Существуют также широкие разногласия в отношении последствий эпидемии. Рассказы современников говорят о том, что она убила массу народа, по-видимому, в равной степени и городского, и сельского. Но по-прежнему дискутируется вопрос: была ли смертность на том же уровне, что и от черной смерти в XVI в., когда ее жертвами стало значительно больше трети населения в охваченных ею районах Западной Европы. Те, кто стремится видеть в чуме величайший кризис, попытались увидеть в некоторых явных археологических находках признаки экономического упадка на землях Восточной Римской империи и датировать их приблизительно 550 г. Но по результатам самых недавних исследований этих данных спор оказался, в общем, безуспешным. Фактически и города, и сельская местность Византийской империи демонстрируют в конце VI в. признаки продолжительного благоденствия, и нет вообще никаких доказательств какого-то крупного экономического спада. Как мы увидим далее в этой главе, есть также очень хорошее и совершенно другое объяснение явного упадка, который следует после 600 г. Чума была, безусловно, ужасной и унесла жизни многих людей, но нет доказательств того, что она привела к какой-то всеобщей или структурно серьезной экономической дезорганизации[163].
Надеюсь, ясно, что я не сомневаюсь в том, что войны Юстиниана представляли собой цепочку ужасных событий для очень большой части населения Средиземноморья. Они, безусловно, породили более высокий налоговый спрос с византийского населения – с землевладельцев (к которым я, в общем, испытываю гораздо меньше сочувствия) и в равной степени крестьян. Многие солдаты армий Восточной Римской империи, вандалов – аланов и готов погибали мучительной, жестокой смертью. И благодаря сопутствующему ущербу и последующей нестабильности простые люди из числа провинциального населения Северной Африки и Италии – их было десятки тысяч, а быть может, и больше – потеряли свое имущество, средства к существованию на будущее и просто жизнь. И все для того, чтобы удовлетворить требования тирана-самодержца, который начал эту политику, отчаянно пытаясь вернуть себе утраченный политический капитал, а затем опьянился вкусом, очевидно, легкой победы. Для большого числа территорий войны Юстиниана стали абсолютной катастрофой, и это, наверное, вывод, который нуждается в акценте больше, чем любой другой. История слишком часто была виновной в том, что поддерживала точку зрения правителей-деспотов при описании их славных побед, тогда как нужно еще так много сказать.
Так что там, в конце концов, с войнами Юстиниана, если смотреть на них с той последней, более традиционной точки зрения – центра империи? Именно с этого ракурса, несмотря на все потери, стоили ли войны всех затрат? Для самого императора – самопровозглашенного завоевателя многих народов – нет ни малейшего сомнения, что стоили. Победа в Северной Африке дала ему все козыри и политический капитал и для восстановления репутации своей власти, и для реконструкции церемониального центра Константинополя в конце 530-х гг., и позже. Он пережил все это и умер в собственной постели в преклонном возрасте 83 лет (или около того), оставив после себя ряд памятников, которые нас все еще удивляют (храм Святой Софии поистине поразительный), а каждая его война приводила – с его точки зрения – к успешному исходу. К 565 г. в Африке сохранялся мир в течение почти двух десятков лет, на большей территории Италии – более десяти, а на Сицилии – почти тридцать. Для иллирийского авантюриста, готового сесть на корабль и бежать в тот ужасный конец недели в январе 532 г., завоевательная политика была в высшей степени успешной. Но это лишь собственная точка зрения тирана. Как насчет государства, которым он правил, Восточной Римской империи в целом?
Я думаю, есть два пути думать об этом, один из них – взглянуть на завоеванные провинции. Под углом зрения Константинополя, ключевой вопрос – принесли ли эти войны достаточный доход, чтобы довольно долго покрывать расходы их на изначальное завоевание и последующую оборону. Быстро обежав их – и опять-таки, разумеется, мы должны придерживаться качественного, а не количественного подхода, – ответ окажется неоднозначным. Сицилия, без сомнения, стоила того, чтобы за нее воевать. В противовес своей роли в современном Итальянском государстве в древнем и средневековом мире Сицилия была большим выигрышем: король Англии Генрих III в XIII в. практически довел себя до банкротства, пытаясь наложить на нее свои цепкие лапки. Юстиниан, напротив, получил Сицилию практически даром, и Восточная Римская империя удерживала ее без проблем до 650-х гг., когда начались первые набеги арабов, а затем с гораздо большими затратами – до IX в. К этому времени остров, вероятно, более чем окупился. Полагаю, что то же самое справедливо и в отношении Северной Африки. Там затраты были выше, и могло показаться, что в конечном счете византийским сборщикам налогов предоставили несколько меньшую территорию, чем имели их предшественники из Западной Римской империи. Она также гораздо раньше попала в руки арабов. Потеря Карфагена в 690-х гг. ознаменовала фактический конец византийского владычества. Тем не менее основная часть завоеванной североафриканской территории находилась в руках Византии к этому времени уже 150 лет, что являлось более чем достаточным для того, чтобы окупились все затраты на ее завоевание. Действительно, в конце VI и начале VII в. ось Сицилия – Северная Африка была достаточно богата, чтобы обеспечить политическую базу, с которой команда отца и сына Гераклиев (подробнее о них чуть позже) захватит всю империю.
Не все так просто с Италией. Ее удивительно большие территории оставались частью Восточной Римской империи на протяжении очень долгого времени и, как мы видели, продемонстрировали гораздо больше археологических признаков экономического благоденствия, чем те, которые в нее не вошли. Значительным анклавом вокруг Равенны вместе с Римом и большей частью Центральной и Южной Италии правили напрямую из Константинополя до VIII в. В тот момент Равенна была утрачена, а Рим вышел из-под его непосредственной власти. Но об этом будет рассказано в главе 7. Южная часть полуострова оставалась прочно под властью Восточной Римской империи еще двести лет после этого, а отдельные общины – даже еще дольше. Захват Велизарием Неаполя, таким образом, ознаменовал лучшую часть пятисотлетнего правления Восточной Римской империи в Южной Италии, так что нетрудно сделать вывод о том, что затраты на завоевание были возмещены к X в.[164] Гораздо более заметна, чем эти примеры продолжительности владычества Византии, самая быстрая потеря большей части Северной Италии и двух центральных горных герцогств со столицами в Беневенто и Сполето сразу же после смерти Юстиниана. В 568 г. лангобарды ушли с земель, которые они занимали на Среднем Дунае на протяжении трех поколений, и двинулись в Северную Италию, где Нарсес, как мы уже видели, только-только подавил последние проявления независимости готов, что помешало престарелому полководцу уйти в отставку. Эта внезапная опустошительная потеря явно провалила подсчет затрат и прибылей, который вели в Константинополе в отношении ценности завоеваний Юстиниана в Италии. Для историков это тоже стало началом более общей дискуссии о том, что какими бы краткосрочными ни являлись успехи завоеваний Юстиниана, они породили в большей или меньшей степени фатальный прецедент чрезмерно растянувшейся империи. Ведь нельзя было удержать не только всю Италию; за сорок лет после смерти Юстиниана произошла серия крупных потерь центральных районов налоговой базы на Ближнем и Среднем Востоке, которая изменила характер Византийского государства навсегда. Насколько хорош прецедент, если эти потери представляют собой долгосрочные последствия чрезмерно растянутой империи Юстиниана?
О слонах и ложах
В 583 г. из Константинополя туда и обратно сновали посольства к правящему хану Аварского союза. Восточные римляне и авары на тот момент жили мирно, и в ходе этих контактов хан потребовал дипломатических подарков от императора – слона, золотое ложе и в довершение всего огромную сумму наличными. Об этом безо всяких комментариев сообщает восточно-римский историк Теофилакт Симокатта (очаровательно, его фамилия означает «одноглазый кот»). Авары были степными кочевниками, которые лишь недавно появились в Западной Евразии с окраин Китая, никогда не видели слонов и, вероятно, едва ли слышали о них. Что касается слона и ложа, то дело в том, что аварский хан и его советники, прежде всего, пытались придумать что-то такое, чего константинопольские власти не могли им дать, чтобы наглядно продемонстрировать пределы власти императора. Когда римляне доставили слона, авары выбрали золотое ложе как самый неосуществимый дипломатический дар, какой они только могли придумать. Когда появилось и ложе, оно стало поводом для проявления пренебрежения, и прелюдией к выдвижению невыполнимого требования – денег, – которое, как они знали, привело бы к войне. Вся канитель с требованиями замысловатых даров, а затем отказами от них была дипломатической уловкой, придуманной для того, чтобы показать превосходство аваров, а затем прервать существовавшее состояние мира[165]. Если отставить в сторону сюрреалистические моменты этой истории, то она в конечном итоге приведет нас к ответу на вопрос, почему Восточная Римская империя сочла больше невозможным удерживать итальянские территории после смерти Юстиниана.
