Тщетно испанский премьер-министр, либерал Игнасио Сагаста, умолял «международный концерт» прислать на острова любую комиссию, дабы та убедилась, что количество погибших исчисляется едва ли сотнями, протестантов на острове отродясь не бывало, а в смысле зверств испанцы как раз уступают пламенным революционерам. Все всё понимали, но никто не спешил помогать, поскольку поддержка Испании не сулила никаких выгод, а вот за невмешательство янки обещали не остаться в долгу. Некоторое недоумение «явной несправедливостью» выразили только правительства Российской и, как ни странно, Оттоманской империй, и бежать впереди паровоза непонятно зачем им, вполне понятно, было не с руки.
Короче говоря, ситуация напрягалась. В январе 1898 года на страницах «Нью-Йорк Морнинг Джорнэл» было опубликовано украденное по заказу Херста частное письмо испанского посла, нехорошо отзывавшегося о президенте Мак-Кинли, – медиамагнату, битва которого с Пулитцером была в разгаре, дико хотелось горяченьких, – чем кровавее, тем лучше, – сенсаций. Когда спецкор, сидящий в Гаване, дал боссу телеграмму, что восстание, кажется, сходит на нет, Херст ответил знаменитым: «Вы обеспечьте иллюстрации, а войну я обеспечу». Спустя несколько дней к берегам Кубы подошел «с официальным визитом» американский броненосец «Мэн», который, встав на рейде Гаваны, 15 февраля 1898 года внезапно взорвался и очень быстро утонул. История этого взрыва не разгадана и по сей день, но уже через неделю тираж «Нью-Йорк Морнинг Джорнэл», требовавшей «страшно отомстить проклятым конкистадорам за кровь и пепел миллиона уничтоженных индейцев», вырос до совершенно фантастических по тем временам 5 миллионов в день.
Испанцы еще пытались как-то спастись. Они передали следствие в полное распоряжение американских специалистов, – и даже те, хотя и были заранее подготовлены к вынесению вердикта о мине, прикрепленной снаружи, – сделали вывод, что нет, взорвалось судно где-то внутри. Это, однако, уже роли не играло, да и не могло играть. «Весь американский народ» в едином порыве требовал отомстить за «бедных морячков» и «спасти несчастных кубинцев из пыточных камер». Вовсю шли набор волонтеров в морскую пехоту и развертывание флотов. Так что 19 апреля под единодушное «Гип-гип-ура!» граждан Конгресс США принял резолюцию с требованием к Испании «покинуть эти земли, права управлять которыми она сама лишила себя как плохим управлением, так и жестоким отношением к невинным людям, и оставить названные территории на благородное попечение американской демократии», а когда испанское правительство в ответ позволило себе попросить о специальной конференции, где «интересующие обе стороны вопросы могли бы быть обсуждены», 21 апреля 1898 года военно-морской флот США без объявления войны атаковал слабенькие эскадры испанцев. Ибо, как написал на следующий день в редакционной статье торжествующий Херст, обычно журналистикой не баловавшийся, «уважение к интересам Америки и выгоде ее народа не позволяет терпеть от дикарей подобной наглости». И вот так-то возникли причины для того самого стука в дверь, с которого я начал было разговор….
В борьбе обретешь ты право свое
Для полной картины следует понимать, что к концу XIX века обстановка на Филиппинах напоминала ситуацию в Латинской Америке восемью десятилетиями ранее. Сформировавшаяся буржуазия, начитавшаяся Прудона, Маркса и прочих модных шопенгауэров, зажиточные креолы, куча-мала активных разночинцев с претензиями, обострившийся земельный вопрос – и полное политическое бесправие, помноженное на тупость мадридских наместников. Ничего удивительного, что на островах стали появляться патриоты, мечтающие о независимости. В 1892 году на обломках умеренно-просветительской Филиппинской Лиги, сдуру разгромленной испанцами, возникло куда более агрессивное общество – Катипунан, поднявшее в августе 1896 года серьезный мятеж. Правда, лидеры вскоре перегрызлись – частично на почве амбиций, но и по идеологическим мотивам тоже: «левые» во главе с «человеком из народа» Бонифасио и интеллектуалом Мабини считали необходимым проводить земельную реформу и так далее, «умеренные», главным образом помещики, возглавляемые Эмилио Агинальдо, полагали, что независимость хороша и так, без глупой уравниловки.
Победил Агинальдо; Бонифасио расстреляли, Мабини едва унес ноги, но бои продолжались, в марте 1897-го в освобожденных районах была провозглашена независимая Филиппинская республика, в ноябре принята умеренно-либеральная Конституция. А затем происходит нечто странное. Лидеры повстанцев впервые откликаются на призыв властей встретиться и поговорить. Предложения испанцев конкретны: армию распустить, республику расформировать, восстание свернуть, а за все это – полмиллиона песо и право уехать куда угодно. Ответ борцов столь же четок: ДА!!! При условии, что, кроме денег, филиппинцев уравняют в правах с жителями метрополии. Но поскольку ясно, что такие вещи не в компетенции губернатора, лидеры войны за независимость готовы удовлетвориться честным словом, что он сделает все, чтобы убедить короля принять «политические» условия, и прекратить борьбу прямо сейчас, однако не за жалкие полмиллиона, а как минимум за миллион. Сходятся на 800 тысячах; деньги поступают немедленно. Так что 16 декабря 1897 года правительство повстанцев объявляет о самороспуске, а Агинальдо издает воззвание о прекращении борьбы в связи с «полной капитуляцией властей и во избежание продолжения постыдного братоубийства», подкрепляя слово делом – каждый боец повстанческой армии получает по целых 15 песо (деньги немалые, аж на лошадь хватит).
В общем, все путем. Губернатор рапортует в Мадрид о подавлении мятежа (правда, некоторые фанатики еще воюют, а генерал Франсиско Макабулос в провинции Тарлак даже сформировал временное правительство, но на эти частности можно закрыть глаза: коль скоро политическое руководство бунтовщиков сдалось, это уже просто бандитизм, да и сколько там того Тарлака?). Мадрид ликует (о «политических» требованиях губернатор даже не подумал никуда сообщать). Повстанцы расходятся по домам довольные (насчет политики боссы договорились, обмана не будет, чему гарантией 15 песо, которые уже в кармане). А сеньор Агинальдо уплывает в Гонконг, где открывает солидный торговый дом. Увы, вскоре прогорает (куда уж там конкурировать с китайцами!), с трудом избегает долговой ямы и грустит. Вот в такой ситуации в начале мая 1898 года в дверь к бывшему президенту и постучал посланец адмирала Дьюи, командующего Тихоокеанским флотом США, только что утопившим испанскую эскадру на рейде Манилы…
Смысл адмиральской эпистолы (она сохранилась) был по-военному четок: а) мы, американцы, ведем войну с Испанией за свободу последних территорий Америки, еще томящихся под колониальным игом; b) мы уже добились серьезных успехов как в Западном полушарии, так и в Восточном, испанский флот сокрушен, и наши marins готовы к высадке на острова; с) свобода и демократия не зависят от географии, мы восхищены героической борьбой народа Филиппин и готовы оказать ему такую же помощь, как народам Кубы и Пуэрто-Рико; d) мы надеемся, что филиппинский народ во главе со своим испытанным лидером мистером Агинальдо, со своей стороны, внесет свой вклад в наше общее дело, подготовив плацдармы для высадки и сражаясь плечом к плечу с нашими парнями; е) от имени Президента Соединенных Штатов Америки выражаю надежду на тесный союз с будущей независимой Филиппинской республикой. Точка. Размышлять было не о чем. 17 мая Агинальдо, высадившись с американского борта на Филиппины, призвал «дорогих собратьев» к оружию. Его репутация достаточно высока, а на вопросы особо въедливых земляков имеются вполне убедительные ответы. Да, борьба была прекращена, но мы же добились почти всего, чего хотели, а добиться всего сил не было. Да, я покинул дорогую Родину, но у меня были сведения, что испанцы меня убьют, а я нужен для дальнейшей борьбы. Да, деньги брал, но ведь все поделил поровну, и себе взял ровно 15 песо, сами видите, ни поместьем, ни хотя бы особняком не обзавелся. Да, наконец, политические условия испанцы не выполнили, но виноват в этом исключительно непослушный Макабулос. И вообще, прекратите треп, я в Гонконге не вшей щелкал, смотрите, какого союзника нашел…
Короче говоря, через несколько дней под контролем восставших оказался почти весь Лусон, кроме Манилы, а 12 июня Агинальдо, уже в качестве официального Диктатора Революции, провозгласил «окончательную независимость». На сей раз он ведет себе тоньше, чем когда-то: «во имя единства нации» отныне никаких фракций, вождь «левых» Аполинарио Мабини, тот самый, которому повезло уцелеть два года назад, приглашается на пост премьер-министра. Тем временем повстанцы расширяют освобожденные районы, расчищая их для высадки американских союзников. 13 августа янки без единого выстрела (филиппинцы сделали за них практически всю работу) вошли в Манилу; испанские войска капитулировали, а уже 15 сентября в городке Малолос при благожелательном участии представителей США проходит конгресс, выработавший конституцию II Филиппинской республики. Первым же шагом республиканского правительства становится официальная телеграмма правительству США с благодарностью за все сделанное, гарантией вечного союза и просьбой о признании. Ответа не последовало. Но американское командование разъяснило, что удивляться не следует: США ведут непростые переговоры о мире в Париже, куда филиппинская делегация (как, впрочем, и кубинская, и пуэрто-риканская) приглашены не были в связи с отсутствием у них юридического статуса. По этой же причине до подписания мира не следует ждать никаких официальных ответов из Вашингтона. Объяснение было убедительным и логичным. Филиппинцы продолжали ждать, развлекаясь шлифовкой статей Конституции, президент Агинальдо учреждал ордена и подписывал наградные списки, а янки дожимали испанцев в далеком Париже. И дожали. Согласно договору, подписанному 10 декабря 1898 года, Мадрид отказался от колоний как в Западном полушарии, так и в Тихом океане, признав Кубу и Пуэрто-Рико «свободными государствами», находящимися «под опекой» США. Что касается Филиппин, то в тексте документа фиксировалось лишь согласие Испании продать острова победителю за 20 миллионов долларов.
