Когда они вернулись во дворец и доложили королю, что Мария непреклонна, как и прежде, тот сильно разгневался.
Теперь он уже не сомневался, что рядом с ней действует группа заговорщиков. Они используют Марию, чтобы сорвать все его планы и дискредитировать новый «Акт о наследовании». Генрих начал с того, что убрал из Совета Эксетера и Фитцуиль-яма, затем лично побеседовал со многими придворными дамами, а леди Шелтоп — как главную надзирательницу Марии — вообще приказал заточить в Тауэр и допросить с пристрастием. Несчастный Кромвель провел в страхе целую неделю. Позднее он признался Шашои, что «уже считал себя покойником», потому что в свое время убеждал Генриха, что Мария стала совсем покорной.
Поскольку никакого заговора раскрыть не удалось, Генрих, видимо, решил осудить дочь за предательство интересов державы. При этом «старания и молитвы» Джейн в защиту несчастной Марии были «грубо отвергнуты». Король предписал судьям провести официальное расследование, признать ее виновной и осудить, причем заочно, как не явившуюся в суд. По свидетельству Шашои, король сказал, что, как только суд вынесет решение, «понесет наказание не только Мария, но и Эксетер, Кромвель и многие другие».
Кажется, единственное, что тогда спасло Марию, — это порядочность королевских судей. В случае неудачи им тоже грозили тяжкие кары, но они все равно не захотели обагрить свои руки ее кровью. Чтобы оттянуть время, судьи предложили ей вначале подписать официальное согласие, где были изложены все требования короля. Судебное расследование должно было начаться после того, как Мария откажется подписать этот документ, получивший название «Заявление леди Марии». Вскоре «Заявление» было соответствующим образом составлено и отослано в Хансдоп. В нем подтверждалось, что Екатерина и Генрих никогда не состояли в законном браке, что их дочь — незаконнорожденная и что «претендующий на власть» епископ из Рима никогда в Англии никаких законных прав не имел. В конце же Мария просила короля простить ее за упрямство и непокорность и объявляла, что, подписывая теперь это признание «с чистым сердцем», сама себя «осуждает и порицает».
Верные люди предупредили Марию, что «Заявление» предоставляет ей последний шанс спасти жизнь. Затем она получила длинное письмо от Кромвеля, лицемерное и неискреннее, в котором он ясно давал понять, что теперь не питает к Марии никакой симпатии и, если она не подпишет документ, и пальцем не пошевелит, чтобы ей помочь в будущем. Он повторил все обвинения королевских советников, добавив, что Мария уже давно заслуживает примерного наказания. Кромвель возмущен непослушанием дочери короля и озадачен ее непоследовательностью. Она писала королю униженные письма, частично под его диктовку, — и одновременно отказывается уступить ему в такой малости! Единственным удовлетворительным объяснением было то, что либо кто-то ее направляет, либо она, как и все женщины, страдает порочным упрямством. «Мне кажется, вы самая не поддающаяся убеждениям женщина, какая только существует в мире», — писал Кромвель, добавив, что таким неблагодарным особам нет места в христианском обществе.
Письмо Кромвеля показывает, что он так и не разобрался в характере Марии. Король Генрих, члены его Тайного совета, первый министр Кромвель — все они не могли поверить, что у Марии наряду с такой малопонятной субстанцией, как совесть, могут быть также и прочные убеждения. Кромвель был не в состоянии постигнуть, что Марию разрывают два сильнейших чувства. С одной стороны, она действительно искренне любила отца и жаждала подчиниться его воле, а с другой — столь же горячо верила в. правоту дела покойной матери и прежнего религиозного порядка. И эта вера поддерживала ее, как ничто другое. Отказаться от нее означало бы предать свою душу. Кромвель считал невероятным, что двадцатилетняя девушка может оказаться способной на такие всеобъемлющие чувства. Правда, если бы он даже это и понял, все равно не стал бы этим чувствам симпатизировать. Женщины должны делать то, что им говорят, а не размышлять и взвешивать каждое распоряжение. Поведение Марии нарушает естественный порядод, заведенный в мире с древнейших времен. Очень странно, что Кромвель, который был таким верным приверженцем Екатерины, так и не разглядел в характере Марии сходства с матерью и не восхитился этим. Правда, ради Екатерины он тоже не стал рисковать своей головой, он даже никаких заметных усилий помочь ей никогда не делал.
Таков был Кромвель. Поведение Марии его возмутило. Он так и не дал себе труда поразмышлять, каким способом можно было бы ей помочь. Это сделал посол императора «Свя-щенной Римской империи» Шапюи, он один понял весь трагизм ее положения. На этот раз Марии придется выбирать либо она выполнит требования короля, либо погибнет. И Шапюи передал Марии письменный протест, чтобы она под писала его вместе с «Заявлением», объясняя, что в глазах Бога первое (протест) отрицает второе («Заявление»), а ста ло быть, ее совесть будет чиста. Посол также учитывал, что эти доводы могут показаться Марии не совсем убедительны ми и она может не покориться. Для того чтобы ее убедить следовало обратиться к более высокой логике. И вот, мобилизовав всю свою дипломатическую эрудицию, свое умение воздействовать на умы, преисполненный желанием во что бы то ни стало спасти Марию, Шапюи нашел ключевой аргумент, с помощью которого ему удалось склонить ее к уступкам.
Он воззвал к ее представлению о собственной судьбе, к тому предназначению, которое Мария хотела выполнить, ре шаясь на побег, вместо того чтобы следовать примеру матери и стать пассивной мученицей.
«Если вы уступите сейчас, — говорил ей Шапюи, — то всего лишь спасете свою жизнь, которая нужна даже не вам, а Англии. Поймите, вы — надежда страны. Подлинную веру здесь можете восстановить только вы одна. Но для этого нужно подписать небольшой документ, который на самом деле уже не имеет никакого значения. Особенно перед теми великими деяниями, какие предстоит совершить вам в будущем».
Разумеется, Шапюи фантазировал. В те времена мало кто верил, что у Марии есть какие-то шансы взойти па англий ский престол. Во-первых, она женщина, во-вторых, ее права наследования совершенно не определены, а в-третьих, у Джейн могут родиться дети. И хотя Мария осознавала это так же ясно, как и все остальные, ее все равно не оставляла уверен иость, что если ей до сих пор удалось выжить, то это не случайно. Значит, предстоит выполнить какую-то важную миссию, которую Шапюи теперь для нее прояснил и дал ей понять, что для выполнения этой миссии необходимо использовать все возможные средства. То есть спасаться.
Уговоры посла подействовали. Мария подписала «Заявление», не читая. Вместе с письменным протестом. Впоследствии это позволило ей заявить, что она не знала о содержании подписываемого документа, а, положившись на Божью волю, сосредоточилась только па протесте.
ЧАСТЬ 3
«НЕСЧАСТНЕЙШАЯ ИЗ БЛАГОРОДНЫХ ДАМ В ХРИСТИАНСКОМ МИРЕ»
Плачь, Уолсингем! — печали не превозмочь.
День твой теперь обратился в вечную ночь.
Ныне дела святые — злыми слывут,
Благословенье — кощунством ныне зовут.
Грех добродетелью стал, а ложью — закон,
Солнце — пожаром, адом — пресветлый рай.
Верно, взошел Сатана на Господен трон
О Уолсингем, прощай, навеки прощай!
Вскоре после того как Марии исполнилось двадцать лет, в Англии начали разорять монастыри, то есть грабить монастырские здания и изгонять монахов и монахинь. Изъяв все ценное, принимались разрушать и стены. В старых аббатствах они оказались такими крепкими, что их приходилось взрывать с помощью пороха.
Теперь абсолютно всеми монастырскими зданиями распоряжались королевские чиновники, потому что собственность монахов стала собственностью короля, которая была передана в ведение созданного «управления по пополнению королевской казны». При этом не было пропущено ничего ценного. Скрытые в тайниках и склепах сокровища, а также золотые сосуды, убранство алтарей и канделябры уложили в сундуки и отвезли в королевскую казну. Пожертвованные верующими Драгоценности, что украшали погребения и раки святых, были сорваны и конфискованы. Королевские чиновники учли каждый орнамент, каждую чашу, кувшин и даже деревянный поднос. Все было тщательно упаковано в ящики и отправлено в Лондон. Остальное: обстановку, драпировки, а также коров, овец, свиней, зерно и другое продовольствие, что хранилось в амбарах, — продали. Урожай был вначале собран, а затем распродай под присмотром королевских уполномоченных. Надворные постройки освободили от инвентаря, прессов, плугов и сеноворошилок. С крыш ободрали даже свинец, чтобы переплавить для последующей продажи, а с колоколен сбросили и уволокли все колокола. Некоторым из них было больше трехсот лет, и каждому колоколу монахи в свое время с любовью дали собственное имя.
