По другой легенде, Керенский покинул Зимний дворец, воспользовавшись одним из подземных ходов, который вел в дом Военного ведомства на Адмиралтейском проспекте. Там его ожидал управляющий делами Временного правительства В. Д. Набоков. Оттуда будто бы Керенский и уехал из взбунтовавшегося Петрограда в Гатчину, надеясь привести верные ему войска для усмирения бунта.
Еще одним таинственным подземным ходом будто бы предложил воспользоваться членам Временного правительства некий пожилой чиновник дворцового ведомства. Эта странная легенда родилась, пожалуй, в узких кругах юристов и законников. Она утверждает, что заседавшим в Зимнем дворце членам правительства вначале показалось заманчивым воспользоваться неожиданным предложением. Но в этот напряженный момент кто-то напомнил коллегам, что в случае бегства законного правительства революция будет считаться юридически правомерной. Только арест всего состава Кабинета, да еще во время его заседания, сделает ее, то есть революцию, в глазах всего мира незаконной. С этим согласились даже самые робкие из членов правительства. Через несколько минут все они были арестованы.
Сразу после октябрьского переворота родилась легенда о том историческим выстреле крейсера «Аврора», который возвестил всему миру о начале новой эры в истории человечества. Будто бы на крейсер, в сопровождении отряда красных моряков, «взошла женщина невероятной, нечеловеческой красоты, огромного роста, с косами вокруг головы. Лицо бледное. Ни кровинки. Словно ожившая статуя». Говорили, что это знаменитая Лариса Михайловна Рейснер. Она-де и распорядилась дать залп из корабельной пушки. Моряки крейсера молча переглянулись: женщина на корабле – плохая примета, но команде подчинились и выстрел произвели.
Пожалуй, именно с этой поры в городском петербургском фольклоре начал формироваться образ некоего партийного чиновника, человека изворотливого, умеющего в любых, даже самых невероятных ситуациях удержаться на плаву. Впоследствии о таких людях говорили: «Непотопляемый, как „Аврора“».
Стреляли в ту осеннюю ночь и пушки Петропавловской крепости. Говорят, революционные матросы ворвались в крепость в поисках пушек для штурма Зимнего. Старый пушкарь пытался убедить нетерпеливых революционеров, что все орудия в Петропавловской крепости изношены, что их стволы просто не выдержат стрельбы и вдребезги разлетятся. Да и тавота для смазки стволов в крепости не оказалось. Матросы нервничали. Времени оставалось мало, и они потребовали, чтобы старик приготовился стрелять. Когда старый солдат понял, что отвертеться не удастся, он бросился в солдатский гальюн, зачерпнул ведро нечистот, смазал им ствол пушки и, таясь от матросов, заложил холостой заряд. Последовала команда и, как рассказывает легенда, прогремел… сраный залп революции.
Так или иначе, революция состоялась. На следующий день, рассказывается в одном анекдоте, Ленин взбирается на броневик:
– Товарищи! Революция, о которой так долго мечтали большевики, свершилась!
Теперь, товарищи, вы будете работать восемь часов в день и иметь два выходных дня в неделю.
Дворцовая площадь потонула в криках «Ура!»
– В дальнейшем вы, товарищи, будете работать семь часов в день и иметь три выходных дня в неделю.
– Ура-а-а-а!!!
– Придет время и вы будете работать один час и иметь шесть выходных в неделю.
– Ура-а-а-а-а-а-а!!!!
Ленин поворачивается к Дзержинскому:
– Я же говорил вам, Феликс Эдмундович, работать они не будут.
Кроме официальных пропагандистских тезисов, была в то время известна и оригинальная фольклорная версия случившейся революции. Ленин якобы задумал и осуществил ее как месть Романовым за казненного брата. Довольно последовательная и стройная легенда представляет собой сентиментальную историю о том, как мать Ленина, Мария Бланк, приняв христианство, стала фрейлиной великой княгини, жены будущего императора Александра III. Хорошенькая фрейлина завела роман с наследником престола и вскоре забеременела. Во избежание скандала ее срочно отправили к родителям и «сразу выдали замуж за скромного учителя Илью Ульянова, пообещав ему рост по службе». Мария благополучно родила сына, назвав его Александром – в честь отца.
Далее события, как и положено в легенде, развиваются с легендарной скоростью. Александр, уже будучи студентом, узнает семейную тайну и клянется отомстить за поруганную честь матери. Он примыкает к студенческой террористической организации и берется бросить бомбу в царя, которым к тому времени стал его отец. В качестве участника подготовки этого покушения Александр Ульянов был судим и приговорен к смерти. Накануне казни к нему приезжает мать. Но перед посещением сына, согласно легенде, она встречается с императором, который будто бы соглашается простить своего сына, если тот покается. Как мы знаем, Александр Ульянов покаяться отказался и был казнен. После этого Ленину будто бы ничего не оставалось, как мстить не только за мать, но и за брата.
После революции Петроград в глазах населения оставался столицей и «самым святым городом во всей России». Эти вещие слова молва приписывает оптинскому старцу Нектарию. Сказал он будто бы их в последние дни Оптиной пустыни.
В октябре 1919 года пролетариат Красного Питера, как называли в те времена Петроград, встал на защиту своих завоеваний от наступавших войск генерала Юденича. Фольклор того времени отличается героическим пафосом, основания для которого безусловно были: «Шел Юденич полным ходом, да разгромлен был народом»; «Красный Питер бока Юденичу вытер»; «Бежал Юденич ужасом объят, забыв про Петроград». Даже Зинаида Гиппиус, отличавшаяся, как известно, крайне отрицательным отношением к Октябрьской революции и ее победителям, уже будучи в эмиграции, вспоминает гордую петроградскую пословицу 1918–1920 годов: «Пока у нас наш Красный Петроград, мы есть и мы непобедимы».
Сохранился удивительно редкий образец совершенно исчезнувшего к тому времени жанра народной поэзии – раешного стиха. Широко распространенный в русской поэзии XVII–XVIII веков, возрожденный в XIX веке «балаганными дедами» во время гуляний на Марсовом поле и Адмиралтейском лугу, он вдруг на мгновение всплыл на привалах гражданской войны. Нетрудно представить, как во время короткого отдыха перед боем полковой балагур и затейник, потомок петербургских балаганных дедов раскручивал перед полуграмотными восторженными красноармейцами лубочные картинки, сопровождая их неторопливыми рифмованными строчками:
Вот вам фронт Петербург, город красный,
Фронт у Питера самый опасный
Был,
Сплыл.
А Юденич Антанте письмо писал,
Что двадцатого он Петербург, мол, взял, –
Пропустил слово «чуть»,
Захотел спекульнуть,
Да не вышло.
Надвигался красный террор. Из Петрограда уезжали те, кто это понимал и мог уехать. В первую очередь город покидали иностранцы. Мы уже упоминали легенду о некоем «знатном американце», случайно оказавшемся в Петрограде в эти трагические «окаянные дни». Перед тем как отбыть, он запальчиво обратился к провожавшим: «Зачем вам, большевикам, такой прекрасный город, что вы с ним будете делать?»
В 1919 году был арестован шестидесятилетний великий князь Николай Михайлович, известный историк, председатель Русского географического общества. Он был в оппозиции к Николаю II и называл его не иначе как «наш дурачок Ники». Николай Михайлович был расстрелян 28 января того же года. По преданию, перед расстрелом князь снял сапоги и бросил их солдатам: «Носите, ребята, все-таки царские…»
Бытовала легенда о вскрытии большевиками захоронений великокняжеской усыпальницы Петропавловского собора. Будто бы они извлекли останки всех тринадцати погребенных там великих князей, свалили их в кучу и сожгли в общем костре, причем, как утверждает легенда, сожгли не где-нибудь, а на паперти собора, в чем рассказчики видели особую иезуитскую изощренность новых хозяев России. Эта зловещая легенда жила в народе более семидесяти лет, и только совсем недавно, в ходе плановых реставрационных работ, к счастью, не подтвердилась.
По революционному городу ходили слухи, будто на улицах «орудуют ночные разбойники, которые прыгают выше домов при помощи особых пружин, прикрепленных у них к сапогам». Говорили также, что одеты они в саваны.
На Васильевском острове действовала неуловимая банда грабителей под предводительством знаменитого в 20-х годах Моти Беспалого, который, как говорили, отличался исключительным рыцарским благородством по отношению к бедным. Грабил только буржуев, разжиревших за счет обездоленных пролетариев. Однажды специально обчистил ювелирный магазин ради безвестной старушки, сыновья которой погибли во время германской войны. Все награбленные золотые изделия Мотя нанизал на веревочку и подбросил их в форточку старушки. К веревочке была якобы привязана еще и бумажка в десять червонцев, на полях которой было собственноручно Мотей написано: «Где Бог не может – Мотя поможет». С необыкновенной скоростью эта крылатая фраза облетела Петроград и навсегда осела в арсенале петербургского городского фольклора.
