Прошло время. После революции все театры были национализированы, квартиры влиятельных особ реквизированы, а Музей академических театров по иронии судьбы разместился в квартире бывшего директора императорских театров.
Одна из легенд послереволюционного Петрограда повествует о том, как в 1918 году Петроградский губисполком получил срочную телеграмму из Царского Села. После бегства белогвардейцев, говорилось в ней, в одном из прудов Екатерининского парка нашли сброшенный с пьедестала обезображенный бюст Карла Маркса. В Царское Село спешно была направлена комиссия во главе со скульптором Синайским, автором памятника основателю марксизма, созданного в рамках ленинского плана монументальной пропаганды. К приезду высокой комиссии бюст был уже установлен на пьедестале и укрыт белоснежным покрывалом. Предстояло его вторичное торжественное открытие. Под звуки революционного марша покрывало упало, и Синайский в ужасе отшатнулся. Перед ним хитро и сладострастно улыбался, склонив едва заметные мраморные рожки, эллинский сатир – одна из парковых скульптур Царского Села. Синайский, рассказывает легенда, осторожно оглянулся вокруг, но ничего, кроме неподдельного революционного восторга на лицах присутствовавших, не заметил. Какое-либо вмешательство было бессмысленным. «Памятник великому основателю» был открыт.
Одновременно с изготовлением и установкой новых памятников, согласно ленинскому плану монументальной пропаганды, предполагалось убрать с улиц и площадей города ряд монументов, не отвечавших художественным вкусам новых хозяев. В первую очередь это касалось памятников особам царской крови. Среди прочего Петроград лишился нескольких памятников основателю города Петру Великому. Были уничтожены монументы «Царь-плотник» и «Петр I, спасающий моряков», стоявшие на набережной Невы, напротив боковых корпусов Адмиралтейства. Одна из легенд того времени утверждает, что один из этих памятников чудом сохранился: его будто бы спрятали, утопив в Неве, на глубине трех метров.
Чудесным образом эта легенда получила реальное продолжение в наши дни. Известно, что в свое время копия памятника «Царь-плотник» была подарена голландскому городу Саардаму. Совсем недавно в Петербурге проходил фестиваль искусств «Дни Голландии». В рамках фестиваля голландцы подарили петербуржцам бронзовую копию с копии подаренного им памятника. Таким удивительным образом утраченная семьдесят лет назад скульптурная композиция, ожидавшая, согласно легенде, своего часа, вновь обрела исторический адрес на Адмиралтейской набережной Санкт-Петербурга.
Между тем все более явственно ощущался нарастающий кризис советской власти. Политика «военного коммунизма», голод и хозяйственная разруха в городах, неурожай на селе вызвали брожение среди рабочих. Неспокойно было среди моряков – наиболее образованной части вооруженных сил молодого государства. В феврале 1921 года начался так называемый Кронштадтский мятеж, якобы, согласно официальной пропаганде, организованный эсерами, монархистами и меньшевиками. Восстание кронштадтского гарнизона было жестоко подавлено. Более тысячи человек были убиты, две с половиной тысячи пленных, взятых с оружием в руках, – приговорены к расстрелу. Тысячи были репрессированы после того, как, поверив в амнистию, объявленную советской властью, вернулись на родину из Финляндии, куда они бежали по льду Финского залива. Поэтизации такой бесчеловечной расправы с политическими противниками, немедленно предпринятой большевиками («Нас водила молодость в сабельный поход,/Нас бросала молодость на кронштадтский лед…») фольклор противопоставил частушки, которые тут же были запрещены и знание которых могло стоить жизни:
Мы на речку шли,
Баловалися,
А кронштадтские матросы
Взбунтовалися.
* * *
Ах, клешики,
Что вы сделали:
Были красными,
Стали белыми.
Симпатии народного искусства были заметно иными, нежели симпатии официальной поэзии, даже если она обладала безусловными художественными достоинствами.
С приходом к власти большевиков Петроград буквально охватила лихорадка переименований – идеологическая болезнь, метастазы которой с поразительной скоростью распространились на все сферы городского хозяйства. Эпидемия началась в 1918 году, достигла своего пика в начале 1950-х и, похоже, продолжается до сих пор. Так велика была заданная скорость. Все, что по тем или иным причинам не могло быть разрушено, переименовывалось.
В 1923 году Петроградский губисполком упразднил старые названия трех параллельно идущих улиц: Захарьевской, Фурштатской и Шпалерной, присвоив им имена революционеров Ивана Каляева, Петра Лаврова и Ивана Воинова. Этим же постановлением Сергиевская улица переименовывалась в улицу Чайковского, в память о композиторе Петре Ильиче Чайковском, который учился в Училище правоведения, находившемся вблизи этой улицы на набережной Фонтанки. Тем не менее появилась легенда о том, что Сергиевская улица названа в честь известного в свое время народника Николая Васильевича Чайковского, однофамильца композитора. Легенда приобрела настолько широкое распространение и популярность, что редколлегии справочника «Весь Ленинград» за 1926 год пришлось рядом с топонимом «Улица Чайковского» в скобках дать разъяснение: «комп.», чтобы доверчивый обыватель не спутал великого композитора с бывшим народником, затем откровенным врагом советской власти Н. В. Чайковским.
Политическая биография Николая Чайковского началась в середине 1860-х годов, когда он вступил в основанную М. А. Натансоном революционную организацию студентов-медиков. В истории революционного движения имя Чайковского увековечено в названии этого кружка – «чайковцы». Но Октябрьскую революцию Чайковский не принял и после 1917 года вошел в так называемый Всероссийский комитет спасения Родины и революции, который активно готовил восстание против советской власти. В 1918 году Чайковский становится участником «Союза возрождения», а после высадки союзного десанта в Архангельске возглавляет Верховное управление Северной области. В 1920 году Чайковский становится членом южно-русского правительства при генерале Деникине. Как уже говорилось, коллекционеры хорошо знают подписанные им денежные знаки, известные под названием «чайковки». Ясно, что в 1923 году его именем улицу назвать не могли. Однако легенда существует до сих пор. Возникновение и необыкновенная живучесть ее, вероятно, связана с тем, что параллельные улицы названы именами революционеров, в ряду которых более уместным кажется имя Чайковского-революционера, пусть даже бывшего, чем имя композитора.
Бытует в Петербурге легенда и о переименовании Калинкинского пивоваренного завода. Согласно ей, в перерыве заседаний Третьего всероссийского съезда советов рабочих и солдатских депутатов, который проходил в Петрограде в 1918 году, рабочие старейшего пивоваренного завода выставили для делегатов съезда бесплатное угощение. Дорвавшись до любимого напитка пролетариата, делегаты затянули перерыв допоздна, пьяно стучали кружками о мраморные подоконники Таврического дворца, смачно сдували пену на яркие дубовые паркеты и прокуренными голосами орали песню любимого героя революционной толпы Стеньки Разина «Из-за острова на стрежень…» Если верить легенде, то именно после этого затянувшегося перерыва на очередном заседании по просьбе делегатов съезда Калинкинскому пивоваренному заводу было присвоено имя легендарного Стеньки Разина.
В 1920 году новое имя присвоили госпитальному судну «Рига». Оно стало называться «Народоволец». Случилось это незадолго до катастрофы, которую матросы как бы предчувствовали и с суеверным страхом ожидали. По старой морской традиции, корабль всю жизнь должен носить первоначальное имя. Переименование всегда ведет к несчастью. Однажды судно, стоявшее у причальной стенки Васильевского острова, вдруг дало крен, легло на борт и мгновенно затонуло. Говорили, что оно было построено с изъяном: у него якобы был постоянный крен на правый борт. Для предотвращения несчастья и придания кораблю равновесия на левом борту имелась специальная цистерна, постоянно заполненная водой. Согласно расхожей легенде, один матрос привел на борт девушку. Они спустились в трюм. Случайно девица открыла кингстон, который матрос не успел закрыть. Судно потеряло остойчивость и перевернулось.
В Петрограде распевали частушку на мотив «Яблочка»:
Эх, клешики,
Да, что наделали –
«Народовольца» потопили,
С бабам бегали!
Еще говорили, что за сутки до аварии с корабля ушли крысы, о чем вахтенный будто бы доложил капитану, но тот не придал этому никакого значения. А крысы тем временем организованно покидали тонущий корабль: они шли по трапу, рассказывали «очевидцы», «гроссами, то есть подразделениями по сто четыре штуки в каждом, и сразу устремлялись к церкви Киевского подворья, что на углу набережной и 15-й линии». Здесь крысы ринулись в подвал, «сожрали все восковые свечи и муку для просфорок», а потом распространились по всему Васильевскому острову.
