Само то, что римляне, которых вел Пертинакс (нельзя точно сказать, присутствовал ли при этом событии Марк Аврелий), позволили себе попасть в такое безвыходное положение — было характерной чертой этой беспрецедентной войны. Насколько известно, Август, Друз, Тиберий, Германик, Корбулон, Траян сражались более умело и уверенно. Вар попал в ловушку, но только потому, что пренебрегал уже и минимальной осторожностью, к тому же не мог заподозрить в предательстве своего «советника» Германна, у римлян известного как Арминий. Германик тоже несколько раз попадал в тяжелые ситуации, потому что безрассудно рисковал. Но политика Антонинов, принимавшая во внимание все уроки прошлого, их методичная, осторожная стратегия должны были бы предотвратить любые случайности, хотя и противники их многому научились. Неужели при всем том Марк Аврелий, Помпеян, Пертинакс и Викторин совершали такие грубые ошибки, что спасти их могли только чудеса?
Неизвестные сражения и тайная дипломатия
Ответ понятен: они считали, что им не приходится выбирать, ни с каким неприятелем сражаться, ни на какой позиции встречать его, ни какой тип боя вести. Поневоле, но вполне сознательно, а потом и настойчиво, они бросили все доступные (достаточно ограниченные) силы Империи на эту контрнаступательную войну, в которой, как мы уже видели, можно опознать черты современных колониальных экспедиций. Политика Марка Аврелия на Дунае сначала была политикой «зачистки», потом «права преследования», затем «обороны посредством наступления» и, наконец, «выжженной земли». При такой политике войско рано или поздно неизбежно должно было увязнуть в болоте или попасть в засаду в горах. Если для предотвращения таких случаев прибегали к магии и молитвам, это не должно нас удивлять. «Чудо о дожде» в том виде, в каком донесли его до нас скульптура и каллиграфия, должно бы входить в программу наших военных училищ.
Несмотря на фрагментарность источников подобного рода, мы можем составить себе общее представление о дунайских войнах. В целом они окажутся просто чередой точечных акций, прерываемых перемириями, непрочными договорами, вновь заключаемыми союзами и, в конце концов, всеобщим истощением. Во всем этом постоянную, незаметную, но значительную роль играла дипломатия. Мы встречаем многочисленные упоминания о посольствах, друг за другом прибывавших в Карнунт, а затем в Сирмий. До самого конца столетия германцы так и не выступили единым фронтом: так ловко действовали римляне, чтобы их разделить, а может быть, и сами они с такой выгодой набивали себе перед римлянами цену. «Одни приходили от племен, другие от царей», — повествует Дион Кассий; он упоминает случай, когда явилась просить союза и получила его делегация во главе с двенадцатилетним вождем Баттарием. «Иные, — пишет далее историк, — приходили просить мира: так было с квадами. Им дали мир, чтобы расстроить их союз с маркоманами, а также потому, что они дали императору много коней и скота, пообещали выдать дезертиров и освободить уведенных в плен граждан — тринадцать тысяч сразу, остальных потом. Но им не дали права ездить на большие рынки, чтобы маркоманы и язиги, которых они обязались не пропускать через свою землю, как-нибудь не затесались среди них с целью разведать римские позиции и запастись провиантом». По этим словам можно понять всю важность ярмарок: они были местом мирного сближения народов, но в то же время и бесконтрольных контактов, то есть политическими клубами. Над ними был установлен активный надзор римлян, центурионы заменяли туземных приставов. Дунайский флот, базировавшийся в Карнунте, патрулировал Дунай и его притоки. Для квадов такое положение было стеснительным и унизительным. Они не выполнили своих обязательств и возобновили военные действия.
Вспомним, что после первой попытки вторгнуться в Венецию они просили вернуться под покровительство римлян и получить короля, приемлемого для обеих сторон. Этого короля, известного под латинизированным именем Фурций, свергли. Его сменил Ариогез, но он оказался таким несговорчивым, что Марку Аврелию пришлось оценить его голову. С неприятельскими вождями так поступали очень редко: ведь желали того римляне или нет, только с ними можно было разговаривать. Впрочем, когда после очередного поражения квады выдали Ариогеза, его только поселили под стражей в Александрии. На расстоянии веков такие нарушения договоров нас не удивляют, но ведь для римлян это было непростительное вероломство. Марк Аврелий сделал отсюда вывод, что с такими бесчестными народами мир всегда будет ненадежным. Разбить их поочередно не стоило и пытаться, противостоять всем вместе тоже невозможно. И Марк Аврелий продолжил политику оттеснения, «зачистки», продвигаясь по главным торговым путям германцев, рискуя, но полагаясь на богов грозы и дождя.
Неверные союзники, ненадежный мир
Но продвигаясь на север, он не мог упускать из вида потенциального противника на правом фланге — язигов с венгерской равнины — глубокого кармана между Дунаем, который в этом месте резко поворачивает на юг, и Тисой, также текущей в меридиональном направлении и впадающей в Дунай в самой южной точке этого отрезка. Язиги были сарматским племенем, поселенным здесь по ошибочному расчету Тиберия: он хотел сделать оседлой эту западную ветвь иранского племени, оторвавшуюся от своего восточного корня и кочевавшую в области Понта. На дунайской границе за язигами — ненадежными союзниками римлян — день и ночь следили паннонские легионы, с севера язиги граничили с квадами, жившими на другом берегу Грана, на востоке с даками, обитавшими за Тисой. Но теперь дакам серьезно грозило движение германских завоевателей, которых, как мы видели, несколько лет назад, в свою очередь, вытеснили с устья Вислы гепиды: вандалов, временно двинувшихся на юго-восток, гоня перед собой костобоков. Перед легатом Корнелием Климентом, сменившим Клавдия Фронтона, оказалось вандальское племя астингов. История, рассказанная Дионом Кассием, как нельзя лучше иллюстрирует запутанную ситуацию в уже «балканизированной» Европе, которую Рим смог взять под контроль уже гораздо позже, превратившись в Византию и утратив свою душу. «Астинги со всеми семьями вторглись в провинцию Дакия, надеясь за свой союз получить деньги и землю. Не получив удовлетворения, они оставили жен и детей под покровительством Климента и отправились силой захватить земли костобоков. Но, победив этот народ, они продолжали грабить Дакию. Вандалы-лакринги, пришедшие раньше них, испугались, как бы Климент их не выслал за то, что они пользуются грабежами астингов, и неожиданно на них напали. Тогда астинги с миром пришли опять к римлянам, и Марк Аврелий устроил им поселения при условии, что они будут сражаться с его врагами. Отчасти они исполнили это обещание». Понятно, что Марк Аврелий при всем желании не мог держать под контролем такую запутанную ситуацию, чреватую наследственными спорами в Центральной и Восточной Европе вплоть до сего дня. Другое дело — решить, вышел ли он из положения благоразумно или своими ошибками усугубил его. В тот момент (в 174 году) до него дошла весть, что язиги хотят нарушить нейтралитет, и он боялся, как бы они не ударили ему в тыл, когда перед ним еще были маркоманы.
Поэтому император усилил давление на маркоманов, поодиночке отрывая от них соседей и союзников: первая коалиция германцев наконец рухнула. Маркоманы запросили мира. Условия для них были тяжелее, чем для квадов: им запретили селиться в семикилометровой полосе от Дуная, а торговать им дозволялось лишь в определенные дни в определенных местах. Маркоманам вменялось в обязанность вернуть уведенных в плен паннонцев и большую добычу, взятую у граждан империи. Провинциальные власти раздали возвращенную добычу, а паннонцы вернулись во фригийских колпаках, но этот символ свободы оказался чуть ли не издевательским: они получили только ограниченное право гражданства. Видно, сограждане никогда не доверяли побывавшим в оккупации… Маркоманы желали жить на римских землях — им дали земли, а вернее, поселили, явно насильно, в Дакии, в Паннонии и даже в Северной Италии, куда они приходили за землей лет пять назад, в окрестностях Равенны. «Но они взбунтовались, — сообщает Дион Кассий, — и дошли до того, что чуть не захватили город. Поэтому Марк Аврелий больше не допускал варваров на землю Италии и выслал даже тех, кого поселил там ранее». Стало быть, политика ассимиляции удавалась еще хуже, чем политика оттеснения.
Язиги тоже послали послов к Марку Аврелию, но от них он решил добиваться безоговорочной капитуляции. Чтобы оправдать тяготы, которых он требовал от войска, и непопулярную в Риме войну, ему надо было к титулу Германика добавить титул Сарматика. Поэтому началась новая кампания, которая принесла не только новые жертвы, но и новые повышения. Прежде всего, ставка главного командования была перенесена из Карнунта в Сирмий на юге Паннонии (ныне Митровица), на Саве, в нескольких километрах от того места, где, приняв ее, широко разливается Дунай. За императором последовал двор. Дворец в Сирмии с его службами и канцеляриями перестроили. Туда же прибыла императрица Фаустина со всей свитой. После четырехлетней разлуки императорская чета вновь соединилась и зажила семейной жизнью — очевидно, в глубине Паннонии было безопаснее, чем на Дунае. Император находился уже не на передовой. Он увидел младшую дочку, четырехлетнюю Вибию Сабину. Вторая дочь Анния Галерия уже была там вместе с мужем Клавдием Севером, а старшая, Луцилла, сохранившая пожизненный статус императрицы, — вместе со своим принцем-консортом, неприметным и всемогущим Клавдием Помпеяном.
