45
Наиболее обоснованные недавние объяснения связи национализма с формированием государства см.: Mann (1986, 1993); Breuilly (1993). См. так же более ранние известные работы: Deutsch (1966, 1969); Kohn (1968). О формировании государства вообще см.: Poggi (1973); Anderson (1974); Tilly (1975); Giddens (1984); Tilly (1990).
Геллнеровские (Геллнер 1991) рассуждения о том, что индустриализация вызвала национализм, более ограниченны, но все же согласуются с изложенной логикой. В классическом описании у Поланьи (Поланьи 2002) подчеркивается роль рынков вообще, а не только промышленности. См. также: Балибар и Валлерстайн (2004).
Слово «нация» не имело тогда никакого отношения к тому, что понимается сегодня под национальными идентичностями (Kedourie 1994: 5–7). В средневековом Парижском университете существовало четыре «нации»: Франция (включавшая всех говоривших на романских языках), Пикардия (преимущественно голландцы и фламандцы), Нормандия (главным образом скандинавы) и Германия (которая включала как англичан, так и немцев).
В знаменитом «Открытом письме к христианскому дворянству немецкой нации» Мартин Лютер использует слово «нация» в основном в его средневековом смысле, описывая элиты, которые могли посещать церковные соборы, но такие документы в лютеранской Реформации предвосхитили более современное употребление этого слова. Это объясняется тем, что они обращались ко всему лингвистически и культурно определяемому народу и получали широкое распространение вследствие роста народной грамотности, которому в значительной степени способствовали лютеранская библия, напечатанная Иоганном Гуттенбергом, и циркуляция документов вроде «Открытого письма…» Лютера. В своих ключевых националистических «Речах» 1807–1808 годов Фихте (Fichte 1968) вспоминает о Лютере, но употребляет слово «нация» явно в современном смысле.
«Нисходящие» теории предполагали легитимацию суверенитета по божественному праву. «Восходящие» теории, напротив, предвосхитили рождение более современной идеи нации или народа со своим представлением о том, что суверенитет даровался правителю народом. Утверждая, что это имело решающее значение для древней Германии, и обращаясь к Альтузию, Гирке (Gierke 1934) объяснял этим выступления против абсолютистского правления и господства государства над обществом. Вообще, возникновение идей нации и общества во многом связано с римскими республиканскими правовыми идеями и дискурсом естественного права (Ullman 1977).
Описание роли республиканских идей на начальном этапе политической трансформации Нового времени см.: Pocock (1975). О французском конструировании республиканской patrie см.: Hunt (1984); Blum (1986). Даже монархические государства Нового времени испытали на себе влияние республиканских идей. Конечно, республиканство не было чем-то совершенно новым, о чем свидетельствует пример Рима; Рим также напоминает нам о возможности перехода от республики к империи. Так бывало и в современную эпоху, например, когда СССР без лишнего шума стал вести себя как империя во внутренних (по отношению к нерусским республикам) и внешних (по отношению к зависимым странам Варшавского договора) делах.
Как показал Чаттержди (Chatterjee 1994), это стало важной проблемой в представлениях европейцев о народах, подчиненных колониальному правлению. Британцы в Индии, например, последовательно отстаивали идею о том, что Индия была не единым обществом, а смешением гетерогенных и враждующих сообществ. Эта идея легитимировала английское господство, но она также дала индийским элитам, заинтересованным в противодействии британской гегемонии, стимул для того, чтобы предложить националистическое обоснование единства Индии, что, в свою очередь, стало одним из факторов, приведших к обострению индуистско-мусульманских противоречий.
В наиболее заметном недавнем общем описании политической теории гражданского общества ощущается серьезное влияние Гегеля (Коэн и Арато 2003), не позволяющее осознать важность шотландского, английского и французского подходов и оценить, насколько велико в этом дискурсе было значение негосударственной социальной организации. И этот дискурс, конечно, сыграл важную роль в становлении социологии. См.: Calhoun (1993b).
Следует пояснить, что ни Франция, ни Англия, не говоря уже о Британии, не были однородными в религиозном отношении. Религиозное единство нации отчасти было идеологическим мошенничеством, как и все заявления о единой, целостной национальной идентичности. Но оно имело большое значение. Французских протестантов убивали и вынуждали покидать страну во имя национального единства, что привело к появлению среди прочего гугенотских общин в Северной Америке. Антипапские настроения играли важную роль в английской народной политике (особенно во времена войны с Францией) вплоть до XIX столетия. Антикатолицизм американского ку-клукс-клана был не только реакцией на иммигрантов из Южной Европы, но и отличительной особенностью англо-саксонской идентичности, передававшейся из поколения в поколение.
И в этом смысле современные представления об отношениях народа и государства намного ближе к ранней истории иудаизма и ислама, чем к классической древности Греции или Рима, столь любимой политическими теоретиками раннего Нового времени.
Парадоксальным образом гоббсовский подход предвосхитил традицию гражданского национализма, обычно ассоциируемую с Великой французской революцией. Хотя теория Гоббса поддерживала монархию, а не революцию, она утверждала, что всякий индивид, подчиняющийся институтам политического правления, может быть членом политического общества. Она была ассимиляционистской, а не этницистской.
Работа Кона (Kohn 1968) по сей день остается одним из лучших описаний этого аспекта зарождения английского национализма. См. также: Greenfeld (1992), хотя следует отметить, что эта работа оставляет без внимания степень, в которой аристократические сторонники нации, противостоявшей королю, были также противниками левеллеров, диггеров и других движений, отстаивавших более широкие демократические права англичан.
Говоря об этом, нам не следует преувеличивать степень «ассимиляции» в европейских государствах. Бретонцы и корсиканцы, например, обнаруживают пределы культурной и политической интеграции во Франции. См.: Noiriel (1996). Коннор (Connor 1994: 183) справедливо упрекает Карла Дойча и других теоретиков, которые связывали национализм преимущественно с государственным строительством, не замечая сопротивления ассимиляции среди фламандцев, шотландцев, валлийцев и других национальных групп, подчиненных все еще мультикультурным европейским государствам, хотя и не признающим себя таковыми. Дойч считал все эти группы успешно ассимилированными и описывал не только Францию, но и Италию, Испанию и Швейцарию как государства, обладающие единым национальным сознанием. Возрождение «субгосударственного» этнического национализма, которому способствовало создание Европейского Сообщества, служит дополнительным свидетельством того, что ассимиляция не является полной, а культурное многообразие всегда может быть использовано теми, кто имеет в этом материальный или какой-то иной интерес. См.: Schlesinger (1992); Delanty (1995); Guibernau (1996).
Encyclopédie (Paris, 1751–1 7 6 5). Vol. 11. P. 36.
В этом отношении важным исключением является Майкл Уолцер (Walzer 1983, 1992). Признавая существование этого недостатка (хотя и не в случае демократической теории per se, а в случае с его теорией справедливости), Джон Ролз (Rawls 1993) поднял вопрос о том, что могут означать «права» у различных наций или каким может быть легитимный «закон народов».
Весьма полезно также описание Англии XVII века и объяснение, почему национализм не встречался раньше, предложенное Гринфельд (Greenfeld 1992); с р.: Marcu (1975), Armstrong (1982).
Cм.: Blum (1986). Еще раньше обращение Монтескье (Монтескье 1999) к «духу» законов предвосхитило современный дискурс национальных культур и характеров.
