать с Олегом диалог, чтобы спасти свои владения. Другого развития событий просто не могло быть. Но и Святославич понимал невозможность дальнейшего сопротивления, поэтому и согласился уйти в Смоленск, к брату Давыду. А затем вместе с ним прийти в Киев, чтобы там миром решить вопросы внутреннего обустройства Русской земли. Поцеловав друг другу крест, родственники разъехались в разные стороны.
Но, оказавшись в Смоленске, Олег заявил брату, что не собирается оставлять подлость родичей безнаказанной и будет отбивать Муром силой. Давыд полностью его поддержал и дал в распоряжение Олега смоленские полки. Усобица, развязанная Мономахом, получила дальнейшее развитие.
* * *
Когда Изяслав узнал, что его крестный идет на Муром, то не испугался, а стал собирать войска. Молодой князь знал, какой опытный и опасный противник ему будет противостоять на поле боя, а потому стягивал полки со всех концов своих владений. Пришли ратники из Ростова, Суздаля и с Белоозера. И здесь невольно напрашивается мысль, что в данный момент Изяслав был не просто муромским князем, но и наместником Мономаха в Ростовской земле. Под рукой Изяслава Владимировича была вся Северо-Восточная Русь, и он вполне резонно полагал, что у него хватит сил, чтобы отразить вторжение Олега.
Между тем Святославич вовсе не испытывал желания проливать кровь, а потому послал к крестнику посольство со словами увещания: «Иди в волость отца своего к Ростову, а это волость отца моего. Хочу же я, сев здесь, договор заключить с отцом твоим. То ведь он меня выгнал из города отца моего. А ты ли мне здесь моего же хлеба не хочешь дать?» (Повесть временных лет). Олег верен себе. Он снова пытается доказать своему оппоненту, что правда на его стороне, но, как всегда, сына Святослава никто не слушает. Вновь личные амбиции и корысть берут вверх над всем остальным. Как всегда, когда дело касается Олега Святославича. Даже летописец, который Олега не жалует, вынужден признать очевидное: «И не послушал Изяслав слов тех, надеясь на множество воинов своих. Олег же надеялся на правду свою, ибо прав был в этом, и пошел к городу с воинами» (Повесть временных лет).
