В марте 1745 г., не добившись своих целей и на этот раз, потеряв большую часть вновь укомплектованной армии, Надир-шах отступил в глубь Ирана, надеясь взять реванш в продолжении войны с Османской империей.[780] «Победитель Великого Могола, – пишет Соловьев, – не мог ничего сделать лезгинцам и с радостью должен был схватиться за предлог окончить тяжкую и бесславную борьбу, начавши новую войну, более легкую и выгодную».[781]
Военные действий между ними возобновились летом того же года и завершились новым поражением османских войск под Ереваном в августе 1746 г. В ходе очередного конфликта обе стороны были крайне обескровлены и искали мирного исхода на взаимно приемлемых условиях. Такой основой для них послужил подписанный 4 сентября 1746 г. мирный договор, который возвратил соперников к границам Касре-Ширинско-го соглашения 1639 г.
Этот договор, признававший формально независимость Северо-Восточного Кавказа от договаривающихся сторон, допускал на деле немало возможностей для вмешательства их во внутреннюю жизнь народов региона. В частности, в IV пункте трактата оговаривалось, что «народ лезгинской и другие находящиеся в тех краях вольными имеют остаться… в их правление и дела не вступаться, а буде против Блистательной Порты или против персицкого государства какое их неприятельское намерение откроется, то по сношению обеих сторон вольно по вине их наказать».[782]
Эта возможность совместных действий воспринималась некоторыми современниками как свидетельство антирос-сийских настроений иранских и османских правителей, непосредственно затрагивающих интересы и безопасность народов региона, в том числе и Дагестана. Так, 4 декабря 1746 г. канцелярия Донского войска на основе сведений, полученных от посланных в Крым и Азов лазутчиков, сообщила о том, что «турецкий султан с шахом персицким мир заключили и подлинным намерением между собой утвердились: шаху идти будущею весною к Астрахани, а султану турецкому отправить для взятия Азова к тамошним местам войски».[783] Для решения этой задачи шах рассчитывал использовать в своих интересах агрессивный настрой крымского хана Селим-Ги-рея II, надеясь столкнуть его с Россией. «Прибыли от персидского шаха к хану крымскому послы, – доносил 27 апреля 1747 г. кизлярский комендант А.П. Девиц, – чтоб он, хан, своим войском шел вспоможение персицкому шаху для разорения российских народов». От себя генерал особо добавил, что «оныя известия заподлинные».[784]
Приведенные свидетельства подтверждают, что шах не отказался от притязаний на кавказские земли, особенно на Дагестан, даже тогда, когда его империя оказалась на грани распада. Более того, по сообщениям осведомителей из Дербента и Эндери, в апреле 1746 г. шах вызвал в Исфахан шамхала Эльдара, подверг его пыткам и, когда тот пришел в себя, приказал с 30-тысячным войском идти в Дагестан, разорить всех дагестанских владетелей, арестовать и отправить под конвоем к нему Хасбулата или его «убить и голову прислать». Эльдар, выразивший сомнение в возможности выполнить этот приказ, снова был закован в цепи и брошен в темницу. «Я де зарекался в Дагестан ходить, – заявил шах перепуганному Эльдару через трое суток, – а ныне де… сего мая неотменно буду в Дагестанию и везде дагестанских жителей в конец разорю и дома их сожгу».[785]
Однако исполнить эту угрозу Надир-шах не мог: провалившаяся Дагестанская кампания, особенно в Аварии и Лакии, свидетельствовала о несбыточности этих надежд. Положение усугублялось тем, что ввиду провала этой кампании шах не смог справиться и с острыми внутренними проблемами в своем государстве, оказавшемся на грани развала. Длительная и упорная освободительная борьба народов Дагестана, как и других народов Кавказа, поглотившая огромные людские и материальные ресурсы империи Надир-шаха, сыграла свою роль в крушении этой монархии.
По мере усиления сепаратистских тенденций и внутреннего распада империи Надир лишился социальной опоры своей власти, что вынуждало шире использовать методы устрашения и террора. Не случайно последние годы правления шаха современники называют подлинным кошмаром. Истязания, убийства и казни невинных людей, конфискация имущества для покрытия огромных расходов на постоянные войны приняли чудовищные размеры. «Самым жестоким наказанием являлось то, – свидетельствует очевидец, – когда привязывают за ноги к дереву, кладут на спину и до тех пор бьют двумя палками по подошве ног, пока видны станут голые ноги. Сие наказание употребляют они вместо пытки, чтобы людей привесть к признанию; а наипаче производили оную персияне при нынешних утеснениях, для доставления шаху денег, который по всей Персии разослал большую часть афганцов ради собирания наложенной подати, что он делал уже до трех раз: ибо шах думал чрез сие привести их всех в обуздание, чтобы не имея денег не могли они производить возмущение».[786]
Последствия этой политики оказались трагическими не только для народов, подвергшихся нашествиям Надир-шаха, но и для самого Ирана. И.Я. Лерх и его спутники, проезжавшие по Дагестану, Азербайджану и Гиляну в 1746–1747 гг., видели «множество невспаханных полей и впусте лежащих деревень, чему причиною был шахов поход на Дербент»,[787]видели «много нищих, как молодых, так и стариков…, у которых или были выколоты глаза или обрезаны уши и нос».[788]
Для устрашения непокорных по велению шаха в 15 верстах от места слияния Аракса и Куры была выстроена конусообразная башня, в которую замуровали 192 человеческие головы так, чтобы «лица их снаружи были видны».[789] По свидетельству современного иранского историка Табризи, таким способом шах пытался спасти агонизирующий режим, собрать с каждой области и провинции от 15 тыс. до 100 тыс. туманов.[790] Однако эти попытки оказались эфемерными и выглядели нереальными в глазах современников. «Даже если бы листья на деревьях были золотыми, – цитирует он Мирзу Мехди-хана, – то и тогда не хватило бы их для уплаты налогов».[791] По мнению автора, такая политика Надира вызвала недовольство не только простых людей, но и лиц из его окружения, которые «воспылали к нему ненавистью».[792] Против шаха стала выступать ранее преданная ему феодальнокочевая знать. В результате заговора придворных Надир-шах был убит в ночь с 20 на 21 июня 1747 г.[793]
Так завоевательная политика «Грозы Вселенной» потерпела окончательный крах, положивший конец притязаниям иранских феодалов на Дагестан до воцарения Каджарской династии в конце XVIII в. Угроза Дагестану с их стороны временно отпала ввиду распада державы Надир-шаха и начавшейся длительной кровавой борьбы за власть между его наследниками. Но это не означало, что народы Дагестана избавились от опасности установления иноземного господства. Воспользовавшись начавшейся в Иране династической борьбой, Порта попыталась вернуть себе утраченные позиции. С этой целью она проводила военные демонстрации, засылая к горцам своих агентов, которые должны были убедить местных правителей принять османское подданство и выступить против России[794].
Свои меры предпринял и петербургский двор, не желавший допустить усиления влияния османов на Кавказе. Как только была получена весть о смерти Надир-шаха, канцлер А.П. Бестужев-Рюмин предложил императрице Елизавете Петровне созвать Государственный Совет для обсуждения создавшегося положения, выражая опасение, как бы «Оттоманская Порта, пользуясь слабостью Персии, не овладела ею и не сделалась для России опасным соседом».[795]
После предварительного обсуждения «персидских дел» в Коллегии иностранных дел и рекомендаций высших государственных сановников, принимавших участие в походе Петра I и в разграничении на Кавказе, 27 августа 1747
Государственный Совет постановил: «1) удостовериться в смерти шаха Надира; 2) пригласить горских дагестанских владельцев ко вступлению в русское подданство… 3) в Астрахани держать наготове достаточное число морских судов, на которых в случае нужды перевозить войско и провиант, отправить туда готовые суда из Казани и построить новые… 4) отправить нынешней же осенью как можно скорее к гилян-ским берегам 1 000 четвертей пшеничной муки для продажи тамошним жителям на деньги или для мены на шелк».[796] Удостоверившись в смерти Надир-шаха, б октября Государственный Совет вторично подтвердил необходимость активизации действий в Дагестане и прикаспийских областях.
Эти меры оказались своевременными и отвечали особенностям сложившейся ситуации. В начале июля 1747 г. со значительной суммой денег и фирманами султана Махмуда I на Кавказе появился Юсуф-паша. По пути в Дагестан часть казны была захвачена грузинским царем Ираклием, но все же Юсуф-паше удалось доставить грамоты султана и оставшиеся деньги горским владетелям. Согласно этим фирманам, за Ахмед-ханом Мехтулинским сохранялось звание шамхала с чином Силахшора и вручением 200 мешков денег. Кайтагскому уцмию Ахмед-хану жаловался титул трехбунчужного паши, его сыну Магомед-хану – двухбунчужного паши. Каждому из табасаранских владетелей – майсуму и кадию были присвоены такие же титулы и вручено по 200 туманов. Магомед-беку Цахурскому присваивался титул султана Элисуйского со званием двухбунчужного паши и «выделением некоторой суммы денег».[797]
