Иван Грибков - Особый штаб «Россия»

В тот же день Смысловский выступил перед офицерским составом разведшколы в Эшенбахе. Бывший лейтенант вермахта Михаил Рогачевский вспоминал короткую речь, произнесенную Борисом Алексеевичем:

«Германия гибнет. И мы, русские националисты, остаемся без помощи. Мы должны пробиваться на юг Германии, должны объединиться с другими войсками, и если это удастся, мы скажем, в чем мы нуждаемся. Дорога каждая минута. Вы слышите канонаду. В 2 часа вы должны выступить… Вы смелые и стойкие. С нами Бог»[520].

По словам Рогачевского, личный состав разведшколы в Эшенбахе (прекратившей свою деятельность) выступил ночью. Была сформирована колона приблизительно из 500 человек, куда, помимо солдат и офицеров, также входили женщины и дети. Колонна очень медленно двигалась на юг Германии. Транспортных средств не было. Смысловский отдал приказ офицерам, чтобы военнослужащие двигались только по проселочным дорогам, так как шоссейные магистрали постоянно подвергались налетам с воздуха[521].

В 1-ю РНА, как писал С. К. Каширин, должны были войти Русский охранный корпус в Сербии (более 5000 человек) генерал-лейтенанта Б. А. Штейфона и 3-я дивизия ВС КОНР генерал-майора М. М. Шаповалова (около 10 000 военнослужащих-новобранцев)[522]. Некоторые историки считают эти действия Бориса Алексеевича вымыслом, поскольку он никогда не объяснял, кто и когда ему отдал такой приказ, и что подобное предприятие, якобы согласованное с ОКХ, представляется необоснованным и не имеющим юридического смысла, так как эти соединения входили в состав ВС КОНР[523].

Вместе с тем, Смысловский, как уже отмечалось, в марте 1945 г. совершенно не обращал внимания на ВС КОНР, и подбирал для своей армии необходимые кадры. Действовал он с согласия начальника III отдела ОКХ «Иностранные армии Востока» генерал-майора Р. Гелена и при поддержке начальника штаба «Валли-I» подполковника В. Бауна. Благодаря их связям и влиянию в ОКХ, Борис Алексеевич получил разрешение переподчинить себе эти соединения. Более того, именно Гелен и Баун, как замечают лихтенштейнские исследователи, санкционировали выход армии Смысловского к границе нейтральной Швейцарии, обеспечив для нее надежное прикрытие[524].

Вопрос о том, насколько решение ОКХ о переподчинении РОКа и 3-й дивизии ВС КОНР Смысловскому было юридически обосновано, особой трудности не вызывает. Не следует забывать, что Третий рейх до самых последний дней своего существования был государством компетенций, в котором шла постоянная борьба за приобретение властных полномочий, как между различными инстанциями, так и внутри самих этих инстанций. В одном и том же ведомстве могли приниматься диаметрально противоположные решения, входящие друг с другом в противоречие, однако каждое из этих решений, тем не менее, формально имело юридическую силу. Поэтому переподчинение Смысловскому корпуса Штейфона и дивизии Шаповалова было вполне «законно» с точки зрения ОКХ.

Разумеется, возникает другой вопрос: на каком основании немцы могли так поступать, ведь армия Власова, получив статус союзнической, вроде бы целиком и полностью была отделена от вермахта, а если и была связана с ним, то только в порядке оперативного подчинения? Однако оперативное подчинение ВС КОНР вермахту было явлением формальным. Соединения ВС КОНР, как отмечает историк С. И. Дробязко, «располагали лишь внутренней автономией, в то время как вопросы, связанные с обеспечением их вооружением, боеприпасами, горючим и всеми видами довольствия, пополнением личным составом и использованием, оставались в сфере компетенции германского командования»[525]. То есть реально речь идет почти о полном подчинении ВС КОНР немцам, за исключением идеологии. Но ОКХ взгляды власовцев к этому времени абсолютно не волновали (как и возможные протесты Власова по поводу боевого применения его дивизий). Именно немцы определяли, куда и какие соединения направлять, кому их передавать и где использовать.

Можно говорить, что приказ ОКХ о переподчинении двух соединений ВС КОНР Смысловскому был необоснованным и ошибочным. Но дальнейшие события, произошедшие с генералом Власовым и его подчиненными, свидетельствуют как раз об обратном.

Зачем Борису Алексеевичу понадобилось подчинять себе корпус Штейфона и соединение Шаповалова? Видимо, Смысловский возлагал некоторые надежды на то, что примкнувшие к нему РОК и 3-я дивизия ВС КОНР несколько увеличат шансы личного состава соединения, если дело дойдет до прямого боевого столкновения с войсками союзников. И он, зная всю шаткость своего положения, приложил все усилия, чтобы включить соединения в состав своей армии, и формально этого добился.

Смысловский вспоминал: «Апрель 1945 года. Трагические дни Германской Ставки. Я приехал получать последние распоряжения… Я получил приказы о передаче в мою армию Русского корпуса (Шутцкора) и 3-й дивизии РОА[526] генерала Шаповалова. Надо было спасать все, что еще можно было спасти. Положение было критическое.

Я принял решение пробиваться на запад и уходить в нейтральную Швейцарию.

Выполняя мои директивы, мой начальник штаба, генерального штаба полковник Ряснянский повел кадры Первой русской национальной армии в направлении на Мемминген. Туда же я решил направить и переданный мне Русский корпус.

Установить телефонную связь с немецким штабом того района, где находился Русский корпус, не было никакой возможности, а поэтому я, по совету Ставки, выслал нарочного курьера. Капитан С. выехал, снабженный приказом и специальным предписанием немецким штабам не препятствовать движению Корпуса и дать ему возможность выйти из боя, если он находится на линии огня»[527].

Смысловский далее пишет, что генерал-лейтенант Б. А. Штейфон (скончавшийся 30 апреля 1945 г.) унес с собой в могилу тайну, получил ли он или не получил приказ ОКХ о присоединении к 1-й РНА. Борис Алексеевич не случайно заостряет внимание на этом моменте, поскольку некоторые подразделения 1-го и 2-го полков особого назначения, первыми покинувшие свое место дислокации в первой декаде апреля 1945 г., с 16 по 25 апреля, около 10 дней ждали подхода соединения Штейфона в районе города Мемминген. Однако ожидание оказалось тщетным. Корпус в назначенный район не вышел[528].

Возможность того, что командование РОКа знало о подчинении 1-й РНА, исключать нельзя, так как Смысловскому еще в марте 1945 г. удалось наладить связь с соединением Штейфона. Как уже отмечалось, некоторые офицеры прибыли в 1-ю РНА из РОКа. Это, в частности, И. А. Колюбакин, Е. Э. Месснер, граф Н. А. Коновницын, А. И. Войнаховский, С. Л. Донсков, В. Ф. Жуков, Г. Симон-Томин, работавший в корпусной газете «Борьба» и выходивший на соединение с армией Смысловского с редакционной группой (10 человек). Данные фамилии были выявлены на основе сравнительного анализа имен и фамилий чинов РОКа со списком военнослужащих 1-й РНА и гражданских лиц, интернированных в Лихтенштейне, а также со списком членов Суворовского союза. Нужно сказать, что «лихтенштейнский список» содержит в себе информацию только об интернированных лицах и, следовательно, не дает полной картины того, сколько корпусников могло находиться в 1-й РНА. В любом случае исследование в этом направлении должно быть продолжено, так как есть основания полагать, что в формировании Бориса Алексеевича были и другие военнослужащие корпуса генерал-лейтенанта Б. А. Штейфона[529].

Однако вернемся к драматическим дням апреля 1945 г. Отход 1-й РНА к швейцарской границе осуществлялся в невероятно тяжелых условиях. Колонны частей и подразделений Смысловского неоднократно попадали под удары американской авиации, от чего росли боевые и санитарные потери. Оказать какую-либо помощь раненым, быстро эвакуировать их в ближайший госпиталь не было никакой возможности. Весь грузовой автотранспорт изначально был отдан подразделениям 1-го полка особого назначения. Но в скором времени многие машины были уничтожены в результате бомбардировок, и тем, кому удалось выжить, пришлось вторую половину пути преодолевать в пешем порядке.

В еще более ужасных условиях совершала марш колонна, в которой двигался личный состав из бывшей разведшколы в Эшенбахе. Михаил Рогачевский, находившийся в этой колоне, рассказывал о весьма печальных эпизодах, происходивших на его глазах:

«… С первого дня пути были отставшие, с кровоточащими ранами на ногах они садились на краю дороги и смотрели безразличными взглядами вослед колоне, которая двигалась дальше. Звук канонады был слышен где-то рядом… На горизонте были видны большие пожары, которые лизали небо огненными языками… Мы шли молча»[530].