(11) Часть предоставленных Рицлером документов Соколов впоследствии опубликовал в своей книге, изданной в Германии. По содержанию они совпадают с депешей Кюльмана, которую, согласно рейхенгальским запискам Нейгардта, зачитал ему и Будбергу в здании германского посольства в Москве фон Мирбах.
(12) Н. А. Соколов. Убийство царской семьи. Изд-во "Слово". Берлин. 1925
(13) "Bunte Illustrierte", N 10(3.III). 1965.
(14) Anna Wyrubowa. Glanz und Untergagng der Romanoffs, Wien, 1927
(15) Dr. Jacques Otto Grezer. 50 Jahre Brest-Litowsk. "Blatter fur deutsche und Internationale Politik". Koln, Marz 1968, Heft 3, s.226-228
(16) Он перешел голландскую границу вечером 10 ноября. Прибыв к замку Амеронген своего приятеля графа Бентиннека, въехал в ворота и простуженным голосом сказал вышедшему навстречу хозяину: "А теперь я с удовольствием отведал бы, наконец, чашку настоящего английского чая". "Так завершилась 500-летняя история дома Гогенцоллернов". - Paul Sethe."Ich habe es nicht gewollt" (Der Kaiser hatte Angst vor dem Krieg), "Stern", N 31 (2.III).1964
(17) В июне 1940 года бывший кайзер послал из Доорна поздравительную телеграмму Гитлеру с выражением "восхищения и благодарности" по поводу взятия вермахтом Парижа.
ЯХТЫ И НОКТЮРНЫ
Царь и кайзер были родственниками. Иногда - собутыльниками. Иногда даже приятелями.
Вот они под хмельком, обнявшись, изображены на фотографии.
Эта поза была и политическим их идеалом. Обходя, по возможности, тот факт, что их державы оказались в противоборствующих коалициях, царь и кайзер вдвоем, без свидетелей, не раз предавались грезам о новом Священном союзе типа меттерниховского. За бокалом вина умственному взору обоих рисовался личный автократический альянс, устойчивый против превратностей общественного развития, способный в любое время обуздать и даже раздавить общего врага-крамолу.
Но меттерниховская идея солидарности монархов была не очень-то действенной и в свое время, в начале XIX века. Тем менее она могла стать реальностью по прошествии почти столетия.
Непреодолимые течения истории растащили августейших сородичей в разные стороны, а потом их с двух противоположных направлений прибило к 1 августа 1914 года, когда они а последний раз обменялись телеграфными посланиями, все еще именуя друг друга "Ники" и "Вилли"...
В последний раз призвали друг друга "одуматься" и "успокоиться"...
Не пожелали успокоиться ни тот, ни другой. Не захотели одуматься ни их генералы, ни дипломаты. Последовал взрыв. Он мог произойти и в другое время, и по другому, не сараевскому поводу: силы, вызвавшие его, были глубинными и неотвратимо действующими, и источники их лежали далеко за пределами личной воли двух свояков.
И все же фамильные связи Романовых и Гогенцоллернов никогда не порывались до конца даже в период самых острых межгосударственных конфликтов, возникавших из путаницы империалистических противоречий; эти связи на какое-то время могли быть лишь ослаблены.
Даже после того как царская Россия окончательно впряглась в колесницу Антанты, при дворе продолжала свою неутомимую работу пронемецкая партия, тем более влиятельная и живучая, что ее патроном выступила царица - бывшая гессенская принцесса, ухитрившаяся за двадцать три года жизни в России почти не обрусеть.
Эта группа, впоследствии получившая подкрепление в лице Распутина, упорно отстаивала принцип жизненной взаимозависимости двух династий. Пронемецкая партия внушала царю, что лучше всего гарантирует его личные интересы ориентация на единение с рейхом, вступление в некое русско-германское общество взаимного страхования от грозящей революции.
Получалось в известном смысле так, что Романовы, интригуя против своей немецкой родни, в то же время за нее цеплялись; рейх был для них и внешнеполитическим противником, и фамильным якорем спасения; участвуя в антантовских кампаниях против кайзера, Романовы при первых же признаках личной опасности готовы были сомкнуться с ним через головы и своих, и его союзников.
Параллельно двум империалистическим блокам, вставшим друг против друга с оружием в руках, действовал негласный русско-германский династический блок, базировавшийся на принципе: один попал в беду - другой выручает.
Не случайно кумиром российской черной сотни наряду с собственным монархом оказался к 1905 году и Вильгельм II. К нему в трудные минуты обращали свои взоры погромщики как из полицейско-жандармских инстанций, так и из пресловутого "Союза русского народа". Руководство и филиалы последнего (киевский, харьковский, тамбовский, кишиневский, елисаветградский) в 1905-1907 гг. неоднократно обращались к кайзеру с призывами о поддержке, с приветственными посланиями.
Рекорд пресмыкательства побила киевская организация "СРН", пославшая Вильгельму (за подписью Юзефовича) телеграмму с выражением "беспредельных чувств благоговения и коленопреклонения".
То, что негласный династический блок существовал, подтверждает сегодня и западногерманская публицистика в лице таких своих представителей, как, например, С. Хаффнер. Он отмечает, что "обе династии даже в периоды войн продолжали составлять некую общность частных интересов. То было все перекрывающее единство монархических кланов перед лицом революции, которая и Романовым, и Гогенцоллернам представлялась одинаково смертельным врагом" (1). Этим взаимным тяготением, по Хаффнеру, был вызван к жизни тот "старинный изысканный царистско-кайзеровский международный клуб, члены которого, даже ведя борьбу между собой, всегда оставляли в своей среде место для известной солидарности".
Для них война была занимательной, почти не связанной с личным риском игрой, которая, как пишет тот же Хаффнер, "велась, так сказать, в соответствии с клубными правилами... Стороны мерялись силами и, в зависимости от исхода, заключали мир; ни одной из них и в голову не приходила мысль о борьбе на полное уничтожение партнера по военно-политическому пасьянсу". Соблюдение клубных правил и было одной из добродетелей в отношениях между Романовыми и их немецкими родственниками на протяжении двух веков. "Нечего уж говорить о том, - пишет Хаффнер, - какое значение для них приобрела идея этой солидарности, когда возникла проблема борьбы против большевизма".
В силу "идеи солидарности" Николаю уже не раз случалось обращаться к Вильгельму с просьбами о личных одолжениях.
В 1905 году через посредство Витте он просил в Берлине взаймы денег на подавление революции, ставил перед кайзером вопрос о выделении германского экспедиционного корпуса для участия в усмирительных рейдах по империи. В один из осенних дней того года он уложил чемоданы, готовясь бежать с семьей из страны. Тогда в Финском заливе, у Петергофа, появился германский эсминец G-110, присланный Вильгельмом в распоряжение кузена; а за эсминцем, как деликатно сообщала одна из столичных газет, "болталась в заливе целая флотилия нерусского происхождения и службы", и находилась она в русских водах, как писала газета "Вечерний Петербург", "до тех пор, пока не миновала в ней надобность".
На твердую основу в те же годы поставлены были сотрудничество и взаимопонимание двух охранительно-полицейских служб, агенты которых по принципу челночного движения сновали и по Невскому, и по Унтер-ден-Линден. В Берлине царская охранка создала один из главных опорных пунктов своей диверсионно-сыскной деятельности на европейском континенте. Кайзеровские шпики снабжали ведомство Сипягина - Плеве постоянной информацией о печатании русской литературы в типографиях Лейпцига и Мюнхена. Из месяца в месяц берлинская полиция передавала в Париж Л. А. Ратаеву, шефу заграничной агентуры петербургского департамента полиции, сведения о деятельности в Германии русских революционных групп. Кайзеровскими властями был арестован и выдан царской охранке большевик Камо (Семен Аршакович Тер-Петросян); они же спасли от расплаты провокатора Е. Ф. Азефа (2). Впрочем, эти и подобные им взаимные услуги можно было бы считать мелочью в сравнении с другими проблемами, возникшими, например, в ходе первой мировой войны.
Сообразив уже к началу 1915 года, что война не обещает им ничего хорошего, Романовы принялись нащупывать возможность заключения сепаратного мира с Германией. Пока война казалась вариантом старого клубного пасьянса, они вели ее охотно и со спортивным задором. Когда же определились гигантские масштабы и затяжной характер побоища и потянуло гарью под самыми окнами дворцов, первым движением обеих сторон было возобновление интимных контактов с целью выбраться из переделки подобру-поздорову. Дело оказалось трудное. Выяснилось, что без риска свернуть себе шею царизм не может на полном ходу, внезапно приостановить свой кровавый бег в упряжке с Антантой...
Бьеркский инцидент относится к лету 1905 года, когда Вильгельм, соблазнив Николая обещанием подпереть его покосившийся трон, предложил ему один-на-один, через головы своих же правительств, договориться о священном союзе.
23 июля в залив Бьерке близ Выборга вошли с противоположных сторон две яхты под императорскими штандартами. Кузены встретились для обсуждения обстановки в Европе. Вильгельм перешел на яхту Николая.
